Юрий Несис

младший детектив

-----------------------------------

Часть первая.

Зато сегодня шеф попросил меня помочь "хорошим-парням-армейским-следователям" и взять показания у потерпевшего, в Адассе Эйн-Керем. Нам частенько приходится расхлебывать ностальгию шефа ¾ на срочной службе он был следователем и у него там остались кореша, которые грузят теперь нас заданиями. Выбор у них, правда, небольшой ¾ армейские следователи в полицию обычно не идут, шеф чуть ли не один такой. Зато энтузиазма у него...

Пацан получил ночью в пабе пулю от своего приятеля, такого же пацана, только уже солдатика в увольнении. Традиции израильской армии сложились до большой алии, а армейские традиции не сдаются и не умирают. Ладно, я готов поверить, я почти помню, что лет десять назад солдатики в увольнении не надирались. Хорошо, большинство не делает этого и сейчас. Но не требуйте от пацанов, чтобы они не расставались с личным оружием! За руль ему сесть нельзя, а в баре гудеть — можно. Мы по-пьяни девиц обнимали, а они — автоматы. Или и девицу, и автомат. Или даже автомат и девицу с автоматом.

Вот пусть Наум и расскажет откуда эта странная традиция не расставаться с оружием и заодно приплетет несколько историй по этому поводу с его личным участием и прочими историческими личностями в пижамах.

Я повернул на Аминадав — засвидетельствовать свое почтение, лично объяснить отставному генералу причину неявки на вчерашний прием по случаю праздника Кущей. Если бы не теща, навещал бы его не так редко. Всегда расскажет что-нибудь такое, подлинно-историческое, чему, прочитав в учебнике, никогда не поверишь. А тут — свидетельствует очевидец, а чаще так вообще участник. И память у генерала на редкость цепкая. Детали событий полувековой давности помнит — это как раз понятно, дело стариковское, но пить со мной весь вечер на равных, а наутро быть выбритым и помнить что мы вчера говорили — как можно не относиться с уважением? А ведь ему хорошо за семьдесят. Он, кажется, на год младше тещи, хотя это я точно выяснить так и не смог — военная тайна.

Все получилось даже лучше, чем я ожидал. Теща была в Тель-Авиве на сеансе чего-то очень эксклюзивно-пластикохирургического. Скоро она будет выглядеть лучше Ленки, к тому идет. Во всяком случае, как мать и дочь их в последнее время воспринимать перестали. Софья Моисеевна ловко сменила атрибуты своей молодости и теперь, вспоминая о ней, она рассказывает о шестидесятниках, об оттепели, о стилягах, джазе и знакомом саксофонисте Игорьке, который играл, как черт. О военной юности, эвакогоспитале и "деле врачей", которыми она мне за двадцать лет проела плешь, теща забыла напрочь. Ленка считает это "очень трогательным". Наум, кажется, тоже. А черно-белый Умница, являясь из своей ешивы, вообще хором с тещей вспоминает черно-белые шедевры Чухрая и Хуциева. Одного меня от этого воротит. Вставные зубы я еще приемлю, но вставные воспоминания…

Кроме того, теща как-то подозрительно быстро разучилась грамотно и внятно говорить по-русски. Она теперь тянет гласные и как-бы поет, а по мне так воет, путая склонения и спряжения, что выявляет нудность привычных наставлений и моралей. На иврите она говорить так и не научилась, зато к месту и не к месту пользуется идишем. Кажется, в их кругу этот язык местечковых сапожников и шинкарей считается очень аристократичным. Что делать, теперь моя теща — это израильская элита. Это к ней в праздничную сукку являлся вчера шеф моего шефа. Кстати, интересно, не нарочно ли мой шеф впарил мне дежурство именно на этот вечер?

Впрочем, хорошо, что меня вчера тут не было. Благодаря этому, сегодня здесь еще оставалась холодная водка, которую мы с Наумом форсированно уничтожали. Кажется, он хотел принять свою дозу до возвращения тещи, а потом свалить на меня. Да ладно, не жалко, дело житейское. Человек, прервавший мое двадцатилетнее существование в одной квартире с тещей, вправе получать от этого хоть какие-то бонусы. В случае генерала я называю это "использовать рельеф местности". Стоило мне лишь подумать о теще, как ей икнулось — позвонила и, узнав, что я сижу напротив, стала отдавать какие-то хозяйственные распоряжения, требуя, чтобы они выполнялись в режиме реального времени.

Наум ушел в дом. Мне тоже было пора, но не уходить же не прощаясь, а искать его в трехэтажном особняке было влом, особенно учитывая старческую тугоухость. И тут в сукку резво вкатился веселый старичок на инвалидной коляске, вернее на инвалидном мотоцикле, а как еще назвать это трехколесное средство передвижения с электромотором и рулем от "Харлей-Дэвидсона":

— Барух?

Я кивнул и поприветствовал. Я уже привык, что здесь меня называют Барухом, хоть и не понял, откуда байкер-инвалид мог знать мое имя.

— Как ты вырос, мальчик! — порадовался за меня старик.

Я понял, что он принял меня за сына Наума от одного из первых браков. Детей у Наума много, я их так и не запомнил. Имена у них повторяются.

— Зато ты совсем не изменился,— сказал я и в очередной раз поразился, что даже при отсутствии в языке "Вы" фраза может звучать вполне вежливо.

— А где Наум? С Софой кувыркается? Ах-ха-ха-ха! — запрокинулся одуванчик на колеснице.

Я сопроводил его солдатский юмор приличествующим смехом. Потом доложил, что Софа в Тель-Авиве, а Наум в доме.

— Я давно заметил,— сказал старик,— еще в войну за Независимость, приходишь к Науму с хорошими новостями — его никогда нет на месте. Приходишь с плохими — он встречает у порога. Ах-ха-ха-ха!

— Значит, у тебя хорошие новости? — поддержал я светский разговор.

— Новости? — старичок посмотрел на меня изумленно и подозрительно, но вдруг заулыбался.— Ну конечно! Новости! Сегодня в "новостях" это будет, да! Или завтра!

Говорить было не о чем, и я предложил ему выпить. Старичок отказался, тогда я плеснул себе немного водки.

— Барух! — замахал он ручками.— Почему ты пьешь водку такими детскими порциями? В твоем возрасте это вредно! Ах-ха-ха-ха!

Я долил и поднял тост:

— За твои успехи!

— За наши успехи! — поправил меня старичок и сделал легкомысленное па на инвалидном агрегате.— А знаешь что, мальчик? Я ведь уже в том возрасте, что могу и не дожить до возвращения Наума. Так я пока расскажу тебе, чтобы ты смог порадовать генерала, если я буду уже холодный! Ах-ха-ха-ха!

Этого еще не хватало. Я как раз собрался свалить, попросив попрощаться за меня с Наумом.

— Или если я все забуду! — не унимался одуванчик.— Знаешь, как это у нас, у стариков — чик! — и все забыл. Ах-ха-ха-ха!

— Ну ты-то не забудешь,— улыбнулся я и подмигнул, салютуя рюмкой его жизнерадостности,— в тебе энергии больше, чем в молодых!

Старик захлебывался восторгом минуты полторы, вставляя в промежутках слово "энергия". А потом восторженно прокричал:

— Ты знал, да? Чувство юмора — это у вас семейное! Энергия! Надо же! Ах-ха-ха-ха! Да у нас теперь энергии этой… Энергия — хорошо, а наличные лучше, правда, Барух?! А откуда ты узнал? Я спешу сюда, нарушаю правила движения, везу эту новость, как разносчик — горячую пиццу… А-а, понял! Блефуешь! Весь в Наума! Не мог ты знать, неоткуда тебе. Ты догадался, так?

Тут мне стало любопытно, и я скромно улыбнулся.

— Но вот чего ты точно не знаешь,— обрадованно сообщил старик,— мы получим семь с половиной процентов! А ведь начинали с двух.

— Сильно! — искренне похвалил я старика. Мне никогда не удавалось изменить цену больше чем в три раза. Даже на арабском рынке. Всегда прекращаю торговаться, когда мне уступают за полцены.

— Еще бы! — ликовал он.— Мы получим огромные деньги. Ривка правильно придумала начать отключать их за неуплату. Они сразу стали сговорчивее. Ах-ха-ха-ха!

— Ага-а…— сказал я задумчиво, прикидывая степень сенильности собеседника и представляя, как он отключает кого-то от реанимационных аппаратов за неуплату.

Старичок смотрел на меня в ожидании новых похвал. Глаза его сияли. Но я молчал, и он, видимо, решил поразить мое воображение:

— А расчет будем производить мы, а не они. Ты понял?

Я вежливо кивнул:

— Понял, понял. Мы сами будем считать, сколько они должны нам заплатить, так?

Старик приосанился и выглядел уже настоящим триумфатором:

— Именно! Им же верить нельзя, а так все будет по-честному. По-честному, ах-ха-ха-ха! Ронен будет снабжать нас всеми данными каждый месяц. Ты помнишь, как Ронен выбил тебе зуб? Ах-ха-ха-ха! Ох, ты тогда вопил! Ох, Наум злился! Ну и кто оказался прав? Я ему сразу сказал — зуб уже не вернешь, а выкинуть толкового мальчика из хорошей школы — это испортить ему будущее. А наше будущее — это наши дети. Так?

— Так,— согласился я. Мне вдруг захотелось срочно уйти. Вся эта идиотская история начинала обрастать нюансами, которые словно придавали ей вес и "заземляли". А старик все потирал ручки и хвалился:

— Кто знает, если бы Ронен попал в плохую школу, в плохую компанию, стал бы он сейчас такой большой шишкой? А теперь, слава Богу, он может решать кому позволять, а кому нет!

— А Ронену не придется никому ничего объяснять? — чисто из озорства спросил я.

— Ну и объяснит! Авиве с Игалем. Ах-ха-ха-ха!

— А пресса? — совсем уже развеселился я.

— Ах-ха-ха-ха! — обрадовался моему вопросу старичок.— Прессе мы скажем правду. Так, как она выглядит со стороны! С правильной стороны! Ну, ты понял, наконец?.. Ах-ха-ха-ха! Ты, все-таки, весь в отца, мальчик!

Я понял. Старик явно выехал на прогулку из своего дома для престарелых под предлогом праздника, да и сбежал сюда. И поэтому так радостно сейчас хихикал и гонял по сукке на инвалидном драндулете. От радости свободы.

— Это сумасшедшие деньги, мальчик! — вопил сумасшедший старик.

— Сумасшедшие,— честно подтвердил я. И честность моя была неподдельной.— Не говори Науму так сразу, у него слабое сердце.

— Ах-ха-ха-ха! — загоготал старик и чуть не вывалился из каталки.— Слабое сердце! Ах-ха-ха-ха! В твоей семье умеют шутить! Для Наума это вообще тьфу, не деньги! Ты, кстати, как сам-то справляешься, мальчик? Трудно? Я смотрю — все время что-то новое появляется. Это ведь незнакомые люди, да? Как ты только с этим управляешься?

— Любые новые люди — все равно люди,— сказал я и хряпнул.

— О! — восторженно заорал старик.— Как заговорили о деле, так ты и пить стал, как мужчина, а не как мальчик, мальчик!

Он, вдруг, погрустнел, ушел в себя, тихо сидел и жевал губами, потом сообщил:

— Ну да, все равно это раз в десять меньше, чем Наумовы подделки. Но ведь нельзя все мерить только деньгами, правда, мальчик?

Я тупо кивнул. Какие еще "Наумовы подделки"? Сумасшедший дом. Сумасшедшая сукка. Состояние у меня было такое… дурацкое. Если бы сейчас рядом сдохла какая-нибудь собака, я бы только обреченно кивнул. Одно я понял — надо сваливать. Предощущение дохлой суки ничем хорошим кончиться не может. Я ждал паузы в излияниях старика, чтобы откланяться. А он, напротив, перекрыл проход своим мотоциклом и делал паузы только на вдохе перед похахатыванием:

— Признай, Барух, что это гораздо красивее. Не надо договариваться с идиотами, не надо организовывать дыры… Это же сколько людей! И все они умеют разговаривать! Ах-ха-ха-ха! Ведь чем больше людей, тем больше риска! Слушай, мальчик, почему Наум до сих пор не попался, знаешь? Потому что у него есть счастье. И много детей, помогающих ему это счастье организовать! Наум всегда умел организовывать. А зато у меня все красиво! Все уходит по воздуху, не оставляя следов, не спрашивая ни у кого разрешения, не обманывая евреев. Ах-ха-ха-ха! И имею я дело с одним единственным человеком. Он берет деньги у Рябого и приносит мне. А ведь чем меньше денег будет у Рябого, тем меньше он зла принесет. Ах-ха-ха-ха!

Я все-таки привстал, но старик надвинулся своей моторизированной тележкой уже совсем вплотную, да еще развернул размашистые рога руля в мою сторону.

— Руль у твоего мопеда классный,— сказал я.

— Внучок подарил,— хихикнул старик.— Мотоцикл он разбил, а руль мне приспособил. Это настоящий "Харлей"! А ты что подумал? Что от Наума? Ах-ха-ха-ха!

Где-то совсем рядом, прямо за перегородкой сукки вдруг зазвонил мобильный телефон.

— Что еще, Софа? — спросил Наум.— Нет, Боря уже уехал. С полчаса назад. Нет, не домой, ему нужно было куда-то на территории. Он не сказал зачем. Он спешил. И заедь, пожалуйста, к Бени, возьми у него конверт. Я знаю, что у тебя нет времени, но это крайне важно. Спасибо, моя сладкая, целую.

— Ах-ха-ха-ха! — возбудился старичок.— Слышал, целует он ее!

Молодец, Наум. Иначе от тещи не отделаться. Теперь она подумает, что меня здесь нет и от него отстанет. И можно будет спокойно досидеть. Хотя хихиканье инвалида мне порядком надоело.

Наум вошел в сукку с пистолетом. И направил его на меня. Не люблю я такие шутки. Не генеральское это дело — личным оружием баловаться.

— Прости, Барух. Не твоя вина, что Хаим впал в маразм. Но расхлебывать тебе.

— Сам ты впал в маразм, молодожен! — возмутился инвалид.— Ну и семейка! Семь с половиной процентов, понял!

Черт! Ствол был нацелен на меня, рука не дрожала, выражение Наумова лица было извиняющееся и сочувственное. И это мне особенно не понравилось.

— Что ты ему рассказал, Хаим?

— А что? — захихикал старичок.— Ты уже лишил Баруха наследства? В пользу Софочки? Или тебе Софа больше не разрешает рассказывать секреты Баруху? Ах-ха-ха-ха!

— Идиот! Это другой Барух! — заорал Наум.— Это не мой Барух! Это ее Барух!

— Ой-вэй! — схватился за сердце старичок.— Это что же, теперь его убивать? Такой хороший мальчик…

— Ну уж нет,— твердо сказал я.— Убивать меня, как Баруха Софьи Моисеевны — это уж слишком. Наум, отведи ствол, правда. Не люблю я этого.

Наум ствол не отвел. Наоборот, переменил выражение лица на усталое, но однозначное:

— Ты, Боря, помолчи. И не делай резких движений. Хаим, ну ты не видишь ни хрена, ладно. Но ты что, не слышал какой у него русский акцент? И после этого ты не идиот?

— А что? — огрызнулся старичок.— У всей твоей семейки с недавних пор появился русский акцент. Я решил, что и Барух женился на оле хадаше! Ах-ха-ха-ха!

У Наума был такой вид, словно он прикидывал — замочить меня одного, или нас обоих.

— Что ты ему рассказал, подробно!

— Да все рассказал. Чтобы если надоест, тебя не дожидаться. Подробно рассказал, чтобы даже ты все понял, ах-ха-ха-ха! Про семь с половиной процентов. Что рассчеты будут строиться на данных Ронена… Про что я еще тебе рассказывал, мальчик?

— Про внука,— угрюмо сказал я.

— Ах-ха-ха-ха! — ответил старичок.

— Плохо, Хаим,— вздохнул генерал.— Какие еще ты имена называл?

— Не помню,— всплеснул ручками инвалид.— Да много каких называл, наверное. Если я думал, что это твой Барух, то почему я должен был не называть ему имен?

Я уже не считал это шуткой. Но и не мог заставить себя поверить в серьезность происходящего. Пора было что-то предпринять, но подходящий момент все не подворачивался — Наум явно этого от меня ждал и взгляда не отводил.

— Вспоминай, Хаим! Какие имена ты еще называл?

— Вспомнил! — обрадовался Хаим.— Я ему много рассказывал про Ронена. Про зуб, про школу. Ведь если бы не я, ты бы не дал ему стать тем…

— Дальше! — прорычал генерал.

— Дальше он меня спросил, что будет, если Ронена призовут к ответу. И я напомнил ему про Авиву и про Игаля… А что, это неправда? Мне показалось, что мальчик нервничает, я хотел его успокоить.

— Да-а,— с сожалением сказал Наум,— старое ты трепло. Шансов ты ему никаких не оставил. А ведь я его любил, почти как сына… Да и Софа расстроится.

— Софа сильно не расстроится,— рефлекторно успокоил его я.

Хаим недоуменно поозирался, а потом вдруг снова откинулся в седле:

— Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! Так что, Софа — теща этого бедного мальчика?!

Мы с Наумом с неприязнью покосились на него.

— И что здесь такого смешного? — спросил генерал.

— А то ты сам не видишь! Ах-ха-ха-ха!

Примусу было гораздо лучше, чем мне. У него был свободен рот, и этим ртом он все время что-то жевал. Кроме того, он расхаживал по конюшне на своих копытах, а не лежал в углу, с заломленными и вдетыми в собственные наручники передними конечностями. И ноги у Примуса не были связаны. Ноги были связаны у меня, причем Примусовыми лошадиными путами. Хотя, назвать Примуса лошадью было бы грубой лестью. Он был тем самым мулом, который родился у чистокровной англичанки Принцессы (свадебный подарок Наума) от неизвестного российского осла, сперму которого Умница вывез три года назад из России, считая что она принадлежит великому жеребцу Мутанту.

Увидев родившегося мула, теща возненавидела сразу и его, и его мать, и Умницу. Последнего, впрочем, она тут же простила, Принцессу продала, хотела избавиться и от мула, да тут вмешался Наум. То ли ему требовалось на всякий случай иметь под рукой наглядное свидетельство, что Софочка не всегда права, то ли он сразу просек, что ненависть к ублюдочному копытному станет гарантией того, что теща будет обходить конюшню за три версты. Действительно, теща, словно иголка, штопает все дыры в особняке и подсобных помещениях, но никогда носу не кажет на конюшню, которую Наум постепенно любовно оборудовал, как российский гараж. Он сам назвал это место "окоп", и немало было выпито нами в последние годы за большим дубовым столом в этом уютном двухуровневом окопчике, пахнущем цирком.

Впрочем, настоящий цирк только разворачивался. За этим дубовым столом заседали пять отставных клоунов, вернее три клоуна и две клоунессы. Последняя явилась только что — рыжая тощая старуха в миниюбке, в короткой кожаной жилетке, с сигарой и массивными побрякушками желтого металла везде, где можно было что-то подвесить, вплоть до щиколоток. Она развалилась на стуле и закинула ногу за ногу.

— Ну? — сказала она остальным.— Что случилось?

— Ривка! — всплеснул ручонками Хаим,— Ты что, без трусов?

Ривка смерила инвалида надменным взглядом и позы не изменила:

— Ну да. Только заметил, что ли? А зачем мне они?

— Ну это же негигиенично,— незнакомый старик неодобрительно покачал лысой головой и брезгливо поджал губы.

— Почему? — почти как Примус, фыркнула рыжая.— Месячных у меня уже нет. Все гигиенично.

— Ты что же, их теперь вообще не надеваешь? — восхитился Хаим.

Ривка усмехнулась:

— Надеваю. Раз в неделю. На зажжение субботних свечей.

В наступившей тишине стало слышно, как хрумкает сено Примус. Старцы потрясенно смотрели то на Ривку, то друг на друга.

— Это правда, Рива? — прижала лапки к груди вторая старуха, похожая на уже основательно подтаявшую снежную бабу.— Ты зажигаешь по субботам свечи?!

— Может, ты еще и субботу соблюдаешь? — опомнился, наконец, Наум.— С ума, что ли, сошла на старости лет?

— Спрячьте от нее спички! — посоветовал лысый с унылой физиономией.— Это у нее пиромания.

— Охо-хо,— вздохнула снежная баба,— а у меня тогда пирогомания.— Слово "пирогомания" она произнесла по-русски, посмотрела в мое стойло и спросила,— ты с чем пироги любишь, сынок?

— Фира,— вздохнул Наум и тоже посмотрел в мой угол,— он не может тебе ответить. У него рот заклеен.

— И давно?

— Что — давно? — не понял генерал.

— Рот заклеен.

— С полудня. А что?

Фира всплеснула руками и возмущенно заколыхалась:

— Он что, с полудня ничего не ел? Чем ты его обычно кормишь, Наум?

Мы с Наумом обменялись одинаковыми взглядами.

— Обычно он сам ест. Уже лет сорок.

Фира, поохивая, с трудом приподнялась, одновременно сдирая с бедер плетеное кресло. Она взяла тарелку и стала наполнять ее снедью из своей кошелки.

Лысый вдруг нахмурился еще больше и неодобрительно уставился на Наума:

— Это неполезно.

— Что? — опешил Наум.

— Рот заклеивать. Если у человека насморк, можно задохнуться.

Наум побагровел:

— Да какая, черт побери, разница!

— Большая, Наум, большая. Что мы должны, по-твоему, делать с трупом? Если он задохнется?

— А что ты собираешься делать с трупом, если он не задохнется, Шай? — хохотнула Ривка и подмигнула Науму.

Шай повернулся к Ривке и вдумчиво сказал:

— Посмотри, какой он жлоб. Кто из нас сможет его тащить? В нашем возрасте переносить такие тяжести вредно. Или ты будешь вызывать грузчиков?

— Позову кого-нибудь из твоих сыновей,— зло отрезала Ривка.

Все укоризненно на нее посмотрели.

Я был так голоден, что увлеченно следил за медлительной Фирой и как-то внутренне не принимал эти "трупные" разговоры на свой счет. А пока она ползла с полной тарелкой в мой угол, думал почему-то о том, что "жлоб" на иврите — это просто здоровый мужик, и это все-таки очень странно. Тут, словно заводная игрушка, ожил Хаим:

— Ни в коем случае! Детей нельзя в это вмешивать! Ронен и так мучается всю жизнь, что выбил ему зуб! А тут мальчик еще и должен принимать участие в убийстве?!

— Умолкни, Хаим! — заорал генерал.— Ронен выбил зуб не ему! Не ему! Другому Баруху!

Но тут и Хаим вскипел:

— Все равно! Мы растили детей не для того, чтобы они становились убийцами или палачами! И этот мальчик должен сам прийти туда, где должен оказаться его труп!

Фира с полной тарелкой как раз доползла до меня. Она улыбалась и кивала. Потом сказала, отдирая пластырь с моей морды:

— Труп мальчика можно привязать к мулу. Мул — очень сильное и выносливое животное. Мы на них когда-то снаряды возили… Кушай, это вкусно.

Это действительно было вкусно. И по тому, как она точно и вовремя тыкала пирогом мне в рот, становилось ясно, что выкормила она не одного внука, и ни одному не позволила быть худым.

— Ну конечно! — сказал Наум.— Мой мул с трупом моего зятя!

— Так давайте мальчика не убивать! — обрадовался Хаим.— Хватит с него выбитого зуба! Ах-ха-ха-ха!

Примус подошел, шумно вздохнул, потянулся мордой к Фире, и предназначавшийся мне кусок пирога достался ему.

— Вот и молодцы,— похвалила нас с мулом Фира, отряхивая с юбки крошки.

— Он не мальчик,— грустно сказал Наум,— он полицейский. Вы думаете, я хочу его убивать? Но он ненормально честный полицейский. Иначе он уже давно был бы с нами. Я еще после женитьбы об этом подумал. Попросил досье у его начальника. Вы даже не представляете…

— Короче,— потребовала Ривка.

— Он что, жене не изменяет? Ах-ха-ха-ха!

— Короче — он своего друга детства выследил и сдал, когда тот собирался сбежать в Америку, продав заложенную квартиру. Пришлось даже вызвать психолога, провести беседу с его коллегами, чтобы они нормально к нему относились. Представляете? Друга детства сдал из-за такой ерунды… Кто-нибудь все еще считает, что его можно оставить в живых?

И тут, в наступившей осуждающей тишине, я почувствовал, что не готов умереть, оставив в живых эту легенду.

— Всю правду в досье не подошьешь! — заявил я с каким-то странным пафосом.— Меня тогда самого обманули! Сказали, что они вывозят из страны бактериологическое оружие… Что я мог сделать? Если они уже прошли регистрацию на рейс?

— Ах-ха-ха-ха! — зашелся Хаим.— Действительно, очень честный мальчик! Совсем не умеет врать!

Фира, кряхтя, наклонилась и заклеила мне рот, жалостливо пояснив:

— Что ты не скажешь, получится только хуже. Сиди уже так…

Я сидел и слушал, рассказ Наума о том, как еще в Советском Союзе я испортил блестяще начинавшуюся карьеру своей жены из-за того, что отказал в пустяковой просьбе ее начальнику, сын которого совершил мелкое правонарушение. За двадцать лет брожения в голове моей тещи, эта история достигла нужной крепости и била по мозгам слушателей наповал. Потом они азартно спорили на идише, которого я не понимал. Я даже начал слегка задремывать и мне казалось, что я отправлен на лето к бабушке и, прячась в сарае, слышу, как она ругается с дедом в летней кухне. Наконец, они замолчали, и я сразу очнулся.

Ко мне подошел Наум, присел на корточки, отодрал пластырь, вздохнул:

— Конечно, тебе еще рано умирать, Боря. Но иначе не получается, поверь. Мы пытались и так, и сяк. Невозможно… Но смерть это тоже часть жизни. Просто последняя ее часть. У тебя она наступит немного раньше, вот и все.

— Ага,— усмехнулся я.— "Умри ты сегодня, а я — завтра". Ну конечно, слышали.

— И кто же это сказал?

— Да кто только не говорил. Уголовники, убийцы. Расхожая в некоторых кругах фразочка. Типа благословения на мочилово.

— Ты что, считаешь нас убийцами? — удивился генерал.— Не надо считать преступниками всех, кто действует нелегальными методами. Иногда это вынужденная мера. Лучшее из всех зол. Извини, Борис. Мы дадим тебе возможность умереть геройски.

— Вот спасибо.

— Ты сам сможешь выбрать. В пределах разумного, конечно. Я думаю, больше всего тебе подойдет погибнуть при исполнении служебных обязанностей. Предотвратив крупный теракт. Остановишь шахида в момент, когда он пойдет взрывать. Чтобы близкие могли тобой гордиться. Чтобы их окружали любовь и внимание окружающих. Это очень важно для вдовы и сироты. И не забудь, что они получат пенсию.

— За билетик в Валгаллу спасибо, конечно,— кивнул я.— А если я откажусь участвовать в убийстве себя и шахида? А то есть в этом какой-то элемент самоубийства, а самоубийство — это нехорошо. Тогда что? Больно зарежете?

