АБУЛКАСЫМ ФИРДАУСИ
(перевод С. Липкина)
| Сидел с отцом
царевич молодой Царица Судаба вошла в покой. Она в глаза взглянула Саявушу, И сразу страсть в ее вселилась душу. Отправила к царевичу раба, Сказать велела тайно Судаба: “Свободно приходи ко мне отныне, Я жду тебя на женской половине”. Явился с этой вестью низкий муж. Пришел в негодованье Сиявуш: “Противно мне предательство такое, Нельзя входить мне в женские покои!” Спустилась на дворец ночная мгла, К царю поспешно Судаба пришла, Сказала так: “Владеющий страною, Ты выше всех под солнцем и луною. Твой сын да будет радостью земли, – Нет ни вблизи подобных, ни вдали! Прошу: пришли его в приют наш мирный, К прелестным идолам твоей кумирни. Мы воздадим ему такой почет, Что древо поклоненья расцветет. Он похвалы услышит и приветы, Мы разбросаем в честь его монеты”. Царь молвил: “Хороши твои слова, В тебе любовь ста матерей жива”. Царевича позвал, сказал: “Не в силах Мы скрыть любовь и кровь, что льется в жилах, |
 |
Ты создан
так, что, глядя на тебя, Все люди тянутся к тебе, любя. Сестер найдешь за пологом запретным, Не Судабу, а мать с лицом приветным! Ступай, затворниц посети приют, И там тебе хваленья воздадут”. Но сын, услышав это повеленье, Смотрел на государя в изумленье. Не испытать ли хочет властелин, Что втайне от него задумал сын? “Царь, – Сиявуш сказал, – тебе я внемлю. Ты мне вручил престол, венец и землю. К ученым, к мудрецам направь мой путь, У них я научусь чему-нибудь. А могут ли на женской половине Пути к познанью указать мужчине?” А царь: “Душа моя тобой горда. Для разума опорой будь всегда! Не надобно таить в уме дурное, Убей печаль и радуйся в покое. Ступай, на дочерей моих взгляни, Быть может, счастье обретут они”. Ответствовал царевич: “Утром рано Пойду, как приказал мне царь Ирана. Вот я теперь стою перед тобой, Готов исполнить твой приказ любой”. |
Сиявуш идет на женскую половину в третий раз
| Воссев на
трон, как только вышел шах, В златом венце, с сережками в ушах, Царевичу прийти велела снова, Поведала ему такое слово: “Тебе подарки сделал царь страны, Парче, венцу, престолу – нет цены! Тебе я в жены дочь отдать согласна... Взгляни, как я в своем венце прекрасна! Так почему не хочешь ты принять Мою любовь, и страсть, и лик, и стать? Семь лет тебя люблю я той любовью, Что на моем лице пылает кровью. Прошу немного сладости твоей: Хотя бы день от младости твоей! Отец тебе подарок дал бесценный, А я тебе вручу венец вселенной! |
 |
Но если
страсть мою не утолишь, Но если боль мою не исцелишь, Не допущу тебя к державной власти, Я превращу твой светлый день в ненастье! А Сиявуш: “Не быть тому, чтоб в грязь Я окунулся, страсти покорясь. Чтоб я Кавуса обманул и предал, Чтоб низости дорогу я изведал. Жена царя, ты озаряешь всех, Ты не должна такой содеять грех”. Царица с гневом поднялась, обруша, Проклятье, брань и злость на Сиявуша. Сказала: “Сердце пред тобой светло Раскрыла я, а ты задумал зло”. |
| Она