Наум обиделся. Но постарался не показать вида.

— Ну кто будет тебя резать, Боря! Чьи нервы здесь это выдержат! Просто мы наденем на тебя пояс шахида. С радиоуправаляемым взрывателем. А дальше ты выберешь сам. Если ты попытаешься его снять, или скрыться, или будешь неточно выполнять указания, то прогремит взрыв. И как это будет выглядеть, а? Скажи мне, как профессионал. Очень странно и подозрительно это будет выглядеть. Словно арабы завербовали и склонили к предательству репатрианта, работающего в полиции. Пятно не только на всю семью, но даже на всю "русскую" общину, правда? Лена и Лева столкнутся с открытой и скрытой враждебностью. Скорее всего не получат пенсию и страховку. И все кто тебя знал будут думать, как ты мог оказаться таким выродком.

— Аминь! — сказал я. — Достаточно. А теперь поведи меня к светлым вершинам. Расскажи, как все будет замечательно, если я окажусь хорошим и послушным мальчиком.

— Тогда ты умрешь так, как мечтают умереть хорошие мальчики, да и плохие, пожалуй, тоже. Где-то… мы еще подумаем где, ты передашь этот пояс со взрывчаткой террористу. Не сомневайся, это будет настоящий террорист. Когда араб наденет пояс на себя, все и произойдет. Так ты станешь героем. Будет понятно, что ты его обнаружил, и он вынужден был взорваться не в людном месте, а рядом с тобой. Вопросы?

— Когда?

— Скоро. Уже все запущено.

— Не дожидаясь моего согласия?

— Ну ты же нормальный мужик, очевидно было, что согласишься… А даже если бы и отказался. Сценарий-то все равно один.

— Ах-ха-ха-ха! — зашелся за спиной генерала незаметно подкативший Хаим.— Действительно, универсальный сценарий! Умеете вы в семье шутить! Ах-ха-ха-ха!

— Хаим,— грустно сказал генерал,— а ты уверен, что это смешно?

— Мой генерал,— вздохнул Хаим.— Над тем, что действительно смешно — просто улыбаются. Смеются над тем, что страшно.

— О твоей семье я, конечно же, позабочусь,— сказал Наум, вставая.

Пока мне надевали пояс смертника, Хаим ездил вокруг Ривки и провоцировал ее на обсуждение роли еврея в мусульманском раю. Ривка злилась, а он радостно хохотал и озорно мне подмигивал.

— Барух,— кричал он,— представляешь, каких гурий выдадут тебе эти арабы? Самых страшных! Семьдесят две старые девы… Ой-вэй! Бедный мальчик! Ах-ха-ха-ха! Да еще и обсчитают! Ручаюсь, что больше шестидесяти двух не дадут! Ах-ха-ха-ха!

Я смотрел на обряжающие меня старческие руки и все не мог поверить, что жизнь кончается. Вот так, гротескно. А главное, я так и не понял — за что? Что я такое узнал, несовместимое с жизнью? Откуда у них возникла такая жесткая необходимость меня убить? Сначала я решил, что старики просто обтяпывают какие-то свои делишки. Ну, используют для этого связи. Нормально. Детей своих не хотят подставлять, или тех, кто им помогает… Ну что это может быть? Не гонят же они тоннами наркоту через границу. Скорее, могут оружием приторговывать. Сбывают в какие-нибудь третьи страны, например, и получают за это семь с половиной процентов.

Когда возник сценарий моей смерти и появился пояс шахида, я было подумал, что у стариков партнерские отношения с палестинцами. Но с другой стороны — какие у них могут быть связи с палестинцами. Скорее всего — старые друзья в спецслужбах, которые вполне могут организовать ликвидацию террориста таким затейливым способом. И дело сделать, и друзьям помочь. Это плохо. Значит, пасти меня будет не Хаим на тележке, не Фира, которая собъется с курса, увидев кондитерскую, а какой-нибудь профессиональный мальчик из ШАБАКа… ага, мальчик, с выбитым в детстве зубом… От дедушки с бабушкой я, может, и не ушел бы, а от волка из ШАБАКа или лисички оттуда же — уйду, потому что эти сумасшедшие старики абсолютно непредсказуемы, а профессионалов уже можно просчитать. Старик или старуха могут взорвать меня, испугавшись любой ерунды. А профессионал будет стремиться довести дело до конца и нажмет на взрыватель раньше времени только в самом крайнем случае. Значит, мелкие шалости мне простят, а это очень важно. Так что все наоборот — это не плохо, а даже очень хорошо.

Все выходило настолько непонятным, что ничего планировать заранее было невозможно. Только экспромт. Зато у меня возникла версия происходящего. Вряд ли старики решили бы меня убивать из-за мелкой партии оружия для какой-нибудь банановой республики. Тут должно быть что-то крупное, серьезное. Вроде той миллиардной сделки Израиля с Китаем, которую запретили американцы. Стоп, теща же в прошлый раз рассказывала о каком-то важном китайце, которому они с Наумом несколько дней показывали Израиль. А семь с половиной процентов — это семьдесят пять миллионов с каждого миллиарда. Действительно, большие деньги. Афера серьезная, но относительно безопасная, потому что осуществляется при неявной поддержке государственных структур. Ведь у Израиля, из-за насильственно прерванной сделки, возникли большие дипломатические проблемы с Китаем. Так почему бы их не уладить, сделав неофициально то, что невозможно сделать официально? Очень даже патриотичный поступок. Вполне в духе Наума и всей этой немолодой гвардии. Да и приработок к пенсии неплохой. Похоже, вполне похоже. Сейчас и проверим.

— А еще у меня есть предсмертное желание,— сказал я проникновенно.

— Какое? — обрадовался Хаим.— Я догадываюсь, какое желание может быть перед смертью у сына Наума! Ах-ха-ха-ха! — он погрозил мне пальчиком и подмигнул.— Я угадал?

— Проще. Совсем мелкое. Я хочу нарисовать на груди любимый иероглиф.

— Ах-ха-ха-ха! На чьей груди?

Наум испытующе посмотрел на меня:

— Никаких письменных собщений. В любой форме.

Шай подергал мой пояс, проверяя надежно ли закреплен. И молвил:

— Не надо выпендриваться. Наши восточные друзья не поймут подобной экстравагантности… Тебе не давит? Дышать удобно?

— Замечательно, спасибо,— вежливо осклабился я. Может оно и хорошо, что я не доживу до этого возраста.

Наум развязал мне ноги и мы сели за тот самый дубовый стол. Я начал ощущать себя исполнителем главной роли. Руки, сведенные за спиной, онемели окончательно.

— Иероглиф он решил рисовать! — пробурчал себе под нос Шай.— Мальчишка!

Значит, все-таки, китайцы. Надо же, как все просто и как все невероятно. И глупо. А "Наумовы подделки", о которых говорил Хаим, это наверняка какие-нибудь части, которые они не выносят с военных заводов, а клепают кустарно, не исключено, что еще и где-нибудь в Газе.

Наум сунул мне в карман мобильный телефон:

— Не пытайся по нему звонить. Это модель для детей, без карточки, только принимает звонки. Он должен быть все время включен. Неотвеченный звонок — взрыв. Нечеткое исполнение указания — взрыв. На поясе детекторы, при попытке снять раньше срока — взрыв. Понятно?

— Что тут может быть непонятного? "Шаг в сторону считается побегом."

Наум неожиданно обиделся:

— Все-таки, правильно про тебя Софа говорит.

— А что она про меня говорит? Честное слово, никому не расскажу. Унесу эту тайну с собой в могилу.

— Рассказывала, как тяжело ей было двадцать лет жить под одной крышей с человеком, который разговаривает с теми, кто старше так, словно они его приятели-собутыльники.

— Аминь. Жаль, что не поговорим после того, как ты проживешь с ней двадцать лет под одной крышей.

— Мне тоже жаль, Боря. Правда, жаль. Ну, пошли…

— А я что, должен умирать в собственных наручниках? — выложил я свой главный козырь.

— Нет, конечно. Ты сам поведешь свою машину до нужного места. Где ключи, я открою наручники.

— Ты же отдал их Хаиму,— мстительно соврал я. Ключи лежали у меня в заднем кармане.

Наум обернулся к Хаиму. Тот испуганно зашарил по карманам, потом лицо у него прояснилось:

— А я не брал. Ты мне ключи протянул, а я их не взял. И тогда ты отдал их… Шаю! Шай! Где ключи от мальчика?

Наум вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Шай проверил свои карманы и сообщил:

— Если не найдем ключи, у него кровообращение нарушится. Может кончиться трофическими язвами. Страшная болезнь. Только ты, Наум, в последний момент передумал отдавать мне ключи и забрал их себе.

Наум молча стал себя обыскивать. Я пялился в окно. До заката было еще далеко. Ветераны мерялись склерозами. Ривка смотрела на меня. Потом подошла, обшмонала, вытащила ключик из моего заднего кармана и швырнула на стол. Было видно, что теперь Наум обиделся на меня уже всерьез. Он молча расстегнул наручники и отконвоировал меня к моей машине.

Генерал выгреб из "бардачка" и прочих машинных пазух все, что там было, сложил в пакет. Потом проверил багажник. Тоже что-то выкинул. Не профессионал. Пустой "бардачок" может вызвать подозрения.

— Все. Давай, Боря, садись. Садись и катись. Ривка будет говорить — куда.

Неужели меня действительно "поведет" эта старуха? Худшее, что могло случиться после того, что уже случилось.

Ривка стояла, прислонившись к красному "БМВ" и, искоса на меня поглядывая, с ленивой грацией натягивала на костлявые подагрические руки кожаные перчатки без пальцев, все в дырочках и заклепках. Теперь, вместо сигары, в углу ее рта тлела длинная тонкая пахитоска. Точно как у моей тещи. Я отчетливо понял, что шансы убывают на глазах.

Я сел за руль. Тут же зазвонил мобильник, и старуха выкрикнула по-русски, с отвратительным акцентом:

— Поехальиии!

Я посмотрел в зеркальце заднего обзора. Так и есть, рыжая Ривка еще и издевательски махнула рукой. А я и не знал, что Гагарин был так популярен в Израиле.

Вела она меня грамотно. Не отставала, не давала никому встрять между. Но и дистанцию выдерживала, а жаль, я уже размечтался, как резко тормозну, и как все славно получится. Она даже не побоялась поехать через город, четко и заранее, как учитель вождения, командовала куда сворачивать.

Я старался отвечать ей помедленнее, нарочито напоказ держа мобильник. Ведь это был мой основной шанс! За разговор по телефону при вождении положен большой штраф, причем положен тут же, на месте — остановить машину с болтающим по мобиле наглецом и оштрафовать по всей морде. Когда мне навстречу проехала полицейская машина, я вскинул мобильник к уху и даже встретился глазами с водителем, который только возмущенно покачал головой и покрутил пальцем у виска. Проклятая форма! Проклятая ведомственная солидарность! Хотя, кто знает... может, он сохранил себе жизнь. Ведь старуха могла бы взорвать нас обоих, так, для профилактики. Но ведь могла бы и убежать, не взорвав...

Мы уже въехали в первую трубу Туннельного шоссе. Здесь могли возникнуть проблемы с сотовой связью. Я придавил акселератор, но Ривка даже не попыталась натянуть электронные поводья — красный "БМВ" просто не отставал. Впрочем, это была плохая идея. Дистанционный взрыватель, кажется, слал сигнал напрямую и мог сработать даже в железобетонном туннеле. Шансов на спасение оставалось все меньше и меньше. Конечно, на Туннельном шоссе арабы частенько постреливают, но надеяться, что они это сделают именно тогда, когда мне это надо и именно по красному "БМВ"… Еще по этой дороге регулярно мотаются в Иерусалим Вувос и Елка, но даже попадись они мне на пути, как передать им суть происходящего, прежде чем они обнаружат перед Ривкой наше знакомство.

Во втором туннеле я уже ощущал приближение подземного царства Аида. И даже представил, как мой перевозчик в страну мертвых, выскочив из красного "БМВ", будет разговаривать на идиш с этим Аидом, раз уж его так зовут. Конечно я еще думал, что можно сделать, но уже как-то лениво, не веря в существование решения. Трудно было предположить, что мы поедем дальше Хеврона, а значит времени что-то предпринять почти не осталось. Я чувствовал себя как на экзамене, когда вытаскиваешь вопрос, по которому ну совсем ничего не знаешь — настолько ничего, что и пытаться за что-то зацепиться, вспомнить, придумать, подсмотреть — бессмысленно.

Окончательно деморализовал меня джип впереди. Едва мы миновали перекресток Гуш Эцион, он сбил неизвестно как оказавшуюся на шоссе шавку. А это в моей судьбе уже железная примета: "дохлая собака — быть беде". Впрочем, что значит "быть беде" для спешащего на убой человека? Тут я заметил, что Ривка отстает. Сразу же зазвонил телефон:

— Запомни номер джипа! И сразу же стоять! Ну! Ты его номер запомнил?!

— Да.

— Тогда реверсом ко мне! Живо!

— Может, не будем нарушать правила?

— Раз!

Вот же блядь! Я поехал назад, думая о том, сколько мне дадут за то, что я задавил старуху, гоняя по шоссе задним ходом.

Задавишь ее, как же. Прикрылась своей красной мулетой, только раздразнила.

Получив высочайшее разрешение покинуть машину, я потоптался на обочине, а затем ненавязчиво двинулся к старухе.

— Куда?! — каркнула она.— Стоять где стоишь! Взорву!

Я сразу поверил и остановился. Старуха присела у сбитой собаки, протянула руку к ее шее отточенным профессиональным движением то ли врача, то ли убийцы. Собака слабо заскулила и лизнула руку. Ривка подняла на меня глаза, полные слез:

— Номер!

Я продиктовал. Она записала номер джипа на пергаменте своего предплечья.

— Собака выживет, как думаешь? — спросил я, обнаружив в своем голосе искреннюю заинтересованность, заботу и надежду. Ну конечно, ведь "дохлая собака", по всем моим приметам — это приговор, который обжалованию не подлежит. А раненая собака — это все-таки не дохлая, это вообще непонятно что. Может, к счастью?

— Срочно нужен врач! А в это время в городе пробки. Не успеем!

Интересно, что не успеем? Спасти собачку или выполнить операцию по ликвидации меня через взрывание? Собака снова застонала и закрыла глаза, собравшись умирать.

— Ладно, поехали! — сдавленным героическим голосом сказала Ривка.— Или пристрелить ее, чтобы не мучилась?

Впервые я услышал в ее голосе нотки сомнения. Значит, у старухи еще и пистолет. Это я запомнил.

— Что-о?! — взвыл я.— Убить раненую мерзавцами собаку?!

Ривка внимательно так на меня посмотрела. Да, с "мерзавцами" я переиграл… Но должен же я что-то… И тут я, забыв про то, что взрывчатка может сдетонировать, ударил себя по лбу:

— Ну конечно! Конечно! Врач!

Ривка отпрянула и сунула руку в карман.

— Все нормально,— осклабился я,— просто вспомнил. Здесь рядом, в Кирьят Арбе, есть ветеринар. Ветеринарный врач. Очень… очень хороший! К нему… к ней — это женщина — даже из Иерусалима ездят.

— Кто это? Имя?

— Ёлка. То есть, это по-русски ёлка… это я просто запомнил, что дерево какое-то… сейчас… Илана. Илана Вувос. Да, точно.

Старуха забарабанила нагло наманикюренными пальцами левой руки по нагло-красному капоту. Правой рукой, в кармане, все это время она сжимала ясно что.

— Если в Кирьят Арбе… Пожалуй, можно успеть… А откуда ты ее знаешь? У тебя разве есть животные?

Вот подозрительная старуха! Как будто она может знать есть ли у меня животные! Если поймет, что я с Ёлкой знаком — не поедет.

— А я ее не знаю. Просто ее муж Владимир Вувос какому-то арабу морду набил. Я занимался этим делом и все коллеги-собачники за него просили,— так самозабвенно, взахлеб, я не врал с детства.

— И ты помог? — недоверчиво спросила она. — Наум говорил, что ты...

— Нет. Не понадобилось. Ему арабские полицейские помогли. Ахмат и Халиль. Они уговорили потерпевшего забрать заявление. Ты, наверное, о них слышала. Близнецы. Их любят по телевизору показывать. Оба рыжие. Ахмат и Халиль.

В ответ Ривка только фыркнула. А я продолжил:

— Можешь сказать, что ты по их рекомендации. От Ахмата и Халиля. Тогда она будет очень стараться. Сделает все возможное. Для Ахмата и Халиля. Надо спешить, собака умирает. Имена запишешь?

— Запомню! — надменно сказала Ривка.— Адрес!

Но я был настороже и не поддался на провокацию:

— Откуда я знаю? Спросишь в Кирьят Арбе. Ветеринара Илану Вувос. Думаю, ее там многие знают.

— Хорошо,— вдруг смягчилась Ривка.— Попробуем. Я скажу Софе, что она была к тебе несправедлива. Положи собаку в мою машину и иди в свою. Теперь так. Из машины не выходишь. Стекла не опускаешь. Ни с кем не заговариваешь.

Я старательно и услужливо кивал. Ну конечно. Ни-ни. Ни стекла, ни дверцы. Ни слова. Я только на Ёлку буду смотреть и корчить рожи. Она умная. Она догадается. Главное, чтобы Ривка про Ахмата и Халиля сказала. На эти имена у Ёлки должен быть рефлекс. Потому что Ахмат украл ее сына, а Халиль пытался испытать на ней бактериологическое оружие. Ну конечно, Ёлка поймет. Потому что если не поймет, то старуха замочит и Ёлку тоже. И тогда Вувос достанет меня даже в аду. Только бы она была на месте!

Охранник на кирьят-арбских воротах был мне незнаком, но где живут Вувосы знал. Старуха выслушала невнятные указания не очень владеющего ивритом "русского", смерила пренебрежительным взглядом черную кипу на его русой башке и оборвала на полуслове:

— Ясно, спасибо.

После этого, непонятно почему, она поехала совсем не так, как говорил охранник, а так, как езжу обычно я — кратчайшим путем. Заметила упомянутые охранником Вувосовы скульптуры и остановилась под вывеской "Ветеринарная клиника "Айболит" Иланы Вувос". А моя машина оказалась прямо под окном "каравана", в котором когда-то, до постройки дома, жил Вувос, а теперь Ёлка лечит зверей. Окна и двери были распахнуты. И на мое нарочито резкое, с визгами и скрипами торможение, из окна выглянула Ёлка, увидела мою машину, собралась уже прокричать что-то приветственное, да заметила мои дикие гримасы и жесты. Озадачилась. Исчезла в глубине "каравана", чтобы тут же возникнуть на пороге. Но я уже застыл за рулем, потому что старуха вылезала из "БМВ" и могла меня видеть.

Ёлка удивленно смотрела на меня, но я избегал ее взгляда, а лишь телепатировал старухе: "Ахмат и Халиль! Ахмат и Халиль!"

Ривка, гремя костями и украшениями, шагнула к Ёлке, но остановилась и довольно громко спросила:

— Ветеринар? Илана Вувос?

— Я,— подтвердила Ёлка.— Кого будем лечить?

— Вот,— Ривка открыла заднюю дверцу.— Я подобрала сбитую собаку. Ее можно вылечить?

Ёлка задумалась. Она явно не могла понять, что происходит, но, кажется, чувствовала, что ничего хорошего. Наконец, она подошла к "БМВ" и молча выволокла собаку, но не понесла ее в помещение, а положила на траву, рядом с машиной. Ясно, что она не хотела терять со мной визуальный контакт. Хорошо.

— Есть шансы, что собака выживет. Но это потребует больших усилий.

— Ну так не теряй время, — приказала Ривка, неприязненно косясь на знаменитые Ёлкины ноги.

— И будет дорого стоить,— продолжила Ёлка.

— Ну так что?

Ёлка задумчиво смотрела на старуху.

— Ну, в чем дело?! — передернула плечами Ривка.

— Ты уверена, что хочешь оплатить дорогостоящее лечение случайной собаки?

— Девочка,— сказала Ривка, дрожа ноздрями и ногой,— я уверена, что могу себе это позволить. И еще я уверена, что спешу! Забирай собаку и лечи.

Ёлка встала. Скрестила руки на груди. Она поняла, что меня хотят побыстрее увезти. Кроме того, старуха ей сильно не нравилась — это было заметно. Наверное, она увидела в Ривке пародию на себя в старости. Обе были рыжие, длинноногие, норовистые.

— Ты готова заплатить вперед? — спросила Ёлка.

— Да, черт побери! Сколько?

— Наличными?

— Я не вожу с собой пачки денег для лечения сбитых собак! Ты принимаешь "Визу"?

— Нет,— развела руками Ёлка.— Извини, но я не принимаю кредиток.

— Значит, чеком,— Ривка взяла из машины сумочку.— Ну, сколько?

Ёлка вздохнула:

— Видишь ли… Сегодня мне звонили из банка — вернулся чек старого клиента. Никогда бы не подумала, что он способен выписать чек без покрытия. А тебя я совсем не знаю… Ты ведь не из нашего города, правда? Кто, вообще, послал тебя ко мне? Кто-то может за тебя поручиться?

Ривка хмыкнула, поозиралась, словно ища, кто здесь мог бы за нее поручиться и полезла в сумочку. Я не был уверен, что она вытащит чековую книжку, а не пистолет. Ёлка, кстати, тоже следила за старухой цепко, словно была готова вспомнить чему учили ее влюбленные мастера восточных единоборств. Но ради спасения собачки, Ривка сумела обуздать и гордыню, и темперамент.

— Мне посоветовали обратиться к тебе Ахмат и Халиль,— с достоинством произнесла старуха.— Надеюсь, ты их еще не забыла?

Я облегченно вздохнул. Ёлка потрясенно смотрела на Ривку. Вероятно, она соображала, как удалось старухе вырваться из ада.

— Да! — подтверждающе кивнула Ривка.— Ахмат и Халиль. Рыжие близнецы-полицейские. Этого достаточно?

— Более чем… Я тебе сделаю большую скидку. Это будет стоить всего тысячу. Это просто цена лекарств. Разбей на столько платежей, на сколько тебе будет удобно. Хочешь зайти в дом?

— Я спешу!

— Подожди, я попробую вызвать ассистента — одной не справиться, а он уже уехал. И, как назло, кончилась смесь для наркоза. Как раз завтра с утра он должен был привезти.

Ривка заполняла чек на капоте, а Ёлка достала мобильник и громко закричала в него по-русски:

— Вова! Я знаю, что твой рабочий день закончился, но мне срочно нужен ассистент. Срочно! Приехали незнакомые люди, мужчина и женщина на двух машинах со сбитой собакой. Я не могу им отказать, их прислали Ахмат и Халиль. Да, именно Ахмат и Халиль! Приезжай быстрее — жизнь кобеля в опасности. Ой, прости, это же сука. Но тем не менее… требуется срочная рискованная операция! Возьми все необходимое для общего наркоза! — одновременно она что-то делала с собакой, наверное останавливала кровь.

Ёлка была на высоте! Я не ожидал, что она сможет действовать так четко. Даже учла, что израильские старики могут понимать русскую речь. И умудрилась сообщить Вувосу, что меня нельзя узнавать, что существует смертельная опасность и для спасения меня, "кобеля", нужно действовать быстро и решительно. И захватить с собой оружие, чтобы вырубать врага. Не понять этого Вувос не мог. Оставалось надеяться, что он появится раньше, чем Ривка погонит меня на подвиг.

Старуха уже протягивала чек. Но Ёлка мягко отвела ее руку и пояснила:

— Ассистент едет. Но собака может его не дождаться. Я без наркоза не могу одна оперировать. У нее внутреннее кровотечение, наверное разрывы органов. Нужно срочно начинать операцию, и кто-то должен держать собаку и вообще мне помогать, пока не приедет ассистент. Ты сможешь? Я скажу что делать. Ничего сложного.

— Я?! — захлебнулась Ривка.— Тут что, нет никого помоложе?

— Ну я не знаю… Не соседей же мне звать.

Ривке очень хотелось уехать. Потому что она нарушала дисциплину и мучилась от этого. Но она не могла иначе. На пульте ее управления была такая кнопка "несчастные животные", и она мигала красным. Старуха пошла красными пятнами. Метала бешеные взгляды на мою машину. Я отвечал отстраненным взором медитирующего перед полетом камикадзе — мол, все это ваши земные дела, а я-то тут при чем? Это Ривку злило. Она явно ждала, что я сам предложу свои услуги. Ага, щас. Учиться вежливо просить — никогда не поздно. Наконец, дальнозорко отстранившись от запястья, она еще раз посмотрела на часы и решилась:

— Тебе поможет этот мальчик.

Ёлка удержала равнодушное лицо и пожала плечами. Супер! Даже за Вувоса страшно. Как он только с ней справляется? Ривка тем временем подскочила и зашипела мне в окно:

— Ладно. Сделай доброе дело напоследок. Ты же все слышал? Помоги ей.

Я кивнул с кислой рожей. Старуха продолжила:

— Только учти — одно слово по-русски, любая двусмысленность, или необычный жест… и ты погубишь не только себя, но и эту женщину.

— И собачку,— вздохнул я, вылезая из машины.— Понял я, понял.

Так мы и оперировали пациентку. Ривка забилась в дальний угол, загороженный от взрывной волны письменным столом, держала правую руку в кармане, сверкала глазами, вслушивалась. Мы с Ёлкой разворачивали военно-полевой госпиталь. На первое же ветеринарное приказание, отданное по-русски, я выпучил глаза и процитировал великого реаниматора иврита, Элиэзера Бен-Иегуду: "Еврей! Говори на иврите!" Ёлка, с улыбкой психиатра, согласно кивнула.

Во время нашей хирургической идиллии, я макнул палец в сучью кровь и вывел на столе: "Я — шахид". Брови Ёлки наконец-то взметнулись. Я снова поймал момент и потыкал себя пальцем в живот. Ёлка нахмурилась. Кивнула. Неся перед собой руки в испачканных перчатках, направилась к письменному столу, за которым засела Ривка и попросила ее взять в нижнем правом ящике упаковку с новыми иглами. Старуха, извернувшись, пыталась открыть ящик левой рукой, но у нее не получалось. Ёлка изобразила нетерпение, старуха вытащила правую руку из кармана. Ёлка сразу цапнула Ривку за запястье, выкрутила, заломила, и взвыла — старуха сумела заехать ей по ступне острым каблуком.

Оставить собаку недорезанной Ёлка не могла. Она уже зашивала рану, а запертая в подвале Ривка все бранилась на дюжине языков.

— Ривка, сколько языков ты знаешь? — крикнул я.

В ответ меня обложили отборным русским матом, правда несколько старомодным. Похожие конструкции я несколько раз слышал в детстве, от прошедших лагеря друзей деда.

— Слушай, они что, все там такие? — спросила Ёлка.

— Эта у них самая шустрая. Нет, она правда крутая. Был момент — я уже надежду потерял, как-то внутренне умирать согласился. Если бы не эта собака, мне бы ничего не помогло. Так что ты мне собаку вылечи, я ее себе заберу.

— Ты сначала от пояса освободись.

— Почему Вувоса до сих пор нет? Где он?

— Был в Цфате. Сейчас, наверное, где-то в районе Афулы. Позвони-ка ему, пока я дошиваю. Скажи, что все кончилось, чтобы не гнал. Я его, кажется, из-за стола сдернула, так что он пьяный едет.

— Какой Цфат?! — возмутился я.— Это еще часа три, не меньше! Он что, пьяным будет с меня эту дрянь снимать?! Да и вообще, за три часа наша старуха стенку "каравана" прогрызет!

Я позвонил Вувосу:

— Привет, Вова. Ты много выпил?

— Немало. Привет… Слушай, ты не можешь к Ёлке подъехать? У нее там какая-то фигня. Какой-то, что ли, кобель от Ахмата с Халилем… Нет, она сказала что сука… Короче, я уже еду, но ты ближе. Подскочишь?

— Уже. Я уже тут… Все в порядке. Ты уже здесь не нужен, можешь не спешить.

Вувос обрадовался:

— Точно, да? Вот спасибо! Тогда скажи Ёлке, что я возвращаюсь в Цфат, буду завтра. А то я как-то слишком резко соскочил… Ага, ну давай, пока.

Ёлка кивнула и поинтересовалась:

— Сам снимать будешь? Я помочь не смогу. Я в этом ничего не понимаю. Все, Боря, твоя сука заштопана. Через пару дней сможет кусаться.

Я тоже в этом ничего не понимал. У Вувоса был хоть какой-то армейский опыт — то ли он кого-то взрывал, то ли его пытались. От этих рассказов осталось только общее впечатление, что он что-то в саперных делах смыслит. Я же не смыслил ничего. Оставалось два варианта. Первый ¾ явиться на работу, попросить, чтобы меня разминировали. Не исключено, что там меня уже ждут ¾ старики, потеряв связь с Ривкой, должны подстраховаться и задействовать своих людей, чтобы я сдетонировал. Второй ¾ вызвать сюда Умницу и заставить поработать сапером.

Пока я думал, зазвонил изъятый у Ривки мобильник. Ясное дело, на звонок я отвечать не стал. Через пару минут они перезвонили мне. Отзываться я тоже не стал, просто достал из кармана выданный мне "электронный поводок" и пожаловался Ёлке на вероломство родственника по линии тещи. Ёлка расхохоталась:

— Борька, ты классический тупой мент! И твои суперстарики — тоже тупые! Со всех этих игрушек можно звонить в полицию, скорую и пожарную без карточки! Это даже Номи знает! Ты избежал очень позорной смерти. Поздравляю, ты не умер идиотом!

После этого обращаться в полицию мне расхотелось категорически. Репутацию идиота лучше не выпускать за пределы дружеского круга. Значит, остается только Умница.

На мой звонок он отреагировал радостно, но когда узнал, что надо зачем-то срочно ехать в Кирьят-Арбу, нашел сразу несколько причин, почему никак не сможет сделать это сейчас. А ведь я ему даже не объяснил, что зову рискнуть жизнью. Хорошо, что хмурившаяся Ёлка догадалась в какой-то момент забрать у меня трубку и сказала:

— Не слушай его, Фима. Это Борька вечно мотается туда-сюда, вот и считает, что можно просто так приехать в Кирьят-Арбу, пивка попить. А я ему сразу сказала, что ты человек занятой, и если бы речь шла о спасении человечекой жизни, то уже через полчаса был бы тут, а так, просто мотаться, нет… Ага… Ну вот. Значит, через полчаса мы тебя ждем. Потому что речь идет именно о человеческой жизни. И Фима, пожалуйста, не опаздывай… Ну и отлично, до встречи!

Ёлка отложила телефон и посмотрела на меня чистым взглядом блондинки.

— А Вувос, значит, уверен, что решения всегда принимает он сам,— не удержался я.

— Так он же и принимает,— ответила она без тени улыбки.

Мы со старухой просто онемели. Причем, как я вдруг осознал, Ривка онемела раньше, еще в самом начале наших телефонных переговоров. Тогда я решил, что она вслушивается. Но сейчас могла бы и громыхнуть. А если она молчит, то значит не просто что-то замышляет, но и осуществляет.

Я приподнимал крышку подвала осторожно — мало ли… Но было тихо. Ривка, свесив рыжую голову, так и сидела на стуле, к которому мы ее привязали. На месте пробора видны были седые корни волос. И вообще… Я, конечно, ее окликнул, спустился и осмотрел, но когда еще только заглянул сверху в подвал и увидел нехарактерную для нее безжизненную расслабленность, уже все понял. Амбуланс вызывать было поздно. Надеюсь, что Ривка умерла от подобающего ее возрасту сердечного приступа, а не сожрала от злости какую-нибудь порцию яда из воротника.

Ёлка растерялась и стала "настоящей блондинкой". Она хлопала глазами и явно желала только одного ¾ проснуться. Я редко видел ее в таком состоянии, можно сказать всего один раз, когда она узнала о похищении Ахматом ее сына. Елка все твердила, как заведенная: "Что делать с трупом?".

— Отдать родственникам для погребения? — предложил я.

Тут она немного пришла в себя.

— А главное — не показывать Умнице, пока он не снимет с меня эту дрянь. А то он нервный и впечатлительный.

Ёлка кивнула и уставилась на меня, как на вожака стаи.

Умница действительно приехал очень быстро. Нам вообще показалось, что мгновенно. Мы с Елкой только и успели вылезти из подвала и сообщить друг другу, что надо бы наметить дальнейшие действия, если, конечно, с меня снимут пояс.

Старый серый "Бьюик", отодвинув мусорный бак, с лязгом запарковался у забора. Умница, посолидневший, отъевшийся, с развевающимися пейсами и озабоченной физиономией, ворвался в ветлечебницу и подозрительно нас оглядел.

— Садись, Умница,— гостеприимно предложил я.— Буду показывать тебе мужской стриптиз. Сейчас я разденусь до пояса. В смысле — до пояса смертника. А снимать его с меня будешь ты.

• Почему я?! — возмутился Умница.

Тут я снял рубашку, и Умница увидел пояс шахида во всей его конкретности. И попятился:

— Я думал — шутишь… Нет, я не смогу. Это надо в полицию…

— Не надо.

— Почему это не надо? — заинтересовался он.— Это что, еще и какое-то противоправное деяние? И ты меня в него втягиваешь?

Ёлка, до того тихо переживавшая в углу дивана, зло пихнула ногой стул. Он громыхнул, отлетая в сторону Умницы.

— Ты что?! — заорал он.— Сдетонирует!

— О,— слегка улыбнулась Ёлка.— Разбираешься!

— Умница,— попросил я,— давай установим очередность. Сначала ты снимаешь с меня эту дрянь. А потом я тебе все рассказываю. Потому что если пояс взорвется в середине повествования, ты же еще успеешь расстроиться. Это как от интересной книги последние страницы оторвать.

— Гы,— осторожно сказал Умница, услышал себя со стороны, вдохновился собственным мужеством, лихо швырнул на колени Ёлке свою траурную шляпу и подошел ко мне.

Сначала он ходил вокруг, внимательно рассматривал пояс и постепенно сужал круги. В глазах его появилось любопытство, потом азарт. И я понял, что процесс пошел, больше уговаривать его не придется. А Умница интимно бормотал моему поясу какие-то бессвязные слова, среди которых я уловил: "Ах ты такой, да?.. Ну нет, это ты перемудрил… А тут уже просто…" Он вдруг вскинул руку в сторону Ёлки и коротко приказал:

— Пинцет!

Ёлка послушно метнулась и вложила ему в ладонь инструмент. Умница кивнул и начал прихватывать им края пояса, пытаясь заглянуть внутрь, а потом, вдруг, взвыл и отшвырнул пинцет:

— Что это на нем? Что ты мне подсунула? Что это? Кровь? Чья?

— Пся крев,— пожала плечами Ёлка.

— Мы тут с Ёлкой операцию делали, собаку зашивали,— сказал я примиряюще.

— Опять собака?! — возмутился Умница.— Ну это уже черт знает что такое! Не ожидал от вас!

Он еще пару минут попринюхивался к поясу, потрогал застежку отмытым Елкой пинцетом, затем резко выпрямился и радостно сообщил:

— Примитивная конструкция. Фуфло. Не взорвется. Иди снимай. Только, знаешь, лучше отойди подальше. На всякий случай. Я, все-таки, не профессионал. Но ты не бойся, не бойся. Ступай. Шансы на ошибку маленькие.

— А насколько маленькие? — спросил я.

— Да совсем маленькие! А вообще-то, откуда я знаю? Это интуитивная оценка.

— Ну и отлично,— кивнул я, промывая сосуды остатками адреналина,— от Ёлки мы отойдем, но вместе.

Умница обиделся:

— Ты, Боря, не дури. Давай, все-таки, соблюдать технику безопасности. Пояс примитивный, взрывается только от внешнего сигнала. Поэтому, когда снимешь, там его и оставь, где снял. А к застежке, между прочим, вообще никаких проводов не подведено — мог бы и сам сообразить.

—А мне очень уважаемые и знающие люди сказали, что пояс взорвется, если пытаться его снять,— на всякий случай упорствовал я.

— Уважаемые люди, Боря, врут так же часто, как и неуважаемые. Только делают это правдоподобнее. На понт они тебя взяли, понял? А ты, кстати, обещал все рассказать.

— Ладно,— сказал я.— Отойду-ка я в дальний угол двора. А ты бы благословение какое сказал, что ли, на снятие пояса. А то никакой от тебя пользы.

Умница поморщился:

— Не надо тут никакого благословения. А вот когда ты избавишься от опасности, благодаря моей и Божьей помощи, не забудь сделать крупное пожертвование в мой фонд специальных исследований, хотя, конечно, дождешься от тебя, как же!

Я ушел в дальний угол двора, зашел за статую помассивнее — на корточках передо мной корячилась матрона Иудейской пустыни — серая, крепкая. Кустодиевская поселенка, как ее называла Ёлка, требуя от Вувоса имя натурщицы. Подумав, лег на спину, чтобы шурупы далеко не разлетелись, если что. Обратился к Высшему разуму, совсем в него не веря, но так, на всякий случай. Каменный подол купчихи напоминал свод склепа. Застежка пояса не расстегивалась. Ну что, рвануть ее, что ли? Как кольцо гранаты? Это уже слишком. Я сел, облокотился спиной на прохладное мощное бедро и терпеливо уговорил заевшую застежку расслабиться.

Умница не ошибся. Я положил пояс к ногам купчихи и легкой походкой свободного человека направился в "караван". На порог выбежала радостная Ёлка, обняла, расцеловала. Приятно быть источником радости для красивой женщины.

— Видишь,— небрежно сказал Умница,— а ты боялся. Учи, Боря, матчасть… Но сейчас надо выпить,— он мягко, но однозначно посмотрел на Ёлку,— и послушать твой рассказ.

— Рассказ начнем с показа,— подхватил я.— Слазай-ка, Умница, в подвал за бутылкой старого доброго анжуйского.

Умница подумал, не нашел подвоха и нехотя, но встал:

— А где там его искать?

Ёлка закашлялась, помотала головой, потом выдавила:

— Ничего… ничего искать не надо… сам… сразу увидишь.

Пока я думал почему это мы такие разные, но так одинаково циничны, Ёлка обменялась со мной веселым безумным взглядом. Тут из подвала высунулась лишившаяся цвета и речи черно-белая голова.

Умница резво выкарабкался и застыл перед нами, похожий на старую фотографию.

— Увы,— сказал я.

— Зачем вы убили Ревекку Ашкенази? Отморозки! Уж это вам точно не сойдет! Идиоты! Это же надо — убить Ревекку Ашкенази!

Как же я не подумал раньше! Да мне и в голову не могло прийти, что эта рыжая Шапокляк может оказаться легендарной Ревеккой Ашкенази! Хотя Наум ведь рассказывал, что с ней знаком. Но что бы это изменило?

— Это что, та самая Ревекка Ашкенази? — пролепетала Ёлка и выкатила на меня глаза.— Боря… О, боже… Вувос меня убьет. Она для него символ. То есть, что это я такое говорю… Боря, как ты мог это скрыть? Я бы иначе с ней говорила.

— Да не знал я, честное слово,— мне было неудобно, что Ёлка, кажется, тоже влипла.— Если бы я знал, что это — Ревекка Ашкенази, я почел бы за счастье умереть от ее разящей руки.

Ёлка задумалась, потом тряхнула рыжей копной:

— А человеком надо быть, хоть ты и Ревекка Ашкенази! И хамить не надо!

— Значит, все-таки, замочили!— вдруг шепотом запричитал Умница. — Отморозки! Поругались, значит, и ага? Меня-то, меня зачем вызвали? Зачем меня втянули? Боже мой, Ревекка Ашкенази! Да нас найдут вот-вот. Вас найдут, ясно? Потому что я тут ни при чем! Понятно вам?!

— Не скули,— жалобно сказала Ёлка. — Сейчас Боря что-нибудь придумает.

— Ха! Ха! — чуть не зарыдал Умница.— Боря — он придумает! Например, "караван" поджечь, да, Боря?

Наступила пауза. Они почему-то ждали, что прерву ее я.

— Ладно,— сказал я.— Ты, Умница, нигде не засветился, не причитай.

— А что, если ее закатать в статую? — спросила вдруг Ёлка.

У меня возникло ощущение, что Ёлкино сознание сузилось на мысли о трупе, но одновременно и заострилось, как игла. И теперь этой иглой она пыталась заштопать прорехи в своем расползающемся уютном мире.

Мы с Умницей невольно перевели взгляды на Вувосовы садовые скульптуры. Некоторым из них размер вполне позволял быть саркофагами.

— Меня со старухой видели,— продолжил я,— причем ее боевые товарищи. А вот Ёлку никто со старухой не видел. Поэтому задача номер один — отмазать Ёлку. Для этого надо отвезти труп куда подальше, причем вместе с ее машиной. Туда же положим пояс шахида. Вместе с собачьей кровью на сиденье он собьет следствие с толку… Вот только охранник знает, что старуха искала ветеринара. Но это не так страшно. Ёлка всегда сможет сказать, что она приехала, отдала собаку и уехала. Собачья кровь на сиденьи подтвердит эту версию. Следователь будет счастлив, что хоть собачья кровь объяснима. Главное, чтобы охраник не заметил, что за рулем не Ревекка. Придется Ёлку лет на сорок состарить. Они ведь одной породы, правда, Умница?

— Нет проблем,— кивнула Ёлка.— Еще минут десять таких разговоров, и все произойдет само собой.— Она вздохнула и ушла к зеркалу — стариться.

Умница побарабанил пальцами по дивану и задушевно напомнил:

— Боря… Ты обещал мне ВСЁ рассказать.

Да, действительно обещал. Пришлось все рассказать. Умница слушал очень внимательно, но когда я закончил, вскочил:

— Да, Боря… Дела… Ты попал… Ну да ничего, выкрутишься. Ну все. Мне пора. Я ведь вам тут не нужен, правда? Ёлка! — крикнул он в полуоткрытую дверь,— Я уехал! Пока-пока!

— Стоять! — приказал я, в очередной раз дивясь его неподражаемому самосохранению.— А Ёлку кто обратно привезет?

— Ты. А, ну да…— Умница смотрел на меня и кивал своим мыслям,— тебе же нельзя терять время… Слушай, Боря, ты знаешь… Тебе ведь из страны валить надо. Бежать и скрываться. Когда-нибудь, может быть, кто-нибудь в чем-нибудь и разберется, но пока это произойдет… Я бы на твоем месте уехал. Куда подальше.

Я невесело засмеялся, даже осклабился:

— Я уже думал. Пустой номер — у меня загранпаспорт просрочен.

— Не повезло! — ужаснулся Умница.

— Не повезло,— согласился я.

— Еще пару минут и можно ехать! — крикнула нам Ёлка.

Умница снова сел. Глаза его шныряли по комнате, но на самом деле он, кажется, мучительно на что-то решался. И решился:

— Ладно. Возьмешь мой. Он у меня в машине. И вали в аэропорт, прыгай из окна в седло первой же лошади. Денег дать?

Я начал ржать, как та самая "первая же лошадь", когда ковбой промахнулся мимо ее спины:

— Умница, мы даже не Ривка с Ёлкой. Мы с тобой не похожи.

Умница взгляд мой выдержал спокойно, мудро усмехнулся:

— Пограничники хасидов не различают. Причем, не только чужие, но и наши, израильские. Проверено многократно. По моим бизнес-визам вся наша ешива ездит.

— В Москву. В Питер. В Умань. Куда надо, туда и ездит. Ты что, отказываешься?

— Наоборот. Мысленно примеряю хасидское одеяние. Вариант идиотский, но другого, похоже, нет.

Умница обиделся:

— Вариант продуманный и очень удобный. То, что он выглядит идиотским — залог его успеха… И знаешь что, тебе вообще крупно повезло. Я еще дам тебе возможность зарабатывать в России на жизнь.

— Почему в России?

— А где еще ты можешь? Хочешь мыть посуду в амстердамском баре? А в России я тебе дам работу по специальности.

— Охранять синагогу?

— Да ну. Будешь заниматься сыском. Частным. Да, с сегодняшнего дня — ты младший детектив в моем сыскном агентстве "Второе счастье". Будешь хорошо искать, повышу в должности,— Умница блажено улыбнулся.

— Все, Умница,— обозлился я.— Отвезешь Ёлку обратно и свободен.

Умница нагло осклабился, но замолчал. Потому что в комнату, легкой молодой походкой, ворвалась Ревекка Ашкенази. С лицом Ёлка поработала мастерски.

— Ты меня геронтофилом сделаешь,— отвесил комплимент Умница.

Ёлка была так уверена в себе, что у кирьят-арбских ворот не ждала спокойно и смиренно, а нагло сигналила, требуя немедленно выпустить ее на большую воду. Хорошо, хоть сумерки размыли все, кроме ее рыжих волос, да красного "БМВ". Не запомнил бы это лишь полный астронавт. Приехала — уехала. Словно в ответ на мои мысли, охранник прокричал, открывая ворота:

— Нашла ветеринара? Все нормально?

Ёлка изобразила кистью то, что мы в детстве, играя в театр теней, называли "головой петуха". Этим "о'кеем" она покачала, как Брежнев с трибуны и добилась убедительной старческой пластики. А потом так газанула, что было ясно — скоординацией и мозгами у старухи уже неважно. Я догнал Ёлку только через пару километров. А Умница нас — и того позже. Убедившись, что все в сборе, Ёлка свернула с трассы направо, в сторону арабской деревни Дура. Наверняка, нарочно выбрала это место, чтобы сбить пафос некрологов хотя бы в русских газетах. Хотя, по большому счету, какая уже разница? Все равно будет большое политическое шоу.

Очень скоро Ёлка въехала в оливковую рощицу, а мы за ней. Умница выглядел взъерошенным и злым:

— Чего так гнала?

— Когда у тебя труп в багажнике, а мент на хвосте —как-то невольно на газ давишь.

— Это уже не мент,— улыбнулся Умница.— Это мент-расстрига.

Видно было, что эта мысль ему по душе.

— А ты что так отстал? — спросил я.

— Знаешь, когда перед тобой — багажник с поясом смертника, невольно давишь на тормоз,— ухмыльнулся он, потом огляделся и поёжился.¾ Это же арабские деревья, да? Тут вообще не постреливают? А почему листья такие пыльные?

Ривку из багажника пришлось вытаскивать мне с Ёлкой ¾ Умница вдруг решил, что ему не следует оскверняться мертвым женским телом.

¾ Ты же не коэн,¾ возмутилась Ёлка.

Но Умница лишь снисходительно усмехнулся:

¾ Все не столь однозначно. Фамилия ¾ это лишь верхняя часть айсберга. И вообще, ты бы хоть на религиозные темы со мной не спорила, что ли...

Я вспомнил, что четверть часа назад укладывал Ривку в багажник с помощью Умницы и объяснил Ёлке:

¾ "Однако за время пути собачка могла подрасти." Я имею в виду исключительно духовный рост.

Умница показал мне средний палец и отвернулся, зорко высматривая окрестных снайперов. Мы с Ёлкой надели на Ривку пояс шахида и усадили за руль "БМВ". Когда найдут — пусть сами разбираются, как так получилось.

— Ну что,— сказал я,— считайте, что мы написали новую главу учебника криминалистики. Окрестности арабской деревни Дура. Потемки. Легендарная Ревекка Ашкенази, мертвая, за рулем своего "БМВ". Без трусов, но в поясе шахида. Отпечатки пальцев стерты. Заднее сиденье пропитано собачьей кровью. Патологоанатом утверждает, что смерть наступила от сердечного приступа.

¾ Почему без трусов?!¾ ужаснулся Умница.¾ Ты что...

Тут снова зазвонил старухин мобильник. От этого даже мне стало жутковато, а Умница с Ёлкой сразу заспешили к "Бьюику". Ну и я следом, сопровождаемый истошными звонками своего, вернее, чужого "детского" мобильника. Ох, хотелось мне ответить Науму… Но я сдержался.

Едва мы тронулись, раздался взрыв. Теперь уже Умница гнал, как сумасшедший от полыхающей машины Ривки. Я за ним. Через несколько километров я помигал фарами, и он съехал на обочину.

Вид у нас у всех был загнанный, словно это не машины ехали, а мы сами бежали. Ёлка терла лицо салфеткой, но грим больше размазывался, чем снимался. Я понял, что не могу сконцентрироваться ни на одной мысли, а скачу по ним, как блоха по собачьей шкуре… вот именно, по собачьей. Умница же, наоборот, словно окаменел. Он стоял с суровым лицом, смотрел вдаль, назад.

— Вечная память!— сказал он торжественно.— Беги, Боря, беги.— Он достал из "бардачка" загранпаспорт и пачку долларов, протянул мне,— Бери, Боря, бери.

Я зачем-то взял. Уехать? Сейчас? По чужим документам? Да ну… Но оставаться-то нельзя. Надо исчезнуть. Куда? Уехать, причем именно по чужим документам.

— Бежать надо всем, а не только мне. Причем очень быстро. Нас пасут. Ведь взорвать пояс можно только с близкого расстояния, правда, Умница? Выходит, они знают, где мы. Выходит, они где-то рядом…

— Да нет, Боря,— высокомерно отмел мои слова Умница.— Ни фига ты в этом не смыслишь. Это может быть и сигнал с сотового телефона, да и просто часовой механизм. Мы же пояс не разбирали. Так что ты беги, а мы с Ёлкой спокойно поужинаем.

Пока я доосознавал, что выбора нет, Умница снял шляпу и дал мне. Я ее машинально взял, положил в нее паспорт и деньги. Так и стоял на обочине со шляпой в руках, полной подаяния. У Умницы под шляпой оказалась черная кипа. Ее он тоже снял. Вместе с пейсами! Оказывается, его пушистые пейсы были накладными.

— Да, Боря, да,— сказал он мне,— издержки профессии.

Перед нами стоял прежний светский Умница в черном костюме и белой рубашке, словно собравшийся на банкет.

— Так ты — провокатор?! — задохнулась вдруг Ёлка.— Докатился! Мне всегда твоя религиозность подозрительной казалась! Но что ты можешь стать стукачом… Да еще и деньги получаешь за это, да?! От ШАБАКа! От его евсекции! От этого юденрата! Не поеду я с тобой, тремп поймаю! Вали отсюда!

Умница оскорбился. Он скрестил руки на груди и устремил взгляд вдаль, в сторону Хеврона. Потом покосился на меня, явно прося о поддержке:

— А ты чего молчишь?! Объясни этой дуре, что она ко мне несправедлива.

— А она к тебе несправедлива?

— Боря! Прекрати! И не делай вид, что можешь представить меня агентом еврейской секции ШАБАКа. Я ведь тебе рассказывал про свое агентство "Второе счастье", правда?.. Ёлка! Вот уж не ожидал от тебя… Да я для женщин стараюсь, между прочим, для таких же, как ты, только несчастных.

Ёлка только фыркнула.

— Ну что ты хрюкаешь? Ты про агунот слышала?

Ёлка пожала плечами:

— Это те, кому мужья развода не дают.

— Да. А часто — не просто не дают, тут на них можно морально давить, мой рав умеет. Хуже, когда они вообще исчезают. Жена есть, а муж исчез.

— Ну и что? При чем здесь ты и твои фальшивые пейсы?

— Как это при чем? А если она замуж хочет? Детей новых хочет? От любимого нового человека! Что же ей, мамзеров рожать? Пока она считается в браке, а мужа близко нет, ясно, что любой ее ребенок — мамзер. Это трагедия, между прочим. Ясно? Древнее древнегреческих и актуальнее театра абсурда. И нечего, Боря, ухмыляться.

— Я не ухмыляюсь. Я как раз вспомнил. Точно, ты мне на Ленкином дне рождении рассказывал про американскую еврейку, которая была агуной…

— Лея Гольдфарб,— солидно кивнул Умница.— Да, она была агуной, когда ее полюбил Джонатан Гольдфарб, один из самых богатых людей штата Флорида. И она его полюбила. А первый муж ее бросил и исчез. Он нарочно сбежал, чтобы не давать ей развод. И пять долгих и мучительных лет Лея и Джонатан любили друг друга…— гнал Умница обкатанный текст.— И только наш рав сумел найти этого безнравственного беглеца и убедить его дать жене развод. Лея и Джонатан поженились, они были счастливы, у них были дети. И после смерти Джонатана, Лея нашла утешение в благотворительной деятельности. Вспомнив самый тяжелый период своей жизни, она создала специальный фонд "Второе счастье", чтобы наш рав смог помочь и другим женщинам-агунот, как он когда-то помог и ей.

Ёлка похлопала в ладоши и сощурилась:

— Я плакала, ага. А с накладными пейсами у нас что?

— А я предложил раву создать одноименное сыскное агентство. Чтобы все было профессионально и современно. Моя задача — выследить мужа и не дать уйти, пока рав не убедит его дать развод. А для этого трудоемкого дела, Ёлка, иногда приходится не то, что пейсы снимать, но и некошерное вино закусывать креветками. Вот так.

Мы с Ёлкой переглянулись и заржали.

— Бедный,— сказала Ёлка.— Агент 0007. С правом жрать креветки.

— Все! — оборвал Умница.— У Бори нет времени. Улетай первым же самолетом куда угодно, а оттуда пробирайся в Москву. Доберешься ¾ мне позвонишь. И не ссы, Боря, я тебе пропасть не дам. А дам я тебе агентурную кличку…— он на секунду задумался, потом мстительно сощурился,— Мутант.

— Спасибо, хоть не Примус,— огрызнулся я.

— Да ну тебя с твоими хохмами, у нас ведь серьезная организация. Мутант. Никто не должен знать твое настоящее имя, а то тебя найдут. Да, и мне когда будешь звонить, не смей называть себя иначе, как Мутант. Телефоны твоих знакомых они точно будут прослушивать… И Ленка не должна о тебе ничего знать. Если она будет знать, у нее Софья Моисеевна выведает. А значит, не должен знать и Левик. Он не сможет не успокоить Ленку, видя как она переживает… В общем, что я тебя учу, сам все понимаешь… Ну давай, счастливо…

Так Ленка стала агуной.

Часть вторая.