разодрала ногтями щеки, Разорвала одежды в час жестокий, И до придворных донеслись мольбы, И жалобы, и вопли Судабы. Ушей царя достигли эти крики, Оставил Кей-Кавус престол владыки, Исполнен дум, покинул он престол, На половину женскую прошел. Сумятицу он во дворце увидел, Кровь, слезы на ее лице увидел. Не знал он, омраченный, что грешна Его каменносердая жена. Царица волосы рвала, рыдая, Вопила перед ним, полунагая: “Твой сын пришел ко мне к исходу дня, В своих обьятьях крепко сжал меня. Сказал: “Пылают плоть моя и разум, Ужель мою любовь убьешь отказом?” Он сбросил мой венец. О царь, гляди: Одежду он сорвал с моей груди!” Властитель погрузился в размышленья, Желал узнать различные сужденья. Он слуг своих, чьи преданны сердца И ум высок, отправил из дворца. Один сидел на троне властелина. Потом позвал к себе жену и сына. Спокойно, мудро начал говорить: “Мой сын, ты должен тайну мне открыть. Всю правду обнажи и покажи мне, О том, что здесь случилось, расскажи мне” |
 |
Поведал
Сиявуш о Судабе, Всю правду изложил он о себе. “Неправда! – вскрикнула царица гневно, – Лишь я нужна ему, а не царевна! “Мне, – он сказал, – не надобна казна, Мне дочь твоя в супруги не нужна, Лишь ты нужна мне, ты – моя отрада, А без тебя мне ничего не надо!” Я воспротивилась его любви, И вот – он вырвал волосы мои”. Подумал царь: “Что предприму теперь я? К речам обоих нет во мне доверья. Не торопясь, мы к истине придем: Непрочен ум, охваченный огнем”. Искал он средство, чтоб развеять муки, Сперва обнюхал Сиявушу руки, Обнюхал стан, и голову, и грудь, – Ни в чем не мог он сына упрекнуть, А Судаба благоухала пряным Вином, душистым мускусом, шафраном. Был сын от этих запахов далек, И плоть его не охватил порок. Кавус на Судабу взглянул с презреньем, Душа его наполнилась мученьем. Подумал он: “Поднять бы острый меч, На мелкие куски ее рассечь!” Увидел царь, что Сиявуш безгрешен. И мудростью его он был утешен. |
Судаба и чародейка прибегают к хитрости
| Царица
поняла, познав позор, Что муж ее не любит с этих пор. Но гнусного не оставляла дела, Чтоб древо злобы вновь зазеленело. В ее покоях женщина жила, Полна обмана, колдовства и зла. Она была беременна в то время, Уже с трудом свое носила бремя. Царица, с ней в союз вступив сперва, Открылась ей, просила колдовства, Дала ей за согласье много злата, Сказала: “Тайну сохраняй ты свято. Свари ты зелье, выкини скорей, Но только тайны не открой моей. Скажу царю: “Беременна была я, От Ахримана – эта участь злая”. И, Сиявуша в том грехе виня, Скажу царю: “Он соблазнил меня”. Тогда, быть может, своего добьюсь: Возненавидит сына Кей-Кавус”. Ответила колдунья: “Я готова Исполнить каждый твой приказ и слово”. Сварив, вкусила зелья в ту же ночь, И семя Ахримана вышло прочь; Но так как семя было колдовское, То вышло не одно дитя, а двое. Услышал государь и плач и стон, Он задрожал, его покинул сон. Спросил, – предстали слуги пред владыкой, Поведали о горе луноликой. От подозрений стал Кавус угрюм, И долго он молчал, исполнен дум. Так размышлял он: “Будет ли достойно, Чтоб я отнесся к этому спокойно?” Затем решил он: “Пусть ко мне придет Прославленный в науке звездочет”. Нашел в Иране, вызвал просвещенных, Он усадил в своем дворце ученых. Им рассказал властитель о войне В Хамаваране, о своей жене. |
 |
Поведал им о