"Мутант бежал быстрее лани". Эта фраза вертелась у меня в голове, пока я поглощал пельмени в "Елках-палках" на Горького, то есть на Тверской. Именно мутантом я чувствовал себя в Москве вот уже сутки. Все было какое-то получужое. Иностранное государство, в котором все почему-то говорят по-русски. Но действительность за четырнадцать лет не то, чтобы фатально изменилась, но сместилась самым подлым образом ¾ не до неузнаваемости, а до неадекватности. Незнакомые сорта пива, незнакомые повадки людей. И, кстати, эти идиотские телефонные карточки! Я купил уже две, оба раза выслушал напутствия продавцов, но так и не дозвонился до Умницы. Карточки эти не хотели брать международный барьер.

Поселился я в "Белграде", исключительно потому, что в такси вспомнил о его существовании. Три очень потрепанные звезды, словно у подрабатывающего швейцаром отставного полковника. Грязноватая сантехника еще советских времен, аккуратно залатанная простынка. Но какая разница? Мы с отелем подошли друг другу. Я подвалил к гостиничной стойке в чем был. А был я в маскировочном "пингвиньем" прикиде Умницы. Администраторша взглянула в паспорт, скользнула незаинтересованным взглядом по моей фальшиво-пейсатой морде. Я внутренне прокомментировал: "Однако за время пути, собачка могла подрасти". Поддразнил я этой фразой Умницу в оливковой роще под Хевроном и словно наступил на жвачку — прилипла и практически стала лейтмотивом последних дней. Лапсердак и брюки были мне тесны и коротки. Кроме того, этот долбанный нелепый лапсердак надо было застегивать-расстегивать левой рукой, потому что он запахивался не на ту сторону. Взгляд мой за время пути тоже достиг определенного безумия. Нервы я начал лечить алкоголем едва войдя в самолет, летевший в Прагу. В Праге я тоже не потерял даром транзитное время. И продолжал отмечать Праздник Колобка, ушедшего от бабушек и дедушек (да еще от каких бабушек и дедушек!), всю дорогу до Шереметево-2, мотая пейсами, стекленея взглядом и почесывая бороду. В какой-то момент стюардесса подсунула мне таможенную декларацию, в которую я долго пялился, пытаясь понять что имеется в виду под словом "товар". Слово это фигурировало практически в каждой строчке, но смысл его не улавливался. Осталось ощущение, что правильно заполнить декларацию сможет только профессиональный контрабандист. Поставив везде прочерки, я отметил окончание заполнения абсолютно невнятной анкеты "Абсолютом".

Колобком со смещенным центром тяжести я выкатился в московскую осень и еще хорошо, что вообще добрался до отеля. Там, перед тем, как отрубиться, я успел удивиться, что не застрял в пражских пивницах. Ведь я совсем ничего не потерял в Москве. Все, что я потерял — жену, сына, работу, дом, друзей, — осталось в Иерусалиме.

В Ёлках-палках" было много столиков, но мало официанток, да и те ходили мимо. Их пришлось отлавливать, как мустангов, тогда они, раздувая ноздри, кося глазом, все-таки принесли заказ. Оказывается, "Боржоми" может быть трех видов. Пельмени были вполне. Пиво тоже. Хорошо, что с утра я уже прикупил невыразительное цивильное облачение, пейсатую кипу спрятал в карман и публичное поедание некошерных пельменей стало моим личным грехом, а не сальным пятном на репутации иудеев.

Место вообще оказалось бойкое, приятное. Хорошее еще и тем, что можно спокойно понаблюдать за частью московского человечества, поглощавшего пирожки на пеньке недорогого и центрального заведения. Еще утром я отметил, что штамп "пестрая московская толпа" уже не катил. Толпа оказалась серой. Хорошо одетые люди растворялись в одинаковых. Толпа была на удивление однородной. Я было удивился, но понял, что это чисто израильское восприятие. Все правильно. Однородный ¾ это один народ, а я приехал из страны где "много евреев разных национальностей". Поэтому одеться, так, чтобы слиться с толпой, оказалось совсем несложно.

Еще люди не улыбались. Впрочем, что за Голливуд, почему они вообще должны лыбиться? А вот озабоченность на лицах и постоянная готовность дать отпор ¾ настораживали. Хотя сам я, конечно, был не менее озабочен и готов дать отпор. Так и вписался.

За эти годы московский люд очень похудел и помолодел. Э-хе-хе, а где же те, кому за сорок?

Сортир в огромном проходном кафе с верандой и залами оказался один и без половой ориентации. Дождался очереди. Вернулся доедать остывшие пельмени и запил их кофе, у которого оказался ностальгический привкус. Кажется, "кофейного напитка".

За столиком напротив две прозрачные девицы, похожие на хрупких насекомых, сосали пиво хоботками соломинок. Я удивился и засмотрелся. Девицы оглянулись, выразились и заржали. Я почувствовал, что праздник не дается и вышел вон, на торную тропу Тверской, по которой люди ходят так, словно у них есть щупательные усики для выбора оптимального пути. Я остановился, и тут же возникло чувство выпадения из толпы. У них у всех было какое-то дело, а я оказался бастующим муравьем. Муравьев!

Санька Муравьев должен был быть в Москве. Лет пять назад он отдыхал на Мертвом море, нашел меня, приехал. Было и что вспомнить, и что выпить. Санька уже тогда перебрался в Москву, охранял какой-то банк. А какой? Тогда-то мне было не надо, вот и не запоминал... Санька все хвастался, что самый центр. В Китай-городе, точно. Левик еще удивился, что в Москве есть "чайна-таун".

И я решил отправиться в Китай-город, чтобы методом визуального тыка активизировать название Санькиного банка в своей пассивной памяти. В метро я лезть не стал, а зачем-то перешел на другую сторону улицы и двинулся в сторону Кремля.

Вокруг фонтана на Тверском бульваре скамейки были облеплены населением. Опять молодежь с вкраплениями среднего возраста. Старушек время слизало. Все сидели по-вороньи, на спинках, ноги на сиденьях. Пили пиво. Прошел практически сквозь облако пивной отрыжки. Вообще, никогда не был москвичом, да и россиянином давно быть перестал, но за Москву стало неожиданно обидно. Ну какого черта столица воняет пивом? Море разливанное. Такое ощущение, что оно везде ¾ плещется снаружи людей и внутри людей, испаряется с асфальта, куда попадает напрямую, проливаясь, или опосредованно, выблевываясь. Я уже как-то даже привык с утра, что бутылки и банки с пивом в руках прохожих естественны, как зонты в Лондоне.

Пока я тек с людским потоком к Красной площади, почти поверил, что на этих улицах вывелся новый вид сухопутных акул. Они все время в движении и должны цедить калорийное пиво, чтобы не утонуть.

На Красной площади я неожиданно испытал имперский катарсис ¾ понял, что это самая красивая и просторная площадь из всех, которые я успел посмотреть за эти годы. Кто бы мог подумать. Часовых у Мавзолея сняли, видно страна наигралась в оловянных солдатиков. По площади расхаживал В.И.Ленин с красным бантом. И еще один. И еще. А также стрельцы, Путины, Сталины. Все они были фотоманьяками ¾ желали меня снять.

Совершив почетный проход по сердцу своей бывшей страны, я свернул налево и углубился в другой контекст ¾ прошелся по Старой площади, косясь на серые глыбы того, где вершили судьбы советского народа, да, скорее всего, и продолжают ¾ почему бы их не вершить? Окна блестели, как очочки многоглазых берий. Интересно, сколько мне придется прятаться от старческих дальнозорких глаз? Ясно, что долго. Но насколько долго? Долбанная израильская геронтология!

Впереди Китай-город, за спиной ¾ последствия стариковской сделки с китайцами... Если найду Саньку, пойдем в китайский ресторан. И если не найду ¾ тоже. А что я должен Саньке сказать? Тот самый случай, когда правда выглядит издевательски неправдоподобно. Санька мужик конкретный, обидится. Лучше сказать, что у меня некое деликатное поручение. Просто решил подработать. Он не начнет расспрашивать ¾ сам фильтрует базар и другим не мешает.

Китай-город — это все-таки красиво звучит. Сказочное что-то есть в этом. Но вот ВарвАрские ворота, да и само симпатичное слово ВарвАрка ¾ оно конечно же ударяется не там, поскольку все это от варваров пошло, которые в эти ворота в Китай-город входили. Надо бы и мне найти какие-то "варварские ворота" к этой китайской проблеме. Иначе... Ленка, конечно, уже полуживая. Умница, конечно, явился ее утешать... Сволочь! А теща ушла на цыпочках, чтобы им не мешать... Может, сдать стариков американцам? Надо бы, да не смогу. Да и смысла нет ¾ не убьют как потенциального доносчика, так посадят за убийство живой, то есть уже не живой израильской легенды ¾ Ревекки Ашкенази. После взрыва ни один судмедэксперт уже не докажет, что она умерла практически естественной смертью.

И тут я увидел банк. Тот самый, конечно. И обрадовался, словно не увидел, а сорвал.

¾ Мне к Александру Григорьевичу,¾ закинул я невод.

¾ Муравьеву? ¾ уточнил племенной охранник. ¾ Назначено?

"Назначено" меня порадовало, оно свидетельствовало, что Санька выбился в начальники. А главное, его все еще не выперли за женолюбие и неполиткорректность.

¾ Доложите, что Борис Бренер ждет его до упора в ближайшем китайском ресторанчике,¾ сказал я почти расслабленно. ¾ А кстати, где здесь ближайший китайский?

До ресторана я дойти не успел, меня догнал взмыленный охранник и стал исполнять Санькино поручение ¾ зазывать обратно в банк.

¾ А у меня документов с собой нет,¾ посетовал я.

Охранник хмыкнул:

¾ Ничего, у меня есть.

... Санька не очень изменился. У него и прежде был ухоженный вид. Но рамочка к его портрету явно была новой. Антураж кабинета впечатлял. Санька изо всех сил старался вести себя так, словно этой рамочки нет. Но было очевидно, что кабинет еще не разношен, и Саньке нравится быть его хозяином.

¾ Ну и берлога у тебя! ¾ сказал я, оглядываясь.

¾ Что, впечатляет?

¾ Подавляет!

¾ А Верку заценил? Правда, когда она за столом, ноги толком не рассмотреть. Сейчас скажу, чтоб кофе принесла. Так?

¾ Подожди, Санька,¾ оборвал я. — Я тут не на экскурсии. Не надо мне никого показывать. А главное ¾ меня не надо никому показывать.

Санька погладил себя по русой, хорошо остриженной башке:

¾ Моссад?! Ну ты даешь! Ты же опер!

Я подошел к окну, посмотрел на Москву, вздохнул. Полный идиотизм, конечно. И сказал:

¾ Нет, не Моссад. Просто, щекотливое частное поручение. Некие не вполне официальные действия в интересах одной особы...¾ здесь я решил речь оборвать, чтобы не заржать в голос, а кроме того, чтобы окончательно не деморализоваться, поскольку все ведь так и было, по большому счету.

Санька тоже подошел к окну, тоже уставился на Москву. Кивнул. Хлопнул меня по плечу:

— Да ладно, Боренька. Перемелется. У меня тут, знаешь, тоже поручения порой возникают на грани фола. Законы у нас ¾ как забор. Чтобы усидеть ¾ одна нога по эту сторону, другая ¾ по ту. И только одна мысль ¾ как бы яйца не прищемили.

Посмеялись.

¾ Что это мы все об абстрактном,¾ сказал Санька. ¾ Конкретные срочные проблемы есть? Которые до завтра не ждут?

¾ Есть.

Я помахал двумя телефонными карточками. Санька насторожился:

— Кредитки? Какие-то они у вас пестренькие. Пляжные.

• Это у вас они какие-то невыездные. Мне надо звякнуть в Израиль.

Санька ушел сворачивать сегодняшнюю деятельность, а я позвонил Умнице на мобильник.

— Светик, ну что же ты так долго не звонила? Я же извелся. Ты же лишнюю бутылку виски везла, а сейчас, после Беслана, всех, говорят, шмонают. А тут еще у меня друг пропал...

Мы оба прислушались к сдавленным женским рыданиям.

¾ Ленка, ¾ сказал я.

¾ Ну и дура же ты, Светик! ¾ возмутился Умница. — У меня никого кроме тебя нет! У нас же все серьезно. Ты даже не представляешь, Светик, насколько для меня это все серьезно. Вопрос жизни и смерти.

¾ Уже? ¾ искренне удивился я. Не ожидал я такой оперативности от стариков. Но скорее этот гад разыгрывает спектакль из-за Ленки, пытаясь воспользоваться моей внезапной пропажей без вести. Да однозначно, из-за нее! Если нас прослушивают, то какой смысл называть мой "приятный мужской баритон" Светиком.

¾ С тех пор как мы пили "Метаксу", Светик. Все началось с "Метаксы".

"Метаксу" я пил с Умницей один раз в жизни. Когда он понял, что Ленка для него потеряна и притащился ко мне с бутылкой редкого в то время греческого коньяка и свежесочиненной песней про подлеца-разлучника. Поэтому упоминание "Метаксы" мне не понравилось. Неужели он до сих пор жаждет реванша?

¾ Началось с "Метаксы"? ¾ переспросил я.¾ А мне до сих пор казалось, что кончилось...

¾ Вернее, началось бы, если бы не этот козел,¾ со значением, интимно перебил Умница.

Ту "мировую" бутылку мы распили втроем. У меня сидел Витек, после госпиталя, и мы думали, как ему жить дальше.

¾ Почему это Витек ¾ козел?

¾ Да нет, Светик, я не о нем. Я о настоящем, который не давал начать пить своим "ме-ме". Ну, ты же помнишь, когда это было. В каком году кончились батарейки. Конец он и в Африке конец,— Умница как-то издевательски хмыкнул.

Не, ну вряд ли он имел в виду то, что я подумал. От него можно ждать почти любой подлости, но далеко не любой пошлости.

¾ В Африке? ¾ я попытался извлечь из фразы хоть что-то конкретное.

¾ Ну какая же ты все-таки тупая, Светлана! ¾ взвыл Умница. ¾ Думай, Светик, думай! Козла надо отпустить. Он своим меканьем только сбивает с толку. Заведи лучше ма-а-а-аленькую собачку. Таксу. Знаешь, чем хороша такса?

¾ По ней платят?

¾ Идиотка! ¾ обреченно констатировал Умница. ¾ Светик, ну ты же еврейка! Это важно. Ты же не безграмотная. Такса хороша тем, что у нее нет руки. Только нога. Все, Светик, не звони мне больше. А то у меня, дорогой и горячо любимый товарищ Светлана Ильинична, от твоей тупости тоже батарейка кончится... Мне две ложечки, как всегда! — крикнул он кому-то в сторону.

Ясно кому, конечно. Вообще-то любящая жена при скоропостижной пропаже мужа не должна варить кофе посторонним мужикам. У нее руки должны трястись, а глоток в горло не лезть.

— Слушай, ты...— не выдержал не то, чтобы я, а кто-то мохнатый с низким лбом, проживающий на задворках меня.

— Все!— оборвал Умница. — Пусть осуществится естественный отбор по интеллекту. Я сделал для тебя все что мог!

¾ Э! ¾ запротестовал я в умолкнувшую трубку.

¾ Все, Светик. Симхат Тора начинается. Мой религиозный долг — выключить аппарат связи. Пока-пока, сладкая моя!

И этот вундеркинд действительно отключился. Ну, если я вернусь...

Поостыв, я еще раз прокрутил наш разговор. Ладно, Ленка-Ленкой, дома разберемся, если я вдруг неожиданно вернусь из командировки. Но Умница точно бросал мне какой-то спасательный ребус. Разные у нас с ним стили мышления. И ощущение у меня было, как у льва, которому тыкали в морду палкой... Или как у собаки. Как у таксы. Как у таксы, напившейся "Метаксы". И еще где-то рядом ходит козел. И что мне делать с этим зоопарком?

Ну, такса-метакса это, конечно, не случайная рифма. Это такса без "ме". Без козла, то есть. Значит, "Метакса" и козел ¾ это маскировка таксы. Умница не хотел произносить слово "такса" напрямую, значит боялся, что это слишком просто и если прослушивают, то разгадают. Ага, просто, проще некуда. А что прослушивают он, кажется, уверен. И про "жизнь и смерть" как-то не жизнеутверждающе у него прозвучало. Вообще-то он паникер. Но слушать его могут, почему же старикам не подслушивать моих друзей, раз Ривка погибла, а я исчез. Должны прослушивать — силы и связи позволяют. Значит, звонить Умнице больше нельзя, во всяком случае он этого очень боится. Следовательно, он должен был дать мне какой-то контакт, другую связь. Скажем, адрес. Улица Таксовая? Улица Таксистов? Улица Норная? Или улица имени Т.А. Кса? Сам он идиот! Наверное, все-таки, не адрес. Тогда телефон.

Конечно, телефон. Потому что Витек и "Метакса" были в 1982 году. Ну да, перед смертью Брежнева. Потому что похороны мы наблюдали по телеку вместе с Витьком. Тут однозначно, здесь и "кончились батарейки" ¾ Брежнев был, по слухам, на кардиостимуляторе и "дорогой и горячо любимый товарищ Светлана Ильинична". М-да, ведь Умница действительно под конец правильно злился ¾ ему пришлось транслировать почти открытым текстом. Вот же, блин!

Как для всякого ешиботника, гематрия для Умницы нечто очевидное и само собой разумеющееся.

С трудом вспомнив очередность букв, я написал справа ивритский алфавит, а слева ¾ цифры. Получилось 9+100+60+5. Итого — 174. Значит, номерок телефона ¾ 1741982.

Я позвонил, услышал энергичное хамское мужское "Лёо-о-о" и с нескрываемой надеждой попросил к телефону Светлану. В ответ был назван "козлом" и послан к русскому варианту Азазеля. Увы. Избавиться от козла не получилось. Я испытал разочарование троечника, честно зубрившего, но все равно получившего "неуд".

В утешение мне была ниспослана ангелица. Земная модель с парой порхающих ног вместо крылышек. Ангелица Вера желала напоить менякофе, но прежде узнать мои пристрастия. Я пялился на нее с каким-то даже не вполне сексуальным интересом. Конечно, ноги. Даже нога. У таксы, напирал Умница, нет рук. У нее ноги, говорил Умница, хотя на самом деле ¾ лапы. А у меня теща. И мне все понятно. Потому что Софья Моисеевна, изучая иврит в пенсионном возрасте, путалась в двух ивритских "т" и не отличала "тет" от "тав". На ее вечный вопрос: "Какое там тэ?" Ленка научилась отвечать "с рукой" или "с ногой", чтобы возникал зрительный образ нужной буквы. Значит, наша с Умницей такса ¾ грамматическая калека, с одной ногой, то есть пишется через "тав". А "тав" ¾ это последняя буква алфавита, это аж 400. А я ¾ полный козел, потому что сразу должен был понять ешиботную логику Умницы, что он сначала написал буквами число, причем написал правильно, начиная с буквы, обладающей максимальным числовым значением. А потом подобрал подходящее звучание и значение. Значит, имеем: 400+100+60+5 = 565.

Я набрал номер. Ответил хриплый подростковый голос. Я затосковал, прося у подростка и судьбы Светлану.

¾ Мутант, ты? ¾ спросил подросток. ¾ А я ¾ Светик. А ты супер ¾ быстро вкликался. Фима говорил, что ты тормоз. Ну, Фиме с его мозгами ¾ все тормоза. Где желаешь обнюхацца?

Было похоже, что связистка уже обнюхалась. Впрочем, последний троллейбус не выбирают. Я понял, что до вечера с Санькой уже не расстаться, да и гимназистке хорошо бы прочухаться:

¾ Где ¾ сама скажи. Но не раньше десяти.

¾ Ахха,¾ придохнула она, прикидывая. ¾ Сразу приезжесть выпирает, что тождественно место. Ну, пусть под Кремлевской стеной, для концепта. Чтоб тебе топографически не мучицца. Значт, забили. В десять, в Александровском садике, по центру где-нить. Ты какой? Можешь прийти в чем-нидь?

¾ Я приду,¾ пообещал я злорадно. ¾ Я буду весь из себя такой неприметный, но в кипе и с пейсами.

— Кайфы, неформат! ¾ сказала гимназистка. ¾ Чиста спецназ. Вродь фсё. До встре!

Двум звонившим "солнышкам" Санька честно рассказал, что сидит в ресторане с неожиданно нагрянувшим старым другом, поэтому ночевать не придет, это надолго. А третьему "солнышку" пообещал быть через полчаса.

• Еще по порции блинов с икрой и счет,¾ скомандовал он в пустоту.

Накачанный лысый официант с тараканами вместо глаз возник тут же и интимно уточнил:

• Блинчики? С икорочкой? Сделаем!

¾ Вот, Боренька, представляешь, если бы такое место да лет пятнадцать назад! Так? ¾ Санька ткнул пальцем в два крана с пивом, темным и светлым, подведенных прямо к столу, правда снабженных счетчиком.

Мы налили по последней. В моей загорелой руке белел стакан светлого пива, в Санькином белом кулаке был зажат стакан с темным.

• Пятнадцать лет назад это назвали бы дружбой народов, ¾ хмыкнул я.

— А сейчас это называется просто дружбой,¾ констатировал Санька. — И это правильно. Так?

Санька порывался подбросить меня в нужное место, но я не сознался, что оно у меня есть. А, прикрывшись ностальгией, объяснил, что буду бродить по улицам до ночи. Санька пожал плечами и уехал греться под солнышком, предупредив, чтобы я "не очень-то выеживался, особенно у метро, здесь это тебе не там".

Я шел в нужном направлении по плохо освещенным улицам и вроде бы ни о чем не думал. Но наверное, все-таки, думал. Во всяком случае, почему-то внимательно присматривался к собакам, а значит не ждал от будущего ничего хорошего.

Странно, Ёлка обещала, что сука выживет, а все только ухудшается. Впрочем, я пока жив. Нашел старого знакомого, который мне рад. Сумел установить связь с резидентом. Осталось еще немного денег. Все не так плохо, как могло бы быть. А кончатся деньги, тогда что? Просить милостыню?

Да и при переходе дороги москвички среднего возраста пугливо жались у ног, сзади, как собачонки (ну конечно!), пересекая проезжую часть вместе со мной. Здоровый рефлекс выживания.

В этом собачьем настроении я добрел до центра. Оставалось немного времени, и мне захотелось пройти через главный ново-русский торговый центр, взглянуть на подземные сокровища сгоревшего Манежа, раз все равно по пути. И как всегда в таких местах сразу потерялся в витринно-вещевом разнообразии, быстро примелькалось пестрое окружение, слилось в одну сплошную курочку Рябу, несущую золотые яйца. Одинаково устроенные во всех уголках мира пространства, даже словно связанные друг с другом невидимыми узами одних и тех же брендов. Я легко представил, что иду по иерусалимскому моллу, словно пару месяцев тут не был, и кое-что изменилось...

Без пяти десять я надел кипу с длинными завитыми пейсами и вышел в Александровский сад, в ночь, в холод и гогот. На тусклой аллее осуществлял фэйс-контроль редких прохожих пьяный в агрессивную усмерть страж. Глядя в спешно удалявшуюся спину, он качался и орал в мобильник:

¾ Вепырь, слышь! Во педрила бежит! Свитыр у него цывытной! Слышь! Вепырь, ща я его замочу!.. ¾ Его взгляд зацепился за меня:¾ Ёб, Вепырь, тут еще один в тюбетейке... И в двух кудырях. О, блллля, одни пидоры кругом...

Ничто так не укрощает, как чужие документы в бывшей родной стране. Попасть к своим здешним коллегам из-за банальной драки ¾ на это даже Умница не счел бы меня способным. Но милицией здесь и не пахло. Вот только справа тянулся и исчезал в темноте длинный зрительный ряд скамеек, плотно обсаженных орками. Порвут.

¾ Вепырь, этот пидыр на меня зырит! — заходился комментатор.¾ Ну, все! Подгребайте!

Мне предстояло стать жертвой гомофобии. А я ведь даже не надел этот лапсердак с хасидского Умницыного плеча, по-бабски застегивающийся на левую сторону. Совсем уже несправедливо. Я вздохнул и приготовился отступать с боем.

Девушки в пирсинге и перьях с энтузиазмом стали его ждать, а я, борясь с инстинктом самосохранения, который требовал немедленно стянуть пейсатую кипу, зашагал через строй, переполненный гоготом, пивом, лексикой и назревающим мордобоем.

¾ Вива, Мутант! ¾ хрипло похвалили меня метров через сто. ¾ Ты, главное, не замедляйся. Они тормозят от неформата. Пошли, пошли...

К мне присоединилась тень. Человек в черном. Я оглянулся. Тень курила трубку. В качающемся полумраке аллеи других особых примет не проступало. Светик посоветовала:

— Колпак сними, уже мона. И давай, валим.

Я запихнул кипу в карман и поинтересовался куда мы валим.

— А одновалентно,— прогудела Светик. — Кафе себе можешь позволить? То есть нам?

¾ Могу,— сказал я.

Мы уже поднимались по ступенькам, выносящим наши души из этого несостоявшегося чистилища ряшек на поверхность, к забору вокруг сгоревшего Манежа. Молча спустились в метро.

Там, пока мы ехали "в одно место, где люди клубятся", я Светика и рассмотрел, специально для этого сев не рядом, а напротив. Тонкий, казалось запутавшийся в черных балахонах, юнисекс. Лицо и кисти были абсолютно меловые, на пальцах блестело много серебряных колец, прямо как у моей племянницы, страдающей сорочьей привязанностью к фенечкам и бусам. Но у Ирочки избыточность была цветной, южной, а не театральной и графичной. Трубка привычно грела ладошку Светика, ясно было, что это ее законное место, то есть эпатаж был застарелый. Глаза у Светика были вполне иерусалимские, большие и печальные, с нехорошими всплесками взгляда, которые она дарила окружающим. Мне захотелось нарисовать на ее впалой щеке слезу и переименовать в Пьеро. А еще я попытался составить из нее и Умницы хоть что-то целое, да не смог. Лет ей было на вид от 18 до 30. Волос у Светика почти не было, так, пепельная недельная щетина. Из под широких штанин торчали тоненькие щиколотки, тонущие в тупорылых черных ботинках с заклепками и подковками, типа десант-из-преисподней. Тут Светик повернула ко мне грустную мордочку с ало начерченными губами и через проход поинтересовалась грудным басом а-ля Вера Панина:

— Налюбовался, Мутант?

Услышавшие свидетели уставились на меня с физиологическим интересом, явно ища нечеловеческие отклонения во внешности. Я отвернулся. Интересно, есть ли периодичность у моих идиотских ситуаций. И, главное, с чем или с кем она связана. А Светик, резко рванувшись из положения покоя, вдруг шлепнулась на освободившееся рядом со мной место и прохрипела в ухо:

¾ Проскань, Мутант. Видишь, у людей особый взгляд. Терпеливо-отключенный. Этта патамушта ¾ метро. Биороботы на зарядке. Вкликался? И куда девается это терпение на поверхности? Выходит, терпение, оно как древняя мумия, Мутант.

Приехали. Мой "Светик в туннеле" оказалась шизофреничкой. То-то я сразу Ирочку вспомнил с ее заморочками. А Светик покосила ведьминым оком, что-то внутри меня прочитала или просчитала и панибратски пихнула плечом:

¾ Не сцы, Мутант. Я не шизофреник, я поэт! Впрочем, тебе от этого не легче. Да и мне ¾ тоже.

Насчет "поэта" вполне могло сойти за бред, но Светик привела меня в "Билингву", оказавшуюся литературным кафе. В зале на первом этаже билась в легкой стихотворной истерике какая-то поэтесса, а человек сто слушателей ей сопереживали. Пока Светик замешкалась у стойки-прилавка, здороваясь с похожим на библиотекаря продавцом, выступление закончилось стихотворением, "написанным минувшей ночью под впечатлением сообщения о трагической гибели героической женщины, неистовой Ревекки Ашкенази". Называлось оно "Да отмстится!" Я растерялся, и меня оттерли от Светика, которую тут же увлекли на второй этаж обмывать какую-то подборку. Светик, правда, успела бросить мне:

¾ Подгребай, вызволишь.

Острую мою тревогу она, может, и сняла, но почему поэтесса не может быть по совместительству шизофреником?

Я, вслед за стайкой баловней муз, поднялся по темноватой лестнице на второй этаж. Весь клуб был похож на сплошное закулисье с метастазами театрального буфета. Я дождался, пока компания рассядется за столиком и, решительно выдвинув нижнюю челюсть, потянул Светика за локоть:

• Простите, господа. У нас важный разговор.

Я подумал, пожал плечами и кивнул. Я был сама простота. Светик хмыкнула и успокоила:

¾ Я ща.

Мы поднялись на третий этаж и там обнаружился неожиданно большой темный зал. На столиках горели свечи. Вполне можно затеряться. Да и Светик при свечах сразу стала живописнее.

Но, едва мы сели, к нам на огонек припорхнула поэтесса с первого этажа. И, потыкав в меня зубочисткой взгляда, словно проверяя на готовность, стала ласково пенять Светику, что та не поделилась какой-то важной информацией, не пришла на ее выступление, пересказала Эдику их разговор, причем совсем не так, как надо и еще много чего в списке было. Я отключился. Светик, кажется, тоже, потому что она смотрела сквозь и вставляла где надо и где не надо лаконичное "Да лана".

Потом стали подтягиваться еще какие-то участники Светикиной жизни.

Через час я доел свой второй ужин. Столик уже слился с соседним. Светик явно перебрала. Изредка она вспоминала обо мне и говорила:

— Я ща.

Когда мне в пятый раз предложили спонсировать "совершенно оригинальный проект ", я просто поднялся и утащил Светика. Она хихикала.

Важный разговор у нас состоялся на улице, мы нашли скамейку и сели покурить. Было промозгло. Светик пыталась набить трубку, движения и фразы у нее получались неровные, с паузами. Было понятно, что в данный момент трубка для нее ¾ самое главное. Однако вскоре Светик с трубкой справилась, и речь ее стала связной и почти вменяемой.

Мне было сообщено, что мы теперь одна стая, прайд, свора, охотящаяся на Эфраима Плоткина, мужа, отца двоих детей и того еще мамзера. Почему мамзера? Да потому что этот сукинсын желает плодить мамзеров посредством матки собственной, практически бывшей уже жены, поэтому развод ей не дает, а нарочно затерялся на необъятных просторах России, но скорее всего в Москве. И наша стая будет бежать по его следу. Светик будет этот след вынюхивать, а мне всего-то и останется, после того как Светик его вычислит, пасти Эфраима-мамзера до появление нашего рава. А это может быть долго, потому что наш рав ¾ человек занятой. А деньги, межпроч, невъебенные, я получу после того, как Эфраим даст жене гет. Патамушта Фима сказал, что недеццкий аванс ты уже получил, а голодный мент охотится лучше сытого, а тем более, пьяного.

¾ А может не надо долго ждать "нашего занятого рава",¾ предложил я, прикинув, что оставшихся денег мне надолго не хватит. ¾ Может, мы сами доступно объясним Эфраиму-мамзеру, что он не прав. И получим свою волчью долю от сэкономленных командировочных "нашего рава"?

¾ Не вкликался,¾ констатировала Светик. ¾ Фонд Гольдфарбов это ж не троян моржовый. Это форматная организация. А формат их — квадрат. Ы?

В ответ на призывный требовательный взгляд я рефлекторно выпрямился. И попробовал оправдать надежды:

— Ну, схема общая есть, что ли?

— Ахха. Сценарий. "Второе счастье".

— Секонд хэнд? ¾ уточнил я.

Светик одобрительно на меня взглянула:

¾ Дык. Полный и окончательный формат. Мамзер становится экс-мамзером. Плачет, танцует, поет о своем исправлении. Жертвователи фонда в зеленых соплях. Ключевое слово ¾ зеленые. Вкликался?

¾ В долларах?

¾ Вкликался,¾ кивнула Светик. ¾ Мы ж не просто рядом играть сели, ахха? Мы бизнес делаем. Зарабатываем на жисть. Брэнд драим, имидж высветляем. Ну, продвинулся, что нам надо?

¾ Индийский хеппи энд.

— Во.

— А если мамзер не захочет стать на путь исправления? ¾ осторожно поинтересовался я. ¾ Если он не захочет петь дуэтом с бывшей женой, слившись в индийском танго?

Светик молча на меня смотрела, как на пустое место.

¾ Какие, то есть, должностные инструкции в агентстве "Второе счастье" на этот случай? — настаивал я.

— По-любому. Фонду не нужны озлобленные мамзеры. Фонду нужна цветная, звуковая, форматная фильма. Мелодрама, а не слив компромата в редакционные корыта обломанным мамзером. Вродь фсё.

Ближе к Садовому кольцу огромный ротвейлер тащил на поводке пьяного хозяина. Тот сначала пытался идти, упирался, но потом упал, и пес поволок его, как санки. Хозяин матерился, эхо металось по пустому Арбату. Но пьяное счастье мужику изменило ¾ из-за угла навстречу ему двинулись два мента. Пес заметил их тут же и застыл посреди лужи, ослабив поводок. И с нехорошим интересом на ментов уставился. Пьяный, не поднимаясь с четверенек, приблизился к ротвейлеру и замер рядом с ним, зыря на патруль с тем же выражением, что и его собачка. В холке они оба были примерно одной высоты. Я уже с отвращением представлял последующее и думал как бы суметь не вмешаться, поскольку ну никак мне этого было нельзя, в любой форме, даже свидетелем.

Но менты оказались даже более сказочными персонажами, чем поразившие меня ночные всадницы. Они были слепыми, да еще и с шейным остеохондрозом — прошествовали по тротуару мимо парочки в луже, даже не повернув голов. Ротвейлера это оскорбило и он начал возмущенно гавкать на весь отзывающийся гулким эхом Арбат. Хозяин пожелал присоединиться матом. Но менты оказались еще и глухими. А мне почему-то стало грустно.

— Я сплю! ¾ гаркнул я.

¾ Боренька, это я! ¾ заорала горничная Санькиным голосом. — Отворяй, я тебе работу нашел!

Двери открыли я и еще несколько человек в коридоре. Санька, хоть вроде и ночевал на стороне, был в другом костюме. Он снисходительно осмотрел мой номер, пошарил взглядом куда сесть без последствий для светлых брюк, выудил бутылочку из чуть ли не хрустящего, как новенькая портупея, портфеля:

¾ Головушка бо-бо, Боренька? Полечимся, так?

Головушка почему-то не болела. Но и светлой не была. Так, соответствовала заоконному свинцовому вареву.

¾ Смотри по себе ¾ я-то не на работе.

¾ Ошибаешься, Боренька. С сегодняшнего утра ты уже на работе. Как я, дурак, вчера сразу не сообразил.

Как просто, оказывается, нынче с работой в Москве. Да нет, это как я, дурак, вчера сразу не сообразил. Слишком радушный вчера был Санька. Не такие уж мы близкие друзья. Да и не друзья, если подумать. Так, сослуживцы. Приятельствовали. Выручали друг друга. Положиться друг на друга могли, а особой радости от внеслужебного общения не испытывали. Впрочем... почему Мутант не может быть Труффальдино? Деньги кончаются, а новых наша стая еще не вынюхала.

¾ Так вот, Боренька. Мне тут надо одного вашего найти. А он этого не хочет. Я и подумал — кому его искать, как не тебе? Ментальность у вас уже одна, значит ты его просчитаешь. Организуем тут интерпол на две персоны. Так? Ты стаканы-то неси, обмоем твою шабашку. Ну и денег нормально будет.

— Только найти?

Санька хохотнул:

— Тебе ¾ да. Ты же не думаешь, что я тебя подставлю? Ну, давай. За нашего третьего, за временно отсутствующего вашего Эфраима Плоткина.

"Отца двух детей",¾ мысленно продолжил я и представил Санькино каменеющее в догадках лицо. Но даже в этом маленьком удовольствии я должен был себе отказать, ибо последствия были непредсказуемы. Вернее, предсказуемы ¾ Санька бы решил, что со мной, по-любому, лучше не связываться. И тогда придется делать ту же работу за одну зарплату.

— Да это просто "Второе счастье" какое-то! ¾ сказал я.

— А первое?

— То, что я до сих пор жив.

¾ А что, у тебя настолько серьезные поблемы? ¾ Санька, с поднятым стаканом, смотрел на меня настороженно и задумчиво, как настоящий работодатель. Он явно прикидывал ¾ не настолько ли у меня серьезные проблемы, чтобы не связываться.

— Да нет, конечно,¾ я максимально расслабил взгляд и мозги. — Не настолько. Теперь уже точно не настолько. А вот несколько дней назад...

Санька, наконец, ответил на мою улыбку:

— Не за давностью лет, так за протяженностью километров... Ладно, это твои дела.

Я решил быть гостеприимным хозяином и заказал в номер закуску. Санька положил на столик несколько распечатанных на принтере фотографий.

— Вот он, красавчик.

Морда мужика показалась смутно знакомой. Зрительная память у меня хорошая, поэтому это могло быть какое-то давнее случайное касание. Или не быть. В таких случаях я натужно не вспоминаю, а просто спускаю память с поводка ¾ если найдет что-то, сама притащит в зубах.

Морда была благополучной, средней щекастости, среднего возраста, с сытым взглядом. Черные кудри вились. Шкиперская бородка обрамляла лицо, как аккуратная европейская лесополоса хорошо убранное поле. Легкая асимметрия, вроде, была в лице, но может быть это от поворота головы. Ничего особенного, стандартный отец двух детей.

А Санька информировал:

¾ Александр Леонидович Плоткин. Родился в 1967 году в городе Бельцы, в Молдавии. Единственный ребенок. Родители: отец ¾ Леонид Ефимович Плоткин, учитель математики, умер в 1999 году, в Ашдоде; мать ¾ Элла Марковна Плоткина, медсестра, ныне пенсионерка, проживает в Ашдоде. В Кишиневе Александр Плоткин окончил университет, экономический факультет. До отъезда в Израиль в марте 1990 года нигде официально не работал. В Израиле ¾ курсы иврита и профессиональные курсы, полгода службы в армии кладовщиком, сменил имя на Эфраим. С декабря 1991 года по январь 1993 года ¾ председатель строительной амуты в Верхнем Назарете. Амута, это типа кооператива, мне объяснили. Так?

Я кивнул и зачем-то спросил:

¾ Построил что-нибудь или разводилово?

¾ Уточним,¾ пообещал Санька и записал что-то в органайзер. ¾ Короче, в августе 1993 года женился на Барбаре Медведев, 1970 года рождения, приехавшей в 1991 году из Киева... Живут в Ме-вас-серет Ционе, ну и название... У них двое детей ¾ сын Том, 1995 года и дочь Сигалит, 1998. Слушай, это не в честь вина "Сегаль", помнишь, мы пили?

— Не, это в честь цветка, кажется, это фиалка,— я удивился Санькиной памяти, но вспомнил, что он коллекционировал когда-то винные этикетки. ¾ А ты винные этикетки по-прежнему собираешь?

Санька задумался, потом кивнул и оживился:

— У, какие у меня теперь есть! Потом покажу. Так вот... Жена его работает в компьютерной фирме секретаршей. Тоже единственная дочь. Родители ее в Беэр-Шеве... Я там проезжал, кстати. Мне не понравилось, на Среднюю Азию похоже... Короче, в девяносто третьем году Эфраим устраивается на работу в Сохнут, шесть лет координирует какие-то экономические программы и четыре раза приезжает в Россию ¾ в 1994, 1996, 1997 и 1998. И в 1997 он еще был на Украине.

— В Украине,¾ съехидничал я.

— Обойдутся. Но это он по работе. А отдыхать Плоткин ездил один раз на Кипр, в августе девяносто третьего, а потом, что интересно, с марта девяносто четвертого все время только в Турцию, по нескольку раз в год, и так продолжалось по август девяносто восьмого. Что он там забыл? Был я раз в Турции, ну отель ничего, а отъедешь ¾ на Среднюю Азию похоже. Мог бы с таким же эффектом в Беэр-Шеву вашу ездить, к теще на блины. А в девяносто девятом у него судимость. Но так, фигня. ДТП в районе Мицпе Иерихо, легкие телесные повреждения. Ночью пьяный ехал. Лишен прав на год. Где это, Мицпе Иерихо? Слушай, я помню это где-то по дороге к нашему отелю на Мертвом море, так?

¾ Так. И этот географический факт позволяет нам резко сузить круг поиска.

— Да? ¾ взгляд Саньки подобрался, как живот у солдатика на поверке. — Ну?

— Эфраим Плоткин со всех сторон выходит страстным игроком. Ну, не со всех, а с северной и восточной. Потому что работники Сохнута челноками не подрабатывают, а в Турцию в те годы израильтяне ездили чтобы поиграть в казино. И казино даже спонсировали авиабилеты и отели, так что выходило почти даром. Больше делать в Турции так часто нечего.

— Подожди, а что, в Израиле казино нет? Так?

— Ну ты хоть одно видел?

— Да я и не искал, у меня другой интерес тогда был, ты же ее помнишь, так?

¾ Помню, помню. Хотя, как зовут ¾ забыл. Легальных казино в Израиле нет. А значит, есть немного подпольных и вонючих. Еще кораблики из Эйлата в нейтральных водах рулетку крутят, но это убого все. И что делать настоящим игрокам? Летать в Турцию, конечно.

¾ Хороший ты все-таки опер, Боренька. А нам это и в голову не пришло. Правильно я сообразил, что израильтянин ¾ израильтянина скорее вычислит. А Мицпе Иерихо при чем?

¾ А это, Санька, как раз по дороге в Иерихон, где в девяносто восьмом году, в сентябре, кажется, Арафату разрешили открыть шикарное казино "Оазис". И азартные израильтяне забыли про Турцию и гоняли спускать деньги в Палестинскую автономию.

Санька неожиданно вскочил:

¾ Складно, Боренька! Ну что ж, у каждого свои маленькие слабости. На том и стоит сыск, так? Мы ведь с тобой тоже игроки? Знаешь что надо делать...

— Думаю, что знаю.

— А вот чего ты не знаешь, что у нас есть свое казино. Хорошее, из основных. Объявим там крупную игру... ну, не знаю, придумаем. Какие-нибудь рекордные ставки, например... Смысл — что только сегодня и у нас. И разрекламируем пошире. Большая игра. А у него как раз сейчас бабла немеряно. Не сможет не прийти, так?

¾ Почти. Не сможет не прийти, если не знает, что казино ваше. А иначе ¾ удержится, я думаю.

— Да не знает! Откуда ему знать? Этого даже я, типа, не знаю,— Санька заржал.

Я тоже осклабился. Ну все, Эфраим Плоткин. Как бы все теперь так устроить, чтобы он вернул не только деньги банку, но еще и свободу агуне Востока?

Я, наконец, выбрался из гостиницы, хотя идти было совершенно некуда. Светик приказала младшему детективу "не коннектить ее до вечера", а Санька уехал организовывать большую игру, вручив мне мобильник и приказав ждать его звонка.

Меж тем, мой жизненный вектор, который несколько дней назад внезапно стал флюгером и болтался во все стороны в порывах обстоятельств, начал приобретать свойства стрелки компаса и указывать направление поиска. Направление это называлось "Плоткин". Ну, хоть что-то.

А пока я неторопливо вышагивал по Старому Арбату, подставляясь под теплые душевные струи ностальгии. Начать я решил с каких-нибудь горячих пирожков ¾ с капустой там, или рисом. На ближайшей будке, больше похожей на ДОТ, висел многообещающий прейскурант. Я остановился и вчитался: "Пирожки с мясом, пирожки с капустой, пирожки с рисом и яйцом, пирожки с картошкой, пирожки с грибами и жареным луком". Решил купить всё. Но глухой голос из ДОТа выпалил:

¾ Мужчина! Этого ничего нет. Если хотите, есть пирожки с марципанами.

С марципанами я не хотел. Это было чужое детство. Моросило. Но народу было немало. Не хватало прежней арбатской непринужденности, у всех словно появились какие-то внутренние актуальные задачи. Вообще, ощущение всеобщей целеустремленности стало раздражать. Мне не хватало медленно праздношатающихся.

В центре променада выросли огромные этажерки, обвешанные дорогими сувенирами. Шапки-ушанки, расписные платки и шали, янтарь, деревянные ложки... Когда-то все они имели обычные рабочие функции ¾ греть, украшать... А стали приколом для иностранцев, символами места и ушедшего времени.

На Арбате было много видных дев. Особые приметы: носы обуви острые. Носы лица соразмерные. Глаза зеркальные. Рот сжат, как при нырянии. Лоб спокоен. Украшения не выражены. Форма одежды — аккуратная. Голос — умеренный до нервного. Скулы и грудь — высокие. Мне особенно понравилось глядеть им вслед.

Я задержался у бронзового Окуджавы в масштабе 1:1, ну или 1:1,1... он не стоял на постаменте, а словно бы шел по Старому Арбату. Демократизм порождал фамильярность, многие покровительственно приобнимали поэта и победоносно лыбились в объектив. Тут мне и показалось слишком примелькавшимся лицо незнакомого мужчины. Он курил на углу. Это могло означать все, что угодно, в том числе и то, что за мной следят.

Самый лучший способ проверить слежку ¾ предаться Броуновскому движению. Я поиграл в молекулу — случайным образом менял скорость и направление. Все стало ясно. Да, за мной следили. Ну а кто, а вернее для кого, предстояло выяснить.

Сначала я испугался, что меня все-таки выпасли старики, ведь всегда первым приходит в голову, что тебя нагнал тот, от кого бежишь. Потом понял, что это пока маловероятно. Решил было устроить засаду в какой-нибудь подворотне и выдавить из мужичка чистосердечное признание, но не стоило делать лишних резких движений с чужими документами в кармане. Да если чуть подумать, сразу становилось понятно, что Саньке хотелось, пригласив меня в "большую игру", убедиться, что я не веду еще и двойную. Я бы поступил на его месте аналогично.

— Ты же в Москве, мужик! У нас дистанционное управление.

В закутке, за ларьком куда я отошел ¾ спокойно, без толкотни попить водички, прощались две человекообразные крысы. Одна была в милицейской форме, с сержантскими нашивками. Другая ¾ "лицо азиатской национальности". Мент, явно довольный поживой, сыто рокотал:

— Ну, ты это... понимаешь сам... все-ж таки без регистрации ты, поэтому.

Азиат пятился и лыбился, как японка:

— Я пинимаю, да, кинешьна... нет ригисьтьрация ¾ нада пилатить...

Мент вдруг оглянулся на меня и черканул взглядом. Я чуть не поперхнулся, но с трудом глотнул и заставил себя осуждающе покачать головой. Мент блудливо ухмыльнулся и ушел вальяжной раскачивающейся походкой. Гостиничная регистрация у меня на сегодня еще была, конечно. Но на чужой паспорт с пейсатым Умницей на фотографии. В следующий раз мент окажется голодным, и блеф может не пройти.

Я вышел на Новый Арбат. Он еще больше, чем прежде, подавлял своей целеустремленной широтой. Действительно, "мужик, ты же в Москве". В Израиле нет улиц такой ширины. Пока я впитывал простор, стоя на обочине, меня обдали грязной холодной водой. Черный джип уверенно шел на обгон по правой полосе, впритирку к бордюру. Мне было положено. Это была отмашка за тот черный джип ¾ практически такой же, который спас меня по дороге на эшафот, сбив собаку... Да, сбив собаку... И тут меня пробрал холод, словно не вода из осенней лужи облила, а мертвая вода брызнула в рыло. В тупое ментовское рыло. Ну конечно! Я отчетливо вспомнил, как Ривка, пылая от ненависти, записывает номер джипа на своем предплечьи. Дальнейшее было очевидно. Во всяком случае мне, полицейскому.

После взрыва пояса, обнаруживают разлетевшиеся конечности Ривки. На левой руке находят номер. По номеру ¾ джип. На джипе ¾ вмятина. Водителю задают устное сочинение на тему "Как я провел день". Выясняется, что неподалеку от места взрыва он сбил собаку. Следователь счастлив, что объясняется хотя бы собачья кровь на сидении Ривкиного БМВ. Любовь Ревекки Ашкенази и Брижит Бардо к животным у нас в стране общеизвестна. Дальше просто ¾ поиск ближайших ветеринаров. Парень на воротах вспоминает, что Ревекка спрашивала адрес Ёлки, что приехала-уехала. Ёлка не отрицает, наоборот, показывает собаку и чеки Ревекки. И вроде бы и вне подозрений, но Наум по своим каналам тут же об этом узнает. Ёлку он еще на своей свадьбе заметил, теща-молодожен даже ревниво надувала губки. И плевать он хотел на Ёлкино алиби. И все. Она для Наума ¾ мой сообщник. Дальше элементарно, по распечатке Ёлкиных звонков выходят на Умницу. То есть, не выходят, а уже вышли ¾ он не зря дергался. А что говорит Науму Умница ¾ это уже непредсказуемо.

И виноват во всем только я. Обязан был стереть номер. А я ¾ забыл. Когда она записывала номер, вроде это не имело никакого значения, а когда события понеслись вразнос ¾ стало не до того. Вот и подставил своих друзей. Всех, кто пытался мне помочь. Значит, звонить Ёлке с Вувосом тоже нельзя. Жить дальше по паспорту Умницы ¾ нельзя. Придется просить Саньку добыть мне новые документы. А если Санька после этой просьбы больше дел со мной иметь не захочет? Значит, нужно добыть документы без него. Ага, всего-навсего. Вариантов, к сожалению, три. Купить в переходе, попросить Светика или нарисовать самому. О, яду мне, яду!

Я зачем-то поплелся обратно на Старый Арбат и сел употреблять яд в заведении по имени "Гоголь". Интерьер совпал с моим настроением ¾ свежеструганно-чернильный, стилизация под трактир девятнадцатого века. Простые лавки, грубые столы, псевдопростое меню. Я заказал "треску по-советски" и "телятину с чесноком". Но когда телятины не оказалось, согласился на свиную отбивную. Пока ее жарили, выжрал графинчик водки. И мысль о Светике стала казаться менее абсурдной. В конце-концов, она тут своя, местная шизофреничка. А я, между прочим, ее младший коллега-детектив, меня надо спасать. Более того, ведь используя мой паспорт, мы подставляем нашего дорогого шефа. А наш шеф Фима ¾ он высшее существо и должен быть вне подозрений. И для этого надо сделать все возможное и невозможное. Ну елы-палы, ну в таком криминализированном обществе, как постсоветское, что, нельзя какой-то вшивый паспорт фальшивый нарисовать, если очень надо? Да, по-любому выходило, что в конце тоннеля опять оказывалась Светик... Но друзей, друзей я все-таки подставил!

Зачем-то я пересел на другой стул, так чтобы пристроившийся за спиной через два столика филер попал в сектор обзора. Он метнул в меня неприязненный взгляд. Я показал ему средний палец и беззвучно произнес: "Чи-и-и-из". А может, и не Санька его послал. Как-то он непрофессионально работает. Если Умница сдал меня Науму, то... Впрочем, почему Наум должен нанимать непрофессионалов? Не-е, на мне Наум экономить не будет. Филер, пожалуй, подстать Светику, только зачем Светику за мной следить? Разве что по поручению Умницы, если он меня еще не сдал, но не хочет лишаться такой опции. Это вполне в его духе. У Умницы лисья психология ¾ он всегда стремится нарыть побольше ходов из норы. Тем более, у меня его документы. Но тогда где наружное наблюдение от Саньки? Оно должно быть. А я уже должен был бы его заметить. Я окончательно запутался и решил все-таки допросить филера с пристрастием. Но тут он позвонил куда-то, встал и быстро ушел. Значит, от ресторана меня поведет кто-то другой.

А все-таки странно, что и Светик, и Санька хотят от меня одного и того же. Или не странно? С одной стороны ¾ не стоит доверять совпадениям. С другой ¾ такое ли это совпадение. Не так уж много в Москве разыскиваемых израильтян. Эфраим Плоткин, да я, Боря Бренер, он же Ефим Зельцер, он же Мутант. Выходит вполне даже натурально, что когда появляется израильский мент, все желают подключить его к поискам нашкодившего израильтянина...

Я отрезал кусочек отбивной. Ну да, нашкодивший израильтянин. Что еще делать израильтянину за границей, как не грешить и шкодить. Жрать свинину и сифуд, играть на рулетке, путаться с девицами, и запутываться с девицами, и жениться на них где-нибудь на Кипре... Я поперхнулся куском свинины. Неприятно сознавать, что начал тупеть. Я должен был понять это сразу. Мало мне номера джипа на Ривкином запястье, продолжаю тормозить. Я достал из кармана Санькину "оперативку" и убедился, что женитьба Плоткина и поездка на Кипр совпали не только годом, но и по дате. И следовательно, не имея возможности зарегистрировать брак в Израиле с нееврейкой Барбарой Медведев, а попросту с Варварой Медведевой, Эфраим Плоткин пошел по стандартному пути всех жертв израильского недоделанного законодательства, а вернее не пошел, а полетел и приземлился на Кипре, где молодые израильские пары регистрируют светский брак. Теоретически можно предположить, что уже после Кипра Барбара прошла гиюр и религиозную свадьбу, но это вряд ли. Во-первых, у Вари осталось прежнее нееврейское имя. Во-вторых, имена детей ¾ явно не библейские. Место жительства, место работы, образ жизни мужа ¾ все это не вяжется с религиозным укладом. А следовательно, светской израильтянке Барбаре Плоткин на фиг не нужен религиозный гет от сбежавшего мужа и никакая она не агуна. Значит, рассказывая мне эту байку про агуну, Светик вешала мне на уши лапшу. Или сама, или, что вероятнее, ей эту же лапшу повесил Умница. Или самому Умнице повесили лапшу, чтобы подключить его агентство к поиску "Плоткинских миллионов". М-да... И как-то совсем паршиво, что все это пересеклось на мне. Пересеклось, как прожектора в нейтральных водах на беженце. Да я и есть беженец. Зазвонил Санькин мобильник.

¾ Боря, ты где? ¾ спросил Санька каким-то шершавым голосом. ¾ Все еще в "Гоголе"?