выкинутых детях, Просил не разглашать рассказов этих. Пошли, прочли страницы звездных книг, И были астролябии при них. Семь дней мобеды, втайне от царицы, Исследовали звездные таблицы. Затем сказали: “Не ищи вина В той чаше, что отравою полна. Та двойня, – мы раскрыли вероломство, – Не шаха, не жены его потомство”. Они сумели точно указать, Кто близнецов злокозненная мать. * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * Владыке звездочет сказал: “Доколе Терзаться будешь ты от скрытой боли? Тебе любезен сын твой дорогой, Но дорог и души твоей покой. Возьмем другую сторону: царица Заставила тебя в тоске томиться. Мы правду одного из них найдем, Подвергнув испытанию огнем. Услышим небосвода приказанье: Безгрешного минует наказанье”. Жену и сына вызвал царь к себе, Сказал он Сиявушу, Судабе: “Вы оба причинили мне мученье. Узнаю лишь тогда успокоенье, Когда огонь преступника найдет И заклеймит его из рода в род”. Сказала Судаба: “Вот грех великий. Я выкинула двух детей владыке. Я эту правду повторю при всех. Ужели есть на свете больший грех? Ты сына испытай: в грехе виновен, Не хочет он признаться, что греховен”. Владыка задал юноше вопрос: “А ты какое слово мне принес?” Сказал царевич, не потупя взгляда: “Теперь я презираю муки ада. Гора огня? И гору я пройду, А не пройду – к позору я приду!” |
| Двумя горами
высились поленья. Где числа мы найдем для их счисленья? Проехал бы с трудом один седок: Так был проход меж ними неширок. Велел Кавус, властитель непоборный, Чтобы дрова облили нефтью черной. Зажгли такое пламя двести слуг, Что полночь в полдень превратилась вдруг. Царевич, возвышаясь надо всеми, К владыке в золотом подъехал шлеме Он прискакал на вороном коне, Пыль от его копыт взвилась к луне. Улыбка на устах, бела одежда, И разум ясен, и светла надежда. Всего себя осыпал камфарой, Как бы готовясь лечь в земле сырой. Казалось, что вступает он, сверкая, Не в пламя жгучее, а в кущи рая! Почтительно к отцу подъехал он, И спешился, и сотворил поклон. Лицо Кавуса от стыда горело. Сказал он слово мягко и несмело. Ответил Сиявуш: “Не сожалей, Что таково круговращенье дней. Меня снедают стыд и подозренье. Когда безгрешен я – найду спасенье, А если грешен я – тогда конец: Не пощадит преступника творец”. Затем, входя в огонь многоязыкий, Взмолился к вездесущему владыке: “Дай мне пройти сквозь языки огня, От злобы шаха защити меня!” О милости прося творца благого, Погнал быстрее вихря вороного. |
 |
В толпе
людской тогда поднялся крик, Сказал бы ты: весь мир в тоске поник. Мир на царя смотрел, но с думой злою: Уста полны речей, сердца – враждою. Взметались к небу языки огня, Не видно в них ни шлема, ни коня. Вся степь ждала, что витязя увидит, Рыдала: “Скоро ль из огня он выйдет?” И вышел витязь, чья душа чиста. Лицо румяно, радостны уста. Он вышел из огня еще безгрешней, – Был для него огонь, что ветер вешний. Огня прошел он гору невредим, – Все люди радовались вместе с ним. Везде гремели радостные клики, Возликовали малый и великий. Передавалась весть из уст в уста О том, что победила правота. Невинный сын предстал пред очи шаха, На нем – ни пепла, ни огня, ни праха. Сошел с коня могучий царь земли, Все воины его с коней сошли. Приблизился царевич светлоликий. Облобызал он землю пред владыкой. “Ты благороден, юный мой храбрец, Ты чист душой”, – сказал ему отец. Он обнял сына и не скрыл смущенья, За свой проступок попросил прощенья, Прошествовал властитель во дворец И возложил на голову венец. Певцов и кравчих он позвал для пира, Царевича ласкал властитель мира. Три дня сидели, пили без забот, И был открыт в сокровищницы вход. |
© 2000-2001 Jamshed Dodkhoyev
You may use any part presented herein for non-commercial purposes
only, on the condition of giving full credit to the author and to
this home page, including a hyperlink, if you wish to use these
material over the Internet.