¾ Ну, да,¾ хмыкнул я не без некоторого облегчения, все-таки бесхозность филера меня напрягала. ¾ Подгребешь?

¾ Никуда не выходи! ¾ приказал Санька и отключился.

Ну не выходи, так не выходи. Собственно, мне вообще некуда идти. Я дозаказал снеди и стал ждать Саньку у нового графинчика. Получалось, что жить в отеле больше нельзя. Если Умница расколется, а он почти наверняка расколется, если уже не... то по его паспорту я вычисляюсь на раз. К Саньке на коврик попроситься? А лучше снять неофициально какой-нибудь угол и перейти на нелегальное положение. Но это — до первой проверки документов, потому что прописки у меня быть не может, пока нет нового паспорта. Значит, опять-таки нужен новый паспорт. А просить у Светика ксиву нельзя. Она не должна знать мое новое имя.

Санька появился вдвое быстрее, чем я рассчитывал, во всяком случае, графинчик я успел опустошить лишь наполовину. Саньку это обстоятельство, кажется, обрадовало. Он забрал мой стакан, наполнил из графинчика, выпил залпом и выпалил:

¾ Меня уволили!

¾ Из-за меня? ¾ вопрос этот как-то сам вырвался, никакого смысла в нем не было. Я-то тут при чем.

Санька кивнул.

¾ Из-за МЕНЯ???

— Похоже на то. Напрямую мне не сказали. Эти суки мне вообще ничего не объяснили. После стольких лет... За шкирку, как щенка. Ублюдки!

— А я при чем?

— А ты прикинь сам. Прихожу к шефу, выкладываю наш план оперативных мероприятий. Он "большую игру" одобряет, что-то советует, звонит управляющему казино. Он доволен, я доволен. Так? Ухожу на подъеме. Через час приходит мой зам с секретаршей шефа. Зам весь в красных пятнах, в глаза не смотрит. Секретарша тоже в сторону косится. Как будто я их на столе застукал. И кладут мне на стол приказ об увольнении. Ничего так?

— А что значит "наш план". Ты что, шефу про меня рассказал?

¾ Что я, дурак? Я в том смысле, что мы с тобой его придумали. Ничего я ему не сказал про тебя. Так вот, пока зам с бумажками возился, я по старой дружбе Эллочку "подоил". Перед тем, как меня вышвырнуть, шефу звонок из Израиля был. От нашего крупного клиента. Даже "крупнейшего", Эллочка его так назвала. Что скажешь? Что ни при чем?

¾ А ты про меня кому-нибудь говорил?

¾ А ты из моего кабинета кому звонил?

Мы уперлись друг в друга взглядами, как рогами. Я отвел взгляд первым. И предложил:

— Ну, давай попробуем слить информацию в общий тазик. Может, что и прояснится.

Информацию я сливал очень дозировано, так, чтобы Саньке не показалось, что сдав меня, он может легко решить все свои проблемы. Про стариков я даже не упомянул, а представил все так, что привело меня в Москву не желание выжить, а желание заработать. Подвернулась возможность подшабашить в отпуске. В детективном агентстве "Второе счастье". Они ищут беглых мужей, не дающих женам развод, такие религиозные заморочки. Вот, собственно, владельцу этого агентства я и звонил, потому что эти ваши телефонные карточки, впрочем, про карточки я уже говорил...

Когда я дошел до полученного накануне от Светика задания и произнес имя Эфраима Плоткина, Санька застыл, потом выругался:

— Ну теперь ты понял, что это не совпадение, так? Какая, к ебеням, несчастная жена? Там бабло такое... считай, с бюджет его родной Молдовы! Боренька, тебя втемную использовали!

Вот Санька это понял мгновенно. Без всяких Кипров. А у меня, выходит, до сих пор осталась какая-то детская вера в совпадения. Вот меня и используют по-детски, втемную. Знать бы точно, кто:

— Кто?

Санька задумался.

— А хрен его знает, кто,— наконец сознался он. ¾ Все, что я знаю — ищут Эфраима Плоткина наши клиенты, те самые "крупнейшие", из Израиля. Он их кинул. Курировал здесь все их проекты, а потом исчез, да не один, а с деньгами. Несколько дней назад.

Вот именно, бабки. И еще дедки. Дедушка Наум, дедушка Хаим и дедушка Шай. Вот и не верь после этого в совпадения. Только непонятно, если уж так им повезло, что мой единственный московский знакомый оказался в сфере их влияния, на фиг гнать его из банка. Наоборот, через него легко меня выпасать, аж до самой бойни. Да нет, все понятно, только очень противно. Умница сдал меня, как алкаш бутылку. Еще вчера. Иначе заказ на Плоткина от него бы не поступил. Надо выяснить у Светика, когда она получила задание. Если вчера или позавчера, то все ясно ¾ в любой момент Светик может вывести на меня киллера. А потом МУР может докопаться, что перед смертью я общался с Санькой. А Санька ¾ начальник службы безопасности банка и кто, как не он должен был бы организовать мою ликвидацию. Установив мое гражданство, любая ищейка легко возьмет израильский след "крупнейших клиентов" и вцепится в Наума со сверстниками. Увольнение же Саньки, срочное, пока моя температура выше комнатной, разбивает эту схему. Все просто.

¾ Боренька,¾ вдруг подытожил мои мысли Санька,¾ все просто. Раз меня выгнали из-за связи с тобой, значит ты работаешь на конкурентов этих крутых израильтян. Значит у вас в Израиле какие-то крупные разборки. Надо этого твоего Светика срочно щупать. Знает она чего или темный исполнитель. Надо выдоить из нее все, что она знает про Плоткина. Если, конечно, не боишься, что и тебя лишат работы за связь со мной.

Я не стал переубеждать Саньку. Он сделал верный вывод, хоть и из ошибочных предпосылок. Действительно, разбираться со Светиком надо срочно ¾ до появления киллера. Если, конечно, сама Светик не фигурирует в программке в этом амплуа. Хотя красивее было бы прислать киллера под видом "нашего рава". Тут сразу возникает простор для игры: убить только меня; убить меня в паре со Светиком или с Плоткиным; убить всех троих. Или еще интереснее ¾ выбить деньги из Плоткина, потом его ликвидировать вместе со слишком много узнавшим Светиком и грамотно меня подставить.

¾ Боюсь, конечно. Только когда тебя используют втемную в крупной игре ¾ еще страшнее. Включим светик.

С Санькой происходило то, что происходит с котом, которого не покормили да и оставили без присмотра у стола с курицей. На холеной апатичной морде уже блестели азартом голодные глаза. Санька перерождался. Он нервно вышагивал по тротуару и сжимал челюсти на горле уже намеченной цели.

— Боренька,— говорил он возбужденно, ¾ главное — это успеть. У меня ведь три семьи, так? И их надо достойно содержать.

¾ Три?!

— Ну, три с половиной. Неважно. То есть как раз важно, но я сейчас о другом. О том, что у меня, в общем-то, денег нет. Не скопил. Жил. То одной что-то надо, то другой. Дети завелись... И знаешь, Боренька, все ведь у меня было пучком, пока вокруг не начали сгущаться израильтяне. Сначала этот гребаный Эфраим Плоткин, который кинул наших гребаных израильских суперклиентов. Потом появляешься ты. Звонишь из моего кабинета. И, скорее всего, этот один-единственный твой звонок оказывается таким громким, что наши израильские партнеры, которые меня, мля, видеть не видели, вдруг резко пожелали от меня избавиться. Так? Значит что?

¾ Готовишь нам предъяву?

— Да не вам, Боренька, не вам. Еще коллективных исков мне не хватает. С тебя-то и взять нечего. Эти "крупнейшие" ¾ далеко. Поэтому расплатиться за всех вас должен со мной Эфраим Плоткин. На всю оставшуюся жизнь. У него хватит. И еще останется, так?

Я хмыкнул. Санька быстро взглянул на меня и добавил:

— Он и с тобой должен расплатиться. От него не убудет. Просто мы его должны найти раньше, чем мои бывшие сослуживцы. Так?

Санька остановился и требовательно на меня посмотрел. Мы с ним стояли посреди вечерней Мясницкой, среди спешащих с работы людей, образовывая маленькое замкнутое пространство сговора.

— Вроде так,¾ согласился я. А что мне оставалось?

— Ну, тогда держи! — Санька торжественно протянул мне пятерню. — Два опера — не один опер! Не уйдет!

И мы несколько секунд мерились крепостью рукопожатия и серьезностью взглядов. После чего наша маленькая банда решила, что пора снова звонить Светику.

Встречаться со мной сегодня Светик явно не жаждала. Это меня слегка обрадовало. Значит, "наш рав" еще не готов. Когда я позвонил ей в первый раз, еще из "Гоголя", Светик сказала, что говорить сейчас не может, спешит, ничего о своих планах не знает, только то, что вечером должна мелькнуть в "Билингве", и чтобы я перезвонил ей на мобильник. Теперь-то я уже знал, что "Билингва" ¾ это последнее место, где можно поговорить со Светиком, поэтому охотно принял предложение Саньки выманить ее в находившийся неподалеку клуб, раз уж у него есть эта членская карточка.

— Неа,¾ зевнула Светик, ¾ че-та ломает тащицца. А че за клубец?

¾ Это рядом с "Билингвой"."Петрович",¾ прочитал я название с Санькиной карточки.

¾ А, так бы и говорил. А ты как туда заполз?

— Молча.

— Ахха... Ну, тада выползай наверх через тридцать серебреников, встреть.

— Хорошо.

— Мутант!!! ¾ вдруг заорала она так, что даже Санька подпрыгнул. — Ты еще не отключился? Ахха. Че хотела... Серебреник ¾ это я так о минутах, а не о монетах. А то этта... меня же Фима предупреждал, что ты не метафоричен ни разу...

В клуб пришлось идти через большой двор. Мы поколотили железную дверь, и два красивых охранника, придирчиво обнюхав Санькину карточку, позволили нам спуститься в подвал. Я оказался в настоящем школьном гардеробе. Ну да, такой как был у меня в начальной школе. Санька подмигнул и повел меня на экскурсию. Советская кухня. Коридор коммунальной квартиры. Таблички, рисунки, узнаваемые вездесущие вещички, топорные бюсты... В общем, настоящие потроха покойного СССР. Большой зал, на круглых столах сухарики из черного хлеба. Вокруг ¾ разносортица разноцветных стульев. Меню нам принесли в картонной конторской папочке. Сколько таких папок с "делами" я развязывал. Некоторые строчки меню хотелось петь на мотивы советских песен, вбитых в нас навсегда.

Саньку здесь не то, чтобы знали, но сделали вид, что вспомнили. До прихода Светика нам успели принести горку знакового "столичного" салата. Он имел тот самый вкус. И даже чуть лучший. Санька грустно оглядывался, словно прощался одновременно и с голодным детством, и с сытой зрелостью. Потом с надеждой уставился на меня:

¾ Ни хрена у них не выйдет, Боренька, так?

Хорошее слово "они", емкое. Мои старики абсолютно органично вписывались в этот киббуцно-социалистический интерьер прошлого века.

Я хмыкнул, представив, как разговаривали старики с Умницей. Он, насколько я понимаю, должен ошалеть от нестандартной ситуации. Конечно, Умница затеет какую-то игру. И я не знаю какую роль в этой игре он даст мне. Вполне могу оказаться пешкой, которой жертвуют. Собственно, уже оказался. Дал же он мне эту лжезадачу ¾ добыть никому не нужный Плоткинский гет. Значит Умница, хоть и спас меня от стариков ценой своего паспорта, сразу же для равновесия морально подвинулся. Поэтому лояльность "Второму счастью" может стоить мне жизни. Даже если Светик не темнит. Значит, я уже не слуга двух господ. И на какое-то время в этой игре у меня лишь один партнер ¾ Санька. Пока, конечно, ему не предложат за мою голову то, от чего он не сможет отказаться. Но это я постараюсь заметить. В принципе, все ясно ¾ со Светиком я вижусь в последний раз и навсегда исчезаю из ее жизни. Мой единственный шанс когда-нибудь вернуться домой ¾ найти вместе с Санькой этого Плоткина и, если повезет, получить возможность хоть какой-нибудь контригры против стариков.

¾ Смотри, не проболтайся про большую игру в казино,¾ предупредил Санька.

¾ А разве ты не подарил эту идею бывшему боссу?

Он зло сощурился:

— Мяч круглый.

Светик, конечно же, опоздала. Она плюхнулась на расшатанный венский стул, начала раскуривать трубку. И сразу же громко и недвусмысленно не полюбила Саньку:

— Значицца у нас сёдня лубоф втроем? Предуведомлять нада, Мутант.

Светик выглядела практически так же, как и накануне. Разве что в известковую бледность лица слегка подмешали синьки.

Санька начал устанавливать контакт и расплылся в приветственной улыбке:

¾ Александр. Мне много о вас рассказывал Боря. А почему вы его называете мутантом? Что вам заказать, Света? Вот меню.

— Мне уже задали корм,— сказала Светик неприязненно. — Тут мартини льют? Мутант ¾ это не по жизни, это профессиональное. Вам это вредно.

Но Санька твердо решил "раздоить" Светика и был само терпение:

— Света, мартини это само собой. Но хотя бы десерт?

Светик метнула в меня дротик взгляда и страдальчески сморщила личико. Как у нее кожи на эти складочки хватило?

— Этта че за ретардация, Мутант? ¾ вопросила она, дернув головой в сторону Саньки.

— Так как насчет десерта, Света? ¾ Санька не отвлекался от сценария. Он почему-то считал, что в этом случае сладкое лучше развяжет язык, чем спиртное.

— Ну пусть, лана. Не сладкий тока,— Светик к Саньке так и не повернулась, явно ожидая ответа от меня.

— Не сладкий десерт? ¾ хмыкнул Санька.

— Ахха,— она все-таки на секунду отвлеклась от меня и прошлась по Саньке печальным предгрозовым взглядом. — Этта оксюморон, Александыр.

— Саша, кстати, один из лучших московских сыщиков,— сказал я, чтобы вызвать хотя бы настороженный интерес. — И вообще, очень толковый человек.

Светик грустно свела угольные брови и вздохнула, как умирающий холодильник:

— Толковый мент — этта тож оксюморон.

Санька поднял голову от меню и бодро объявил так вовремя подошедшему официанту:

— Смешай девушке мартини. Сухой. Маслину не забудь. Так? И десерт "Артек", но чтоб не слишком сладко было. Понял? — он улыбнулся Светику абсолютно обезоруживающе. — Так?

Светик, качаясь на хлипком стуле, грустно пробасила каким-то своим высшим силам:

— Это уже ваще... Артек! Это просто падеццки... Александыр, признайтесь, вы ¾ педофил?

¾ Это зависит лишь от того, сколько вам лет, Света!

— Смайл,— тускло констатировала Светик.

Я понял, что надо направить лошадь разговора в нужном направлении, а то может понести. А кое-кому еще хорошо бы и плеткой вмазать. Только как это сделать? Светик была настроена слишком уж негативно и никакого расслабленно-светского разговора не предвиделось. Я не нашел ничего лучшего, чем пойтива-банк и, осклабившись, сообщил:

— Светик, в нашей стае прибавление. Нам с тобой очень повезло. А Эфраиму Плоткину наоборот, сильно не повезло. Потому что он оказался должен не только гет своей жене, но и много денег лучшему сыщику Москвы — Саше Муравьеву.

¾ Апостолу,— кивнула Светик.

— Что "по столу"? ¾ переспросил Санька.

— А по инжиру,¾ пожала плечами Светик. ¾ Проверка связи. Не дворянин, значицца. Ну да тождественно... А че это нам так свезло, Мутант?

¾ Кто-то из нас счастливчик? ¾ предположил я.

— Ахха... Ты! — заржала Светик так, что вилки встрепенулись. Я тоже грустно усмехнулся. Кстати, а отчего это Светику так в этом месте стало смешно? Для нее я действительно вполне успешен — живу и работаю в лишь слегка недоразвитой стране, практически в частном интерполе, приехал в Москву в командировку... Умница все-таки редкостная сука, такса с ногой. Кажется, девица знала многовато...

Санька наконец-то решил слегка приобидеться. Он побарабанил по столу пальцами, устремил на Светика честный-честный взгляд и продолжил начатую мной игру:

¾ Света. Давайте начистоту. Вы ищете Плоткина. Я тоже. Мы, конечно, можем устроить соревнование "кто первым найдет Эфраима". Но тогда второму ничего не достанется. Или можем объединить наши возможности, тем более, что мне и вам нужны от него совершенно разные бумажки. Так?

Санька поставил вопрос ребром и теперь вцепился в Светика взглядом, явно вообразив себя детектором лжи. Малейшее изменение давления, пульса, мимики, кислотности кожи... Я подыграл:

— Действительно, стоит ли ссориться из-за апельсина, если один хочет его съесть, а второй ¾ настоять на корочке водку?

Светик и Санька одобрительно хмыкнули. Светик подергала плечиком, отчего вся ее черная драпировка заходила, как оживший занавес. И усомнилась:

— А не перегрыземся?

Мы с Санькой переглянулись. Похоже, что Светика тоже использовали втемную. Она, вроде, честно собиралась вырвать из Эфраима Плоткина заказанный гет.

— Я? — изумился Санька. — Я привык работать в коллективе, Боренька, так?

— У нас не коллектив,— с отвращением к каждому слову произнесла Светик. — У нас — прайд.

И тут Санька произвел впечатление даже на меня. Он как-то привычно изящно подхватил лапку Светика, поднес ее к губам и со значением, глядя ей в глаза, произнес:

¾ Я знаю, что главой прайда может быть только львица.

Смесь сериала про сицилийскую мафию с передачей "В мире животных". Светика передернуло. Но Санька руку ее не выпустил, а тем же тоном спокойно добил:

Светик этой фразой практически подавилась. Она задышала, как астматическая лошадь, потом заржала в голос:

¾ Этта... этта... Лана... пусть! Утрамбовал! Мутант, у нас приплод!

Санька победно на меня посмотрел. Вряд ли он в последние годы зубрил мертвые языки, а значит это по-прежнему было единственное латинское выражение в его лексиконе. В общем-то "даю, чтобы и ты мне дал" было Санькиным жизненным принципом, который его практически никогда не подводил.

Взгляд Саньки становился все победоноснее, и мне это нравилось все меньше. Наконец, я не утерпел:

¾ А какая будет агентурная кличка у второго младшего детектива?

¾ Ок... Ок... Оксюморон, конечно,¾ наконец-то смогла продавить сквозь смех Светик.

¾ Не так уж это оригинально,¾ буркнул Санька. ¾ Мормоном меня каждый третий называет.

За сим глава прайда удалилась в туалет. Я проследил за ее походкой, подпрыгивающей, словно шла она по углям и еле удержался от комментария. Санька тоже смотрел вслед и от реплики не удержался:

— Какая женщина! Вибрирует... Так вот, Боренька, не знает она, что охота идет за деньгами, а не за бумажкой. Используют девочку, так? Они ее используют, и мы ее используем. Посмотрим, у кого лучше получится.

— Санька,— попробовал притормозить я его инициативу,— а зачем она нам нужна? Не нужна она нам! Я бы предпочел держаться от нее подальше. Риска больше, чем толку.

— А я бы предпочел держаться к ней поближе! — он расхохотался в полном восторге от этой, как он считал, шутки. — Все опасно, Боренька... Кстати, я вот подумал, что мне домой... ни в один из домов возвращаться нельзя. В банке меня хорошо знают, поэтому могут просчитать, что я захочу найти Плоткина раньше них, для собственного вспомо...щас...ществления, так? А, что хотел сказать... Я бы на их месте слежку за собой организовал.

Волна страха отмыла уже сильно нетрезвую голову от алкоголя, и я понял, что откровенно боюсь. Конечно, за Санькой следят! Да и Светик не случайно так внезапно исчезла. Я почувствовал себя на мушке и начал озираться. Санька, ничего не замечая, развивал тему:

— Так вот, шеф у меня, к счастью, тормозной. Банкир, настоящий, не уголовник. То есть, он все правильно понимает и в разборках, но медленно поворачивается. А я — быстро, х-ха. В общем, я слинял пока он еще даже не начал думать о том, что за мной надо бы понаблюдать. Но сейчас уже наверняка он заказал кому-нибудь эту работку, чтобы моим бывшим ребятам не поручать. Вот и получается, что идти мне некуда. Все мои точки они найдут, я из личной жизни большого секрета не делал.

¾ Жаль,— сказал я, испытывая огромное облегчение,— а я думал у тебя где-нибудь перекантоваться.

Санька засмеялся:

— А я — у тебя. Ну да придумаем что-нибудь, так? При охоте за большим баблом надо быть чистым от всех связей,— решительно объявил он.

— Ахха! Безупречным воином, — подхватила подошедшая Светик.

Санька радостно улыбнулся ей навстречу, задумался на секунду и кивнул,— Да, Света! Именно — безупречным, это вы хорошо придумали. Потому что если есть большое бабло, всегда есть много претендентов на него. И побеждает самый достойный. То есть, я хотел сказать — самые достойные. Так?

Так нас стало трое. И прайд принялся поедать добычу. Себе Санька заказал "нет расизму!", мне "генсека", а к водочке велел подать соленья, названные здесь "посол Советского Союза". В результате Санька ел блины с черной икрой, я ¾ язык с хреном, а "Артек" оказался клубникой со взбитыми сливками.

Вот за поеданием этого десерта, макая красногалстучные ягоды в белоснежную пионерскую блузу сливок, Светик и сообщила, что вообще-то появилась у нее одна зацепочка. Оказалось, Умница как-то пронюхал (а скорее всего узнал от Наума), что пару месяцев назад Эфраим долго уговаривал знакомого эмиссара Сохнута подписать какое-то липовое ходатайство о регистрации в Москве некой особы. Имя и фамилию особы эмиссар, естественно, не запомнил, но отказать бывшему коллеге не смог. Хуже всего то, что никаких следов этой бумаги в московском Сохнуте не нашли. Излишне говорить, что дама там не только не работала, но и вообще не появлялась. Но раз Эфраим так упорно уговаривал эмиссара, то выходит, что есть у него в Москве женщина, ради которой он готов суетиться.

— Отличная информация! — похвалил я и наконец-то нашел повод задать мучивший меня вопрос. — Это когда Фима все нам передал? Вместе с заданием, или отдельно расстарался?

— Сёдня,— сказала Светик. — А задание вчера заслал. Этта, надо тетку нарыть.

— Нароем,¾ кивнул Санька. — Раз у вас в Сохнуте не осталось копий, найду подлинник. Связей хватит. Не факт, конечно, что разыскиваемая выведет нас на разыскиваемого, но попытаться надо. Так?

— О,— оценила Светик. — Александыр, вы начинаете зажигать.

Санька смотрел, ожидая разъяснений, не дождался и заявил:

— Мы его так или иначе найдем. У меня другого выхода нет. Но это полдела. Нам еще с ним долго говорить придется. А вот с этим хуже. У меня все занято. Где мы его изолировать будем?

— Какие вы тождественные,— вздохнула Светик. — Я Мутанту уже вкликивала. Наш раввин с Плоткиным буддет разговаривать. Ваше дело его пасти, чтоб был доступен, када нада.

Санька долго и искренне смеялся. А я так, криво и формально склабился. Надо же, до последней минуты надеялся, что Умница — мудак, а не предатель. Зато Светик у нас чиста. Иначе не выболтала бы, что задание — свежак.

— Света, Света... — похохатывал Санька. — Вы представляете себе человека, который украл много денег и все время боится, что его найдут и деньги отберут? И здоровье попортят? Сколько, по-вашему, такой человек может не замечать, что его пасут?

— Действительно, Светик,— сказал я. — Надо вносить корректировки в план. Теперь, когда мы знаем, что он прячется не только от несчастной безобидной жены, но и от несчастных небезобидных кредиторов, надо его поймать и изолировать.

— Оксюморон прав,— в унисон со скрипом венского стула признала Светик. — Ну... есть у меня логово.

— Что за логово?

— Дача.

— С подвалом?

— Сы.

Санька заволновался:

— Света, а вы одна там живете?

• Сы кобелем.

Санька беспомощно на меня посмотрел. А я развел руками. Тогда он сконцентрировался, явно произнося что-то про себя. Наверное, "омммммм".

— В смысле? ¾ наконец проговорил Санька ласково-ласково, спокойно-спокойно.

— Бесссмысла. Просто. С кобелем. Ник О'Лай. А чё вы меня так мониторите, Александыр?

Санька явно на что-то решался. Он метал в меня какие-то странные призывные взгляды, прося то ли о поддержке, то ли о пинке. Наконец, выпалил:

— Света! Подвал ваш все равно нужно оборудовать, чтобы правильно содержать в нем Плоткина. Не мог бы ваш Николай недельку пожить в другом месте?

Светик уставилась на Саньку, как тигр на соевую котлету:

— Не-е... Сдохнет от тоски. А чё, он нам не помеха. Он тихий.

— Извините, Света. Я все-таки спрошу напрямую. Николай — это мужчина или пёс? ¾ не выдержал Санька.

— Шарпей. А чё?

Вот и собачка появилась. Надо держать ухо востро. Санька мне тоже нравился все меньше ¾ в нем вдруг появилась какая-то суетливость, словно он вихлял задом.

— Значит, я перебираюсь к вам. Лучше прямо сейчас, времени у нас немного.

Светик пожала плечами:

— А дома не заругают? Гы. Мутант, ты с нами хостишься?

Санька состроил мне страшную рожу. Знал я, что это обозначает, помнил. Но не оставаться же в гостинице без денег и документов. Кроме того, у Саньки это явно было острое временное помутнение рассудка от пережитого днем стресса. Светик не только не подходила под Санькин стандарт, она вообще близко под этой стрелой не стояла. Поэтому я со спокойной совестью твердо заявил, что конечно же выезжаю вместе с оперативной группой на место будущего преступления, причем с заездом за вещами и выписыванием из гостиницы...

... Может быть, эту ночь мне все-таки нужно было провести в "Белграде", даже с риском для жизни. Потому что в нашей мальчиковой спальне до рассвета горел свет. Санька метался, курил, смотрел на звезды, приманивал О'Лая, планировал новую сказочную жизнь на Плоткинские деньги и объяснял мне, дураку, что наконец-то встретил женщину, которая ему по-настоящему интересна, а значит — нужна. А все, что было до сих пор ¾ жалкий ширпотреб для потребителей глянцевых журналов. А вот Света...

• Неформат,¾ простонал я, пытаясь ухватиться за подножку уходящего сна.

Сквозь сон я слышал, как Санька куда-то звонил, как лаял шарпей, как падала на кухне посуда и мучился предчувствием, что вот-вот меня растолкает бодрый Санька и сообщит, что яичница остывает, кони под седлом, а дело не ждет. Предчувствие меня не обмануло.

А вот на Светика все это обрушилось явно нежданно. Она оказалась ко всему этому не готова и демонстрировала чудеса некоммуникабельности. Светику явно казалось верхом цинизма, что ее достают в собственной норе, да еще утром, до первой выпитой чашки кофе, до первой выкуренной трубки, до душа и макияжа и вообще до того, как она сама это позволит.

¾ С добрым утром, Света! ¾ радостно приветствовал ее Санька в цветастом переднике.

На что босое бледное нечто, спускавшееся в белом балахоне по скрипучей лестнице, выдохнуло:

¾ Доброе утро ¾ это оксюморон, Оксюморон, блянах.

Светик обитала в логове, это она не соврала. Здесь ей было явно хорошо и комфортно, причем хорошо и комфортно было только ей. Двухэтажный деревянный домик был обжит, разношен и переполнен всяким хламом по самое не могу. По мне ¾ он был похож на выброшенную на песок с полвека назад шхуну. Краска везде облезла, дерево рассохлось, а появившиеся трещины штопали только пауки.

— Как в музее у бабы Яги, так?— сказал Санька восторженно. — Ох, мне мои евроремонтные хаты надоели...

Мы с Санькой уже пили кофе, а Светик все еще с отвращением клевала жизнерадостную загородную яичницу, когда Саньке позвонили на мобильный. Он прихлебывал в трубку, одобрительно хмыкал и, наконец, победно объявил нам, что бумажка найдена и ее ксерокопию можно забрать в любой момент, а можно и не забирать, потому что ее содержание он и так знает. Короче, по просьбе Сохнута, в августе, их референт Ольга Павловна Кабанова прописана по нижеуказанному адресу.

— Тащицца туда... ¾ с ненавистью сообщила Светик в пространство. — Этта у Речного вокзала, ы?

— Так,— с готовностью подтвердил Санька. — Точно.

— А подвал? — с надеждой пошарила Светик по вариантам. — Че там с дизайном? Ведь еще не все?

¾ Какой подвал? А, подвал,¾ сказал Санька. ¾ А что ¾ подвал. Надо посмотреть.

— А че вы всю ночь шумели тада? ¾ удивилась Светик. ¾ Скреблись. Я думала ¾ в подвале шарите. Парашу там, че еще, небо в клеточку. Нары.

— Ха-ха,— сказал Санька. ¾ Боренька, ты не слазишь, не взглянешь? ¾ он страшными глазами указал мне вон.

Я вздохнул и пошел к выходу.

— Э, Мутант! — позвала Светик. — Ты куда? Во, подвал. Под столом.

Подвал, действительно, начинался сразу под столом. Поднять квадратную крышку и там — лесенка в неглубокий пустой погреб. Светик включила мне свет, и стало видно, что в углу есть старый стеллаж, а у стены тянутся две трубы.

— Нормально,— сказал я. — Пойдет. Главное — труба есть.

— А че в этом главного?

Санька с удовольствием достал наручники и помахал ими:

— Прикуем и все дела, так?

— Ахха! — сказала Светик. — А ну, дайте... Реальные... а че они такие тяжелые?

В ее глазах блеснул детский интерес и придал некоторую определенность Светикиному неопределенному возрасту. Умница, сволочь, детский труд использует. Впрочем, я в ее годы уже непустые погоны носил.

Санька смотрел, как Светик взвешивает на ладони наручники, и по лицу его блуждала романтическая блудливая улыбка. Да, именно в таком сочетании. Он перехватил мой взгляд, быстро стер улыбку, смигнул маслянистость глаз и солидно ответил:

— Так ведь потому и тяжелые, Света, что они настоящие. Для других игр, то есть.

Потом Светик одевалась, а мы ждали внизу. У Саньки началась непосидячка, он менял кресла, вскакивал, хватал книжки, пытался говорить со мной, а потом как-то сник, вздохнул и резюмировал:

— Я обязан поразить ее воображение.

Светик спустилась нескоро. А спустившись, посмотрела на нас изумленно и сказала:

— Упс. А я четта в вебе зависла... Тебе, Мутант, от Фимы приветик. Ну че, поскроллили?

По дороге за большой добычей Санька заехал в супермаркет за малой добычей, объяснив нам, что столоваться задарма ему западло, а шопинг с Плоткиным в багажнике — это непрофессиональное пижонство.

Санькин джип, запаркованный у дома Кабановой, выглядел, как шоколадная конфета в жестянке с леденцами. В этом районе машины были, в основном, еще из советских времен, не то, что в центре. Да и вообще, чем дальше от центра, тем более узнаваемой для меня становилась действительность. Эту Москву я помнил.

У подъезда, как в старые добрые времена, сидела пара старушек. Я решил, что здесь надо действовать проверенными методами и объявил Светику:

¾ Ты ведь со старушками плохо ладишь, правда? Так что покури у джипа, заодно посторожишь, чтобы его не раскурочили, а то видишь какой райончик, как бы Эфраима в наручниках на такси везти не пришлось.

Светик молча развернулась, а мы подошли к бабулькам.

— Здравствуйте, дамы,¾ проникновенно произнес Санька. — Сестру мою видали? Вот только что убежала.

— Та, которая с вами была? С трубкой и вся в черном?

— Сестра? Не похожа она на вас что-то.

¾ В том-то и беда, что не похожа,— трагически ответствовал Санька, и ледок недоверия в глазах бабулек начал подтаивать от вспыхнувшего любопытства. — Боится она его. Кобеля этого.

— Гуляет девка, что ли? Так они сейчас все такие.

— Да ладно бы — гуляла,— закручинился Санька, — он же ее, гад, на наркоту подсаживает... Она вообще не хотела сюда идти, еле уговорил. Да вот, сами видели, все-таки сбежала в последний момент.

Взгляды, очищенные любопытством, подернулись сочувствием.

— А кто ж это? У нас таких, вроде, и нету.

— А она имени не называет. Раз всего и проговорилась, что женатый, а жену Олей зовут.

Бабульки моральный кодекс знали назубок. И возмутились от души:

— Подлец!

— Женатый, а туда же.

¾ Олей?.. Нет у нас, вроде, Оль...

¾ Как же нет, а новенькая?

— Ах, да... Но у нее, вроде, муж приличный.

— На вид приличный, а так ¾ кто его знает...

— А в какой квартире живут? Надо бы поговорить нам,¾ сказал Санька и кивнул мне, услышав ответ. ¾ А зовут как?

— Да как... Николай, вроде. Ну да, так.

— Только Оли сейчас дома нет, она недавно с сумкой вышла, видно — в магазин.

— Николай? — недоверчиво переспросил Санька.

— Слушай,— громко сказал я, обращаясь к Саньке, — а ведь тот, чью фотографию я тебе дал, он ведь тоже Николай? Ты фотографию покажи, вдруг это — он? Вот пусть люди знают, кто с ними рядом живет!

Бабульки вытянули шейки, они явно хотели знать, кто с ними рядом живет. И закивали в унисон, едва взглянув на фотографию Эфраима Плоткина:

— Он это, он! Здесь помордастее, но он!

— А где он может сейчас быть, как думаете? — на всякий случай спросил Санька.

— Да дома сидит. Он только по вечерам и выходит. Говорил, что работы нет.

— Вот, значит, какая у него работа, у подлеца...

Мы с трудом отлепились от старушек, и Санька вознаградил осведомительниц громким телефонным разговором:

— Светка, ты, дура, думала, что сбежишь и мы твоего хахаля не найдем? А мы нашли. Уже идем ему яйца отрывать, вечером тебе их отдадим. Как это не надо? Надо, Света, надо... Да ну, еще ждать тебя, раньше надо было... Недалеко, говоришь, ушла? Ну ладно, две минуты ждем. Время пошло.

¾ Сейчас прибежит,¾ сообщил он мне и благодарной публике.

Светик под осуждающе-сочувственными взглядами была отконвоирована нами в подъезд.

Через несколько минут в дверь, за которой скрывался Николай-Александр-Эфраим, позвонила испуганная девушка и запричитала, что в гастрономе женщина, Оля, поскользнулась на пролитом подсолнечном масле, упала и встать не может. Вот и попросила ее позвать мужа Николая...

Я все ждал, что Светик представится Аннушкой, но она не успела ¾ дверь открылась, и мы с Санькой синхронно, словно не прошло пятнадцати лет, возникли из ниоткуда и чисто, без шума, добыли Эфраима Плоткина.

¾ Ну что, Эфраим, надо делиться, так? — Санька содрал скотч со рта Плоткина, прикованного обеими руками к трубе, что сохраняло ему одномерную свободу передвижения вдоль нее.

Эфраим тут же обложил нас вежливым интеллигентским матом. Я, Светик и О'Лай стояли рядом, вглядываясь в своего пленника.

— Мож, коврик для нашей мышки принести? — зачем-то спросила Светик с жалостливой интонацией.

— Зачем портить коврик? — подал я реплику кинозлодейским голосом.¾ Все равно его жопа до пола не достает.

— Света, а вы бы лучше поднялись наверх,— заботливо посоветовал Санька.¾ Вам скоро станет неприятно здесь находиться. — Он повернулся к нам и подмигнул.

Чисто Мюллер.

— Дружище,— сказал я ему,— давай дадим господину Плоткину часик-другой на размышление.

— Но он ведь уже отказался с нами сотрудничать, так? — строго возразил Санька.

— Ну, тормозит клиент. Что же его ¾ сразу увечить? Куда нам спешить?

Плоткин застыл, а потом снова стал повторять то, что вызывало уже оскомину ¾ мол, я не Плоткин, не Эфраим, а Николай Кабанов, что если мы все-таки посмотрим в паспорт, который у него в левом заднем кармане брюк, то сами в этом убедимся.

— Ладно,— сказал Санька,¾ только для дамы. Маяковский. "Стихи о советском паспорте"! Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза... ¾ он вытащил из Плоткинских карманов сначала обмотанный изолентой мобильный телефон, а затем потрепанный паспорт и полистал его. — О, а дубликат действительно бесценный! Смотрите, завидуйте, какую ксиву можно прикупить за хорошие деньги... Практически настоящий. Плоткин, сколько стоит такая роскошь? Ни одна экспертиза не подкопается. Наверняка и зарегистрирован по месту выдачи, так? А место выдачи у нас... ага... Тюменская обл. Вот лежит там, в вечной мерзлоте настоящий Николай Кабанов, сторожит нефтяные запасы родины, а ты, сволочь, прикрываешься здесь его добрым именем, так?

— Не так! Не так! ¾ заорал Плоткин.

Я смотрел и завидовал. Действительно, он был гражданин. А у меня в кармане — лишь пейсатый менорастый даркон, который и не покажешь-то теперь никому.

— Плоткин,— скривилась Светик,— че вы орете? Будете орать — О'Лай вас хакнет, он тож истерик. Плоткин, вы сами гет подпишете, или раввина звать?

Плоткин растерялся. Он поморгал на Светика, осмотрел ее с головы до ног, явственно ужаснулся, снова поморгал и завопил:

— Какой гет? Какой раввин? Я православный атеист!

— Ути-пути,— ухмыльнулся Санька. — Видели, как легко этот иуда своего бога предал? Тьфу. Даже разговаривать с тобой противно. Предлагаю сделать перерыв. Мутант,— он подмигнул мне,— сотри-ка с ксивы и трубы мои пальчики, а то найдут их потом на трупе...

Я с демонстративной тщательностью обтер паспорт и мобильник и картинно, держа через носовой платок, вернул их в карманы побледневшего Плоткина.

Мы не без облегчения вылезли из подвала и решили подкрепиться. Санька притащил из джипа огромный пакет "малой добычи". И стал метать на стол. При этом он весело командовал мне и Светику куда класть, что открывать, где приткнуть, как поставить. Кстати, не забыл он и про О'Лая ¾ купил ему здоровенную берцовую коровью кость. Пес остолбенел, потом неуверенно, явно не веря в происходящее, понюхал, а затем ошалело посмотрел на Светика, словно разводя ушами.

— Юзай,— посоветовала ему хозяйка.

Логово Светика располагалось на косогоре, немного в стороне от типично-подмосковной дачной улицы. Кто-то у Светика в родне страдал демофобией и выстроил дачу по принципу хутора — к ней надо было идти через весь поселок, а потом пробираться через пролесок, правда недолго ¾ метров двести, но по неосвещенной колее. Когда я поинтересовался откуда у Светика это сокровище, она неопределенно ответила, что это фамильное логово. Лучшего места для киднепинга в ближнем Подмосковье и придумать было нельзя.

— Я, Света, хотел бы пригласить вас на ужин,¾ вдруг молвил Санька, когда мы уже почти все открыли и расставили.

— Благодарствуйте,— ответила Светик. — А че я для этого должна сделать?

— Выйти к ужину,— ответствовал Санька. — Через четверть часа.

Светик царственно поднялась по лестнице и уже сверху вопросила:

— Александыр, этта... а какой формат прикида?

Санька сконцентрировался на ответе, как спортсмен перед прыжком и взял барьер:

¾ Кожа!

— Кожа и кости! — уточнил я.

— Рога и копыта,— сказала Светик откуда-то сверху злобно и, кажется, обиженно. Надо же.

— Прекрати! — прошипел мне Санька. — Тоже, друг называется.

Он вытащил из пакета скатерть, два подсвечника, сноровисто перестелил всю сервировку, зажег ароматические свечи, погасил верхний свет, оставив гореть только торшер в дальнем углу. Выставил шампанское "Вдова Клико", успокаивающе кивнул мне, что есть в запасе и кое-что мужское, затем извлек из длинной картонной коробочки галстук и ловко повязал его. А я бы, наверное, уже не сумел. Отвык за эти годы от галстуков. Наконец, Санька нанес последние штрихи и озабоченно вопросил:

— Ну как?

— Формат,— не удержался я.— Только кольца не хватает.

Санька удовлетворенно кивнул:

— Еще бы. Там видно будет. Эх, Боренька... ты ведь после десерта скроешься в подвал, поработаешь с Плоткиным, так?

Заскрипела лестница. Из полумрака выступил дегенеративного вида низенький военный, в огромном кителе, фуражке, кожаной мини-юбке и уставных офицерских сапогах. Светик приблизилась шаркающей некавалерийской походкой, и мы узрели на кителе погоны генерал-майора внутренних войск. Неизменная трубка в ладони выглядела почти зловеще. Санька сглотнул.

— Фсем баяцца! ¾ приказала довольная Светик. — Гаспада афицерьё, сидеть!

Мы с О'Лаем уселись. Санька пригладил стрижку и делано рассмеялся. Он решил бороться за свое счастье и облома не признал. И тоже сел. Романтическую атмосферу карнавала нарушали только вопли из подземелья, но мы, словно сговорившись, делали вид, что их не слышим. Только О'Лай нервно дергал ухом.

Оказалось, что О'Лай пил. Он, то есть, хлебал вино наравне со взрослыми. Потребовала ему налить хозяйка в тот душераздирающий момент, когда Санька, в костюме и при галстуке, встал и чуть охрипшим голосом предложил поднять бокалы за неожиданные, но судьбоносные встречи, которые происходят в судьбах ничего не подозревающих людей, внезапно.

— Э,— сказала Светик,— зависни... те. О'Лайю не налито.

— Собаке? — возмутился Санька. — "Вдову Клико"?

— А чё он, троян моржовый, не лакать? Он же "шар пей"! Типа — пей на шару. Как все, так и он. Если ваше вино, Александыр, слишком хорошо для моего старого фрэнда, то мы можем и в другое место залогиниться.

Напоив собачку и выслушав где-то третью (героическую) часть Санькиной биографии, Светик вдруг испытала внутренний конфликт:

¾ Этта... а у нас ведь деть в подземелье. Не шарпей, канешна, но тож нада налить, патамушта мы хоть и хыщники, но добрые-добрые... Ы?

Светик взяла тарелку, положила туда корма, прихватила бутылку из "мужского" запаса:

— Я ща, ¾ она полезла под стол, приоткрыла крышку погреба и громко провозгласила: — Плоткин! Тигра пришла!

— Света! Вы слишком добры! Пусть по миллиону за порцию башляет! — прокричал Санька вслед уползавшим под стол сапогам,— как в "Графе Монтекристо", читали?

— Александыр... ¾ донеслось из-под земли гулко,— мне даж неловко пред вашей начитанностью... Можно звать вас Константином?

Санька недоуменно на меня посмотрел и вопросительно мотнул головой.

— Поэтесса,— сказал я. — Диагноз.

— Ну, Боренька, а еще друг! — возмутился Санька. — Почему раньше не доложил? Это меняет дело! Так?

— Каким образом это меняет?

— Да ёлки-палки, не меняет, но обогащает!.. Это ж надо — поэтесса... — Санька выскочил из-за стола и стал нарезать круги вокруг, явно продумывая ходы. А я наконец-то ощутил себя в атмосфере, когда опьянение вполне предполагает расслабленность. А это совсем другое опьянение, чем в ожидании проверки чужих документов. Хотя, если вспомнить, что в погребе у нас прикованный Плоткин...

Странный у нас какой-то Плоткин. Ну, то что мы у него дома никаких денег не нашли ¾ это нормально. Я на его месте тоже держал бы деньги где-нибудь от себя подальше. Но мыть посуду тем, что я увидел у него на кухне... скомканным капроновым чулком... Впрочем, посуду, наверное, моет сожительница. От нее и весь этот быт, весь нищенский уклад. А он, значит, из этой посуды потом ест... И мужественно скрывает, что у него имеются деньги. М-да... Как-то это не укладывается в человеческую природу. И не слишком ли артистично наш Эфраим конспирируется. Ведь ясно, что если его найдут, никому не будет интересно чем ему моют посуду... Если уж мы играем в гестапо, то хорошо бы проверить — обрезан ли наш израильтянин. Впрочем, почему Эфраим Плоткин обязательно должен быть обрезан?..

Из-под стола появилась грустная Светик с пустой тарелкой и бутылкой.

— Как наш узник? ¾ спросил я.

— Аппетит нормальный,— задумчиво ответствовала Светик, набивая трубку. — Реакции живые. Годен. Этта... Я ему сказала, что форму с убитого генерала сняла.

— Света! — радостно встрял Санька. — А вы, оказывается, поэтесса? Это потрясающе.

Светик внимательно-внимательно посмотрела на меня. А Санька продолжил:

— Света! Я тоже бард.

Взгляд у нее стал еще внимательнее. Только теперь она смотрела на Саньку. И хорошо, что на него. А Санька уже функционировал в режиме без обратной связи:

¾ Света! Можно я возьму гитару? Я тут у вас видел, вон там, в той комнате. Так? ¾ не дожидаясь ответа, он метнулся за инструментом.

Светик сморщила личико и жахнула полстакана "Абсолюта". Потом подняла на меня взгляд обделанной младенцем мадонны:

— Блянах... Мутант... а ты тож... менестрель? Мутант ¾ вагант, малоюзаная рифма. Мутант!!! ТАК???

Светик на этом бы не остановилась, конечно, но тут забренчала гитара, и Санька запел сочиненный им когда-то "Ментовский гимн". В отличие от Светика мне было приятно вновь услышать:

Ну и нечто подобное про всех семерых оперов нашего тогдашнего "прайда".

¾ Я думала...— тихо и торжественно произнесла Светик,¾ я думала... что такого уже не бывает...

— Еще? — с готовностью отреагировал Санька.

—Я должна вызвать рава. Иначе...

— Но он приедет с Умницей,— перебил я. — То есть с Фимой. И Фима тоже будет петь, поскольку он — тоже бард. А барды — они поют и играют на гитарах.

— Фима — неформат и стёб-предтеча,— сказала Светик тем же ужасным голосом. — А наш Оксюморон ¾ настоящий поэт, ахха. Да, Александыр?

Санька вдруг ужасно обиделся. Он пощипывал струны на гитаре, как нервничающий юноша редкие усики. И молчал. В наступившей паузе мы все услышали, как снизу завопил Плоткин:

— Ур-роды!

— Ну ладно,— вздохнул Санька. — Если вам не нравятся песни на мои стихи, то я ведь и не претендую. Вот, например, песня. На стихи настоящего, хоть и неизвестного поэта. Света, можете ее рассматривать, как приглашение выпить на брудершафт. А то все "вы" да "вы".

Просто Санька-встанька.

Неожиданно из погреба песню подхватил хорошо поставленный баритон:

— Слышь, ты! — зло заорал Санька в пол, отложив гитару. — Кенар в клетке! Че ты там выпендриваешься? Откуда ты эту песню знаешь? Ее никто не знает. Это мой друг написал,— пояснил он нам. — Он животных любил. Помер.

¾ Друг! ¾ возмутилось подземелье.— Да в жизни Мишка с братками не кентовался! Он бы у тебя и с похмелья рюмки не принял! И живой он, живой! Я его летом видел! Он из Тюмени приезжал! Отпустите меня!

— Во! — обрадовалась вдруг Светик. — Этта который Мишка? Пряхин? В "Огах" читал?

— Он! Да! Ты что, правда Мишку знаешь?! Как же ты тогда можешь?! Девушка, нахрен я вам нужен?! Нету у меня никаких денег! Отпустите меня!!!

Светик одобрительно кивнула, ей явно понравился образ кляпа в мозгах. А мне, наоборот, все происходящее совсем уже не нравилось. И я, подмигнув скисшему Саньке, сам полез в погреб.

Плоткин был перевозбужден и напоминал провинциального трагика. Я сказал ему на иврите, что Санька страшен во хмелю и лучше бы он действительно молчал, а еще лучше, чтобы минут через пять разыграл приступ астмы, тогда я смогу вывести его на воздух, откуда он и сбежит.

Я говорил и внимательно следил за лицом Плоткина, чтобы уловить огонек понимания прежде, чем он его потушит. Плоткин же смотрел на меня выпучив глаза, тяжело дыша, испуганно, словно я говорил с ним не на благородном библейском языке, а на чеченском.

Когда я вылез, Светика на месте не оказалось. Сильно расстроенный и пьяный Санька уже ждал меня с наполненными водкой стаканами. Взгляд его больше подошел бы О'Лаю. Я решил успокоить влюбленного джигита и сказал какую-то банальность по теме. Но Санька отрицательно покачал головой и выдохнул:

— Но она действительно прекрасна. Так?

В молчании прошли десять минут вместе с надеждой, что у Плоткина начнется приступ астмы. Но он сидел, как мышь в Грозном. Когда вернулась Светик, я объявил:

— Надо бы мужика отстегнуть. Он не Плоткин. Поговорить по-человечески и отпустить.

— А че ты такой тормоз, Мутант? — поинтересовалась Светик. — Я его када кормила, протестировала. Аутентичный Николай Кабанов.

— Ясное дело,— сказал Санька. — Это я еще на хате у него понял. Но...— он блудливо взглянул на меня,— в общем, решил, что он нам тут пригодится. Надо было погреб опробовать, да и вообще... — он снова на меня взглянул,— что-то же он знать может.

В общем, Санька привез сюда лжеплоткина с целью отправить меня к нему в погреб, с глаз долой, чтобы не нарушал интим. Да, а я, значит, как дурак... Впрочем, не надо преувеличивать. Двойник Плоткина, да еще живущий со знакомой Эфраиму женщиной ¾ совсем неплохая добыча. Есть шанс, что через двойника доберемся и до оригинала. Значит будем добывать чистосердечные подробности.

Это оказалось несложным. От возможности позвонить жене и выпить водки Николай размяк, а после обещания отвезти его на машине до порога, все простил и все рассказал. Да и рассказывать, собственно, было нечего. Провинциальный актер из Тюмени — ну, парни, представляете это место, там можно нормально жить, если ты хоть как-то связан с нефтью, а твои внутренние залежи никому и нафиг. Пару лет назад пытался вырваться, торкнулся в Москву, пробовался на Мосфильме, но рылом даже на последнюю роль не вышел. Вернулся, зубы на полку, жена тихо презирает. И вдруг — междугородний звонок, какой-то администратор с Мосфильма, то есть сейчас уже он со студии ушел, но доступ к картотеке сохранил, а может скопировал, кто знает. Вот он и предложил не роль, но шабашку, за которую побольше, чем за самую главную роль платят. А всего-то надо — отрастить бороду, приехать с женой в Москву, жить легально с пропиской в чужой квартире и раз в неделю бесплатно ходить к парикмахеру. Потому что похож на какого-то крутого, которому, наверное, надо алиби. Нет, самого заказчика никогда не видел, а зачем? Деньги платит администратор. Где парикмахер? Да в агентстве, там же где и администратор, адрес-телефон есть, вот, но лучше бы не говорить кто дал...

¾ Блин! ¾ расстроился Санька.¾ Это сколько же можно с таким баблом двойников завести, да и прочих подстав нагородить. Мы этот клубок сто лет распутывать будем, так?

А я спросил Николая, сколько еще времени он должен жить на этой квартире. И оказалось, что дела наши совсем плохи ¾ он уже последний раз подстригся и через пять дней возвращается домой, у них и билеты уже куплены.

Это могло означать только одно — не позже, чем через пять дней Эфраим Плоткин покинет пределы России, а наш прайд, наоборот, останется в России и положит зубы на полку.

Наконец, Санька, покачиваясь, встал и провозгласил, что отпускание кенара Николая Кабанова на волю ¾ это жест символический, приуроченный к переходу "на ты" двух поэтических душ, тише, тише, Света, я пошутил, но мы ведь правда перешли "на ты", ну вот. И должен сопровождаться народными гуляниями.

Николай, правда, слегка усомнился в способности Саньки доставить его к жене в целости и сохранности, чем страшно того обидел. После недолгих препирательств сошлись на том, что сначала отвозим Николая к жене, а затем или берем ее с собой, или отъезжаем в загул сами — там посмотрим. Санька явно собирался кутить до открытия пресловутого актерского агентства.

— Форму я, пожалуй, сниму,— задумчиво сказала Светик,— а то покойный деда осудит.

— О, дай поносить! — прикололся я. Очень мне вдруг захотелось проехаться по Москве на навороченном джипе, в генеральском мундире, с шофером.

— А хор-рошая мысль,— поддержал Санька без тени иронии. — Учитывая количество выпитого, без генерала на переднем сидении мне до Москвы не доехать. Денег на ментов не хватит.

Мундир оказался мне впору. Фуражка, правда, немного жала. Постовые нам козыряли. Санька смотрел на них мутным наглым взглядом, но ехал почти прямо. Я отечески кивал. Светик и Кабанов ржали на заднем сидении и сплетничали на театральные темы.

Мы остались ждать результатов переговоров Кольки с женой, но дождались лишь чпокнувшего в ночной тишине сдавленного глушителем выстрела, потом еще одного.

¾ Контрольный,¾ тупо констатировал Санька.

Тут же из подъезда выскочила черная фигура, запрыгнула в ближайшую машину. Санька выругался. Джип не заводился.

¾ Иммобилайзер! ¾ заорал я.¾ Сними!

Джип рванул с места, габаритные фонари отъехавшей машины были еще видны.

¾ Урою,¾ пообещал Санька.

Огни приближались. Машина резко свернула направо, в переулок. Нас занесло. Закрутило. Санька сумел выровнять джип. Мы стояли поперек дороги. Санька тряс головой, как не вписавшийся в ворота баран.

¾ Я, пожалуй, выйду,¾ объявила Светик.¾ А то тянет иногда прогуляцца пешком по родному ночному городу,¾ она открыла дверцу.

¾ Да сиди уже! ¾ в сердцах сказал Санька.¾ Будто я не вижу, что перебрал для автогонок. Я все ж профи, а не фраер.

— Профи? — хмыкнула Светик.

¾ Профи, профи,— подтвердил Санька. — Ты ведь хорошо стер мои отпечатки с его паспорта и мобильника, правда, Боренька? И номерок машины запомнил?

— Ахха...— слегка обалдело выдохнула Светик. — Номер че, правда засейфил?

— Я стер,— подтвердил я. — И запомнил. Съедь с дороги, а?

— Блянах! — вдруг заорала Светик. — Ты нах, волчьясыть, вид делал?! Ты нах утрамбовывал, что ни при чем? Ты знал, что Кабанова отмодерят!

Санька уже отъехал к обочине и обернулся:

— От... чего?

— Сотрут нах! Сделитят! — Светикину басу было явно тесно в джипе. — Ты, выходит, его к эшафоту подбросил, Оксюморон?!

Санька вдруг жалобно попросил:

— Боренька, ну скажи ей...

Мы стояли на обочине второстепенной дороги в ночной Москве, машины чиркали по темной полосе проезжей части, как сырые спички. В свете наших фар мирно фонил легкий дождь.

— Светик,— послушно сказал я,— это не от конкретного знания. Это — от общего знания. Что-то вроде личной гигиены. Ты ведь моешь руки перед едой не потому, что точно знаешь, что на них — холера.

— Птичку жаааалко,— вдруг всхлипнула она. — Сидели... пили... Он — актер, его место в буфете, а не на кладбище-е-е-еееее...

Вот так пририсованные Светику при первой встрече слезы стали реальными. Светик-Пьеро рыдала над провинциальным трагиком Кабановым, да и мне было жаль мужика. Санька тоже подозрительно покашливал.

Мы тихонько отъехали от обочины и поплелись в сторону центра. Светало. Очередной мент козырнул нашему джипу. Я снял генеральский мундир.

Санька резко сломался. Сказал, что это уже вторая почти бессонная ночь, и что организм требует "сто минут сна". Никто не возражал. До открытия актерского агентства было достаточно времени.

Санька похрапывал за рулем, Светик свернулась на заднем сидении и уютно посапывала, а я, наконец-то, обрел возможность прислушаться к собственным мыслям. С момента появления Саньки в "Гоголе" он волок меня в кильватере своей инициативы. По праву ориентирующегося на местности. Да, к счастью, устал.

Второй труп всего за несколько дней меня категорически не устраивал. В этом усматривалась тоскливая закономерность и ожидание от судьбы вопроса: "Третьим будешь?"

Кто убил Кабанова? А, главное, зачем? То есть, даже не так. Прежде всего понять бы, кого убивал киллер — Кабанова или Плоткина? Кто мог заказать Кабанова? Да никто. Разве что сам Плоткин, чтобы обрубить концы, например. Но это не тот конец, который надо рубить. Даже если он как-то узнал, что Кабанова похитили. Наоборот, радоваться должен был, что не зря платил деньги. Кабанов изначально не знал и не мог знать ничего такого, что могло бы помочь найти Плоткина. Даже если предположить, что мы сумеем нарыть что-то в актерском агентстве, а мы наверняка не сумеем, то все равно убивать Кабанова было поздно.

Значит, киллер поджидал Плоткина. Но кто мог зарезать курицу, укравшую золотые яйца? Тот, например, кому дали эти яйца на хранение. Или тот, кто знал, где они хранятся. А еще тот, для кого Плоткин прежде всего не слишком много украл, а слишком много знал. Например, некто, проворачивающий многомиллиардные оружейные сделки. Тогда получается, что Умница на него работает и передал полученную от Светика информацию. Тогда я не жилец, а следующая мишень этого же киллера. Но... не стыкуется. Светик поднималась на свой этаж, к компьютеру, дважды ¾ переодеваться в генерала и наоборот. Допустим, передала она в первый раз, что мы взяли Плоткина, но тогда зачем киллеру напрасно ждать его в подъезде? Приезжай в логово и мочи всех оптом. А во второй раз Светик уже знала, что Плоткин ¾ это Кабанов. А убивать актера Кабанова Науму ну совсем незачем. Ага, значит пока поживем.

А если актер Кабанов все-таки Плоткин? И этот Плоткин настолько дьявольски хитер, что смог обыграть нас всех и заставить поверить, что он ¾ Кабанов. В общем-то никаких неопровержимых доказательств, что Кабанов ¾ Кабанов у нас нет, скорее общее понимание ситуации. Нет, не могли мы так облажаться, не могли. А почему, собственно, не могли? Сколько я знаю примеров, когда ничем нам не уступавшие коллеги и не так лажались.

От таких мыслей мое сознание пожелало отключиться. Мне снилось, что я участвую в забеге. В какой-то момент, еще до выстрела стартового пистолета, все участники начинают бежать. Но этот фальстарт как-то по умолчанию, молчаливым большинством признают законным стартом. Я встречаюсь с оскорбленным взглядом стоящего со стартовым пистолетом Наума, который словно бы вопрошает: "Как же так?" Ноги практически отнимаются, и я зачем-то начинаю вглядываться не в отдаленную победу, а в лица участвующих в забеге. Лиц, как выясняется, нет. Рядом со мной бегут разные биологические виды в одинаковых разбойничье-шахидных масках, черных, закрывающих лицо или морду. Но, судя по всему, есть там и кабан, и какое-то странно-колышущееся, но вполне резвое привидение-негатив, то есть в черном, и антилопа-гну и еще группа неясно кого, но одинаковая, которую я во сне определяю существительным "масса". Они что-то друг другу продают на бегу и что-то друг у друга покупают. Получается, что это не забег даже, а аукцион. А лот ¾ не я ли? Тогда я обязан победить, чтобы никому не достаться.

И вдруг я слышу выстрел стартового пистолета. И фиксирую с удивлением свою внутреннее удовлетворение — мол, наконец-то, все по правилам. Но в этот момент вдруг осознаю, что правила поменялись, поскольку выстрел предназначался именно мне, хотя это вроде и была "стрельба по бегущему кабану". Но бежать мне становится труднее и труднее, я понимаю, что меня ранили, я начинаю отставать, кричу что-то о несправедливости, игре не по правилам, а все — и трибуны, и участники забега, и Наум, и Умница ¾ хором смеются и скандируют: "Му-тант! Тор-моз!"

И я чувствую такую ужасную несправедливость, такую жалость к себе, раненому, что хочется или заплакать, или кого-то изничтожить. И тогда я надеваю такую же черную маску и жду их на обочине беговой дорожки, обнажая клыки и тихо рыча... Но тут меня обступает та самая "масса", у них одинаковый запах, одинаковые слова, они начинают журчать, подхватывают и несут меня куда-то, а я и не сопротивляюсь, поскольку не уверен, что это плохо. А они относят меня к сильно постаревшему Науму и он, сильно нетрезвый, достает из карманов бутылку водки и два стакана. Водка, с каким-то механическим жужжанием, льется в бездонные стекляшки...

Я проснулся от звука ожившего неисправного мотора. Санька бодро сидел в седле, одной рукой крутил руль, другой водил по морде электробритвой:

— Бриться будешь? Или так мутантом и пойдешь на встречу с людьми искусства?

— Так и пойду. Если Плоткин организовал такого двойника, тем более у него хватит ума не оставить следов в агентстве. Так что там нечего ловить, кроме разве что счастья в личной жизни.

— О,— Санька, не сбавляя скорости, обернулся и тихо сообщил, — смотри как она спит!

— Я лучше пока за дорогой посмотрю.

И я посмотрел. И увидел над шоссе рекламную растяжку: "Большая рулетка в казино "Десятка". Только один день — 10.10! В 10 часов вечера! Ставки до 1 миллиона долларов. Попади в десятку!" Санька тоже заметил и заорал:

¾ Спиздили, суки, мою идею! А меня ¾ на улицу!

¾ Оксюморон,¾ простонали сзади,¾ а че ты сгенерил?

— Света,— желчно ответствовал Санька,— "Идея" — это всего лишь марка моих часов.

— Ахха, то есть пока ты дрых их сняли... А куда мы пилим?.. А, ну да. Агентство. Ахха... Кофею б.

— Нет, Света,— сказал респектабельный трезвый Санька. — Кофе мы будем пить в награду, после посещения агентства. Надо прийти туда раньше ментов. Боренька идет со мной.

— Не,— возразил бас сзади. — Это я иду туда с тобой. Вродь я актриса, а ты... ну, этта... дядь. Дядь Саша. А Мутант пусть тут. У него документы паленые.

— Короче,— Саньке очевидно весь этот детский сад надоел. — Мы туда внедряться не собираемся. Боренька, действительно, напои-ка Свету кофейком, а я схожу один, поговорю. Я хоть на мента похож, так? На отъевшегося.

Кофейня оказалась компьютеризированной. Светик страшно обрадовалась и ринулась в Интернет, общаться с начальством. Я, как бы от нечего делать, скромно подсел рядышком. Светик не прогнала. И даже проинструктировала — дала адрес их запароленной гостевой и код доступа. Правда, предупредила, что мне этого было знать не положено, поэтому Фиме ее не сдавать и самому не пользоваться, во всяком случае, пока она жива.

— А что,— бодренько отреагировал я,— есть опасения, что можешь перестать быть живой?

Светик даже не хмыкнула. И головы не повернула. А ответила с небольшой запинкой, продолжая возить мышку по коврику:

— Ахха... Четта, знаешь, колбасит меня непадеццки.

— В смысле?

— Бес. Четта мне не нравицца.

— Ну ты знаешь, ты давай уже или конкретизируй, или вообще не волнуй младшего детектива. В чем дело, Светик?

Светик, наконец, повернулась ко мне и слегка дернула верхней губой, обозначая то ли оскал, то ли улыбку:

— Ничё. Ня. Во, шеф онлайн.

По экрану монитора поползли строчки пьесы:

ГАОН: Наконец-то! Почему застряла в офлайне?

ПОЭТКА: Я не дома. По айпям не догнал? В кафе.

ГАОН: А Мутант где?

Светик покосилась на меня, на миг задумалась, потом набрала:

ПОЭТКА: Свалил в агентство за инфой. С Оксюмороном. Тока там битый линк.

ГАОН: Что за агентство? По порядку излагай.

ПОЭТКА: Прям тут?

ГАОН: Да, я позаботился. Я на чужом лапте.

— Что такое "лапоть"? — почему-то шепотом спросил я.

— Лэптоп,— отмахнулась Светик. — Не тормози.

ПОЭТКА: Не того загрузили. Ошибка 404. Плоткин=Кабанов :/

ГАОН: Плохая новость :(

ПОЭТКА: Ахха. Тока этта была лучшая новость. А ща худшая. Кабанов=труп %((

ГАОН: :((((( Опять! Мутант — полный отморозок. Будь с ним осторожна. Не выпускай из виду. Ты уже забрала у него мой паспорт?

Тут Светик покосилась на меня как-то задумчиво. Я показал монитору средний палец.

ПОЭТКА: Неа. Он хочет меняцца на настоящий. А че значит "опять"? Мутант че — душегуб?

ГАОН: Не без того. Он широкопрофильный. Доверять ему нельзя. Скажи Мутанту, что у тебя есть спец переклеить фотографию в паспорте. И забери! Срочно!

¾ Это маниакальное желание не предвещает ничего хорошего,¾ прокомментировал я.

ПОЭТКА: А че так нервно? Этта я нервничать ща будду. Тут передо мной чела хакают, труп теплый валяецца, а я, межпро, его до того киднепнула и пальчики мои на нем мож есть, и видели меня соседки, че за подстава, Фима?!

ГАОН: Это не подстава, никто тебя не подставлял, конечно, ты что? Случайное несчастное стечение обстоятельств. Подожди... Давай-ка изложи толком, что у вас там произошло?

ПОЭТКА: Твоя наводка — на клон. Тюменский актер Кабанов. Сначала не верили, тестировали до ночи. Повезли взад, а в подъезде ¾ киллер. Пьяный Оксюморон не догнал, во всех смыслах. Чуть не разбились нахреф. Ща менты ушли нюхать в агентство, через которое Плоткин сгрузил себе клона. Я на такие сюжеты не подписывалась :(

ГАОН: ИМХО, сам Плоткин обрубает свои связи.

ПОЭТКА: Ахха... Делитит своего клона, чтоб не дать жене развод. Прынцыпыальный какой...

ГАОН: Права. Как я сразу не понял :( Подставу устроил Оксюморон. Это же очевидно. Догнать он не смог! Просто имитировал аварию. Боюсь, что Мутант с ним, а не с нами. Срочно забери паспорт! Сам не даст ¾ укради.

¾ Начинаю за себя волноваться,¾ честно признался я.

¾ А мож, нада уже за всех нас? ¾ отозвалась Светик.— Ну и френды у тебя, Мутант.

ПОЭТКА: Ну и френды у тебя, Гаон. Этта, украсть, говоришь? А че тада не убить? %)

ГАОН: Не зацикливайся на убийстве ¾ это какая-то случайность. Плоткина все равно необходимо найти. Как собираешься искать?

ПОЭТКА: Мутант и Окся говорят, что када у чела стока зелени, его найти низзя. Про Бин Ладена читал? ;)

ГАОН: Что значит "стока"? Три килобакса? 30? Пол-лимона? Московский мент и за сотней охотиться будет.

Наш прайд обменялся взглядами загонщиков.

ПОЭТКА: А хреф его знает.

ГАОН: Узнай. И придумай, как найти Плоткина. Ты же умная, вот и проявись нестандартно. Вспомни, как Фрумкина вычислила! Ментов не слушай ¾ они тупые.

ПОЭТКА: Гоняцца за Монтекристой ¾ этта много денех нада.

ГАОН: Зачем?

ПОЭТКА: Не на Горбушке ж его рыть ;Р

ГАОН: Ладно, как всегда?

ПОЭТКА: Не, такие игры с трупами — этта уже непадеццки. 100 килобаксов. 10 на текущие дела + 90 за моральный ущерб. Ы?

Возникла пауза.

— Переживает,— объяснила Светик. — Ща обретет дар речи и торговацца буддет. Хех.

— Нет у него и близко таких денег,— сказал я. — Это он перед тобой крутого разыгрывает. Ешиботник на двадцатилетнем "Бьюике".

— Ниибёт, этта тест,— объяснила Светик почти весело.

ГАОН: ОК. 10 кб на текущие — сегодня. Остальное — когда найдешь Плоткина. Все, успехов. Бай.

— Ахха..,— с тоской выдохнула Светик. — Четта мне тотально расхотелось его рыть. А тебе?..

— А у меня другого выхода нет,— честно сказал я.

— А скоко денех у Плоткина он, кабы, не знает... — брезгливо сказала Светик. —Акела промахнулся, ахха... Полный ацтой.

Я хмыкнул.

— Скопипейстим кофе? Запьем случившееся? — предложила Светик. — Мутант, а ты про меня все понял?

— Я еще в процессе. В стадии приятного удивления.

— Тормозишь. Так вот,¾ Светик неторопливо раскуривала трубку,¾ я ваапще пофигистка. Никого не лечу. Но меня колбасит, када мною манипулируют или пытаюцца юзать втемную. Тады я зверр. Это внутреннее такое озверение. Не всегда страшно, но никогда не прощаю. А тебе один тока раз простить могу. Патамушта сама пыталась тебя так юзать. Короче, пока кофе недопит и трубка недокурена ¾ у тебя есть шанс.... "Смотри, это твой шанс узнать, как выглядит изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи, запоминай же подробности..." — она замолчала и сидела теперь с довольно-таки мрачным лицом.

Я отхлебнул кофе. Что ж, Светик раскрыла карты, причем имея несколько козырей. Она имела право предложить открытую игру. А я не имел права эту игру принять без согласия Саньки. Санька-то может и согласится, он повелся на Светика, да и рискует все ж не шкурой. Но даже если Санька примет открытую игру, я не смогу рассказать им про стариков. Гнусный возраст ¾ в молодости стараешься не подставляться врагам, а потом взрослеешь и не хочешь подставляться никому в принципе. Пожалуй, в нашем трио самая фальшивая партия ¾ у меня.

¾ Я беру этот шанс, Светик. Только пей и кури помедленнее. Фима угадал, я не с ним, а с Санькой. Поэтому раскрывать карты мы будем или не будем вместе.

— Ахха,— кивнула она, как профессор на консультации,— тада, значт, считай, что утрамбовали. Окся раскрывать карты будет, конечно. Он даж воодушевится... А че ты такой нещщастный?

А что я такой несчастный? Чем дольше я придумывал жизнеутверждающую реплику, тем дольше не отвечал. Светик уже и хихикать перестала, и даже сказала мне коротко и сочувственно:

— Не сцы, Мунант, не нарвемся, так прорвемся.

А тут и Санька вернулся. Кратко сообщил, что в агентстве Плоткин был. Сам явился. Но только один раз. Еще летом, когда сделал заказ. Предоплата сто процентов. Наличными. Короче, никаких следов, полный порожняк.

— А мы тут с Мутантом этта... начальству нашему заграничному решили изменить,— объявила Светик.

Санька напрягся и стал ждать продолжения. Но Светик только улыбалась ему сквозь клубы дыма. Пришлось мне:

— Санька, нам тут Светик предлагает повысить уровень нашего взаимного доверия. Собственно, свою часть пути она уже прошла. Я только что узнал много интересного про нашего с ней шефа, хотя знаю его уже лет двадцать. Хотелось бы сделать ответный жест. Ты как?

— В смысле? — нервно сказал Санька.

— В смысле твоей марки часов,— помогла Светик. — Че там у нас с казино, ы?

Я отрицательно помотал головой в ответ на гневный взгляд Саньки:

— Чесслово — ни намеком. Она сама.

— У меня за хребтом, Александыр, элитные, блядь, университеты. И бабка — ведьма. С подтвержденным стажем. Ы?

— Все,— сказал Санька,— сдаюсь. Панически отступаем под натиском превосходящих интеллектуальных сил. Так вот, когда у человека столько зелени, как у Плоткина, найти его практически невозможно. Про Бин Ладена читала?

Мы почти одновременно захихикали, Санька недоуменно всмотрелся в нас и продолжил недовольным тоном:

¾ Найти невозможно, а вот выманить ¾ за милую душу. Надо только в его эту милую душу влезть. Это редко удается, но нам с Боренькой ¾ удалось. Так?

¾ Ахха,— заинтересованно констатировала Светик,— ахха.

— Ну вот, душа Эфраима Плоткина давно и прочно погрязла в азарте.

— Во, "большая рулетка" для большой дичи? Супер, кайфы. А че, рулез, менты. Неформат!

Мы с Санькой переглянулись и сочли это восторгом.

— Ну, ведь должно получиться, так? — Санька был похож на О'Лая, потянувшегося за лаской.

— Неа, не факт. Зависит. Зависит как он зависит. Азарт ведь бывает и здоровый, и не. Если здоровый, то совладает, не высунецца.

— Да какой он, блин, здоровый! — вскричал Санька шепотом,— на всю голову он больной! Он каждый месяц в Турцию из Израиля летал — только чтобы поиграть. И вообще, где только мог играть, там и не удерживался. Ну?

Светик покачала тяжелым черным копытом, подумала и улыбнулась кроваво-красным ртом:

— Тады — наш. Схарчим. Шампанское мож заказывать.

Я вздохнул. Видимо, громко и тяжко. Санька согласно кивнул. Светик развела руками:

— Четта я не вкликалась. А че вы тогда такие загруженные?

— Патамушта,— зло сказал я. — Идея с большой игрой наша, а использует ее бывший Санькин банк. Банк это все и организовал. В собственном казино. Чтобы поймать Плоткина. Там вся паутина сплетена для одной-единственной мухи по имени Эфраим. И как мы сможем увести у них добычу?

— Как-то точно можем,— блестел глазами Санька. — Как-то всегда можно. Надо понять — как. Другого же шанса не будет!.. Света, у тебя есть вечернее платье?.. Например, вы вдвоем идете вечером в казино... Боренька, например, в генеральском мундире... я жду на подхвате... нет, фигня все это. Как ты говоришь, "неформат" нужен. Боренька, ну а ты чего?

Я пожал плечами. Что втроем можно сделать такого, что не сможет пресечь многочисленная проинструктированная охрана.

— На подступах его надо ловить,— сказал я вяло,— но все равно не получается. Там его тоже будут ждать. Слишком много денег.

Светик вцепилась в свою люльку, как младенец. Присосалась. Закашлялась от слишком глубокой затяжки. Выдавила:

— Паутина, говоришь... Этта... мысыль! Ахурамазда нам поможет!

Санька заинтересованно выслушал новое выражение. Да, Светикина бабушка, наверное, действительно была ведьмой. На внучке это сказалось. Я случайно знал, что Ахурамазда — это что-то вроде главного бога у зороастрийцев.

Десятого октября две тысячи четвертого года в девять часов пятьдесят пять минут вечера, стоя у парадного подъезда казино "Десятка", можно было воочию убедиться, что Москва обогнала все города мира не только по количеству "Роллс-ройсов" и шестисотых "Мерседесов", но и по числу господ, желающих делать свои ставки в особо крупных размерах. Все ждали заветных десяти часов и в казино входить не торопились, а независимо прохаживались перед подмигивающими гирляндами, ярко освещавшими вход. Охрана, хоть и очень многочисленная, заметно нервничала — такого количества народа явно не ожидали. Периодически на тротуар выскакивал очередной распорядитель и нервно-вежливо предлагал пройти в помещения заранее, чтобы не создавать давку в ответственный момент и успеть выпить бесплатного шампанского. Толпа — молодая, веселая и, наконец-то, пестрая — на обращения реагировала вяло — кто-то спросил какое шампанское, кто-то посоветовал вылить эту дрянь в бассейн, кто-то — запустить туда пираний.

Санька выпросил у меня пейсатую кипу — он почему-то решил, что это лучший способ остаться неузнанным бывшими коллегами. Я так понял, что репутация у него была несовместимая с таким маскарадом, но решил не уличать Саньку в антисемитизме.

— Все Света,— Санька посмотрел на часы,— молись своему Ахурамазде.

— А че ему молицца? Он уже все утрамбовал. Теперь все зависит от вас.

— Мутант! — вдруг гыкнула Светик.— Ща Оксюморону нада буддет по-еврейски лопотать.

— Этопровалподумалштирлиц,— пробормотал Санька.

К входу в казино чинно шествовала еврейская религиозная пара. Породистая. Таких классных религиозных женщин я у нас в Иерусалиме не видел. Дама очень украшала свою черную скромную одежду, а одежда, в благодарность, не мешала угадывать. Намагниченная была дама, взгляды притягивала. Элегантная шляпа переводила однозначную сексапильность на уровень скрытой эротики. Эта шляпка, вместе с тонкими высокими каблуками возносила ее над толпой. Немелкий спутник был на голову ниже.

— Не согрешишшь — не покаешшься,— прошипела Светик.

— В смысле? — оживился Санька.

— Про тетку. Походка бляццкая.

Мы с Санькой заинтересованно проследили за походкой. Да. Шла, как по подиуму, носочки туфель чуть внутрь. И рост... И внешность... Даже не хотелось отводить от нее взгляд. Но я, все-таки, присмотрелся к спутнику. Ну, шляпа у него была такая же, как и у меня несколько дней назад. Умница называл ее обычно "мой верный кнейч". Из-под нее свисали шикарные рыжие пейсы, раза в два пообъемнее тех, что были на Саньке. Большая борода почти сливалась с галстуком, тоже рыжеватым. Ну, костюм. Получше, чем Умницын, а главное — пиджак нормально застегивающийся, на правильную для мужика сторону. Раньше бы внимания не обратил, но после Умницыного лапсердака... М-да. И что же у нас получается? Неформат сплошной. Не по уставу одет "пингвин". Что застегивается на нормальную сторону, это ладно, не такой уж он богобоязненный, если в казино явился. А вот пейсы и галстук... Это как гимнастерка с бескозыркой. Не бывает. Даже мне известно, что такие пейсы отращивают только хасиды, а галстук носят только литваки. А это означает...

— Светик! Это он! Санька, это он, он! Плоткин!

— Да ну,— мотнул пейсами Санька,— что он — идиот? Евреем сюда приходить? Да еще с такой телкой? Она же в глаза лезет. А следом — он.

— Санька! Упустим! Он не идиот. Ты реагируешь так, как он рассчитал! Светик, давай!

— Супер, беспесды! — восхитилась Светик. — Во, этта неформат!!! Сдвиньтесь, заскриньте от охраны. А то сделитят еще нахреф.

На крыльце один охранник уже что-то втолковывал другому, глядя на нашу добычу, а тот, видимо старший, отрицательно мотал головой, но сообщал что-то в переговорное устройство. Светик, спрятавшись от них за нашими спинами, достала ракетницу, и в ночном небе вспыхнула зеленая звезда.

И тут же почти все вокруг на счет "раз" натянули на головы черные чулки, на счет "два" достали наручники, на счет "три" пристегнулись к ближайшему соседу в маске. При этом они образовывали хороводы вокруг тех, кто остался без масок. Охрана на крыльце заметалась, их можно было понять — ясно, что надо что-то делать, а что непонятно ¾ не стрелять же в толпу, которая хоть и выглядит угрожающе, пока вроде на штурм здания не идет, а творит одно сплошное сумасшествие.

Вся толпа теперь состояла из колец "кандальников", сомкнутых вокруг "поднятых из спячки медведей", в ужасе таращившихся на черные хороводы вокруг. Среди "медведей" самыми опасными были затесавшиеся в толпу охранники — некоторые уже повыхватывали пистолеты и растерянно ждали повода, моля взглядом о подсказке начальство, сгрудившееся на крыльце казино.

Вокруг нас тоже замкнулась цепочка. Но мы быстро натянули на головы черные чулки, и она распалась, чтобы окружить человека, пытавшегося протолкнуться к рыжему еврею. Так же дезактивировали еще двух претендентов на Плоткина. Да и сам Плоткин с дамой был окружен.

Наш прайд дружно двинулся в его сторону.

— Во имя Ахура! — гудела Светик.

— Мазды! — с чувством отвечали ей и отмыкали пластмассовые наручники, прерывая живую цепь.

Плоткин, осознав, что "Ахурамазда" идет по его душу, с ужасом глядел на нас и явно был готов к худшему. К худшему был готов и я ¾ если Эфраим был с охраной, то наш прайд мог попасть в то еще сафари. Весь наш план строился на том, что для подпольного миллионера охрана еще опаснее ее отсутствия. Но считал ли так же "неформатный" Эфраим?

Похоже, Плоткин уже вообще никак не считал. Он напоминал загипнотизированную курицу и, кажется, даже не мигал. Зато дама его заняла активную жизненную позицию и билась в матерной истерике.

— Хва баяцца!— приказала ей Светик и сбила кнейч с Плоткина.

Я тут же натянул ему на голову плотный чулок. Санька возбужденно заржал:

— Прямо как презерватив на глобус! Так? Ну, шалом, хавер! Дай миллиончик!

Санька отпихнул даму, пытавшуюся пнуть его в промежность. И мы ушли именем Ахурамазды, волоча Плоткина и оставив безутешную "вдову по сопровождению" в траурном кольце.

Мы загрузили негнущегося Плоткина в Санькин джип. Санька сдернул чулок, хапнул воздух. Светик плюхнулась на переднее сидение и, как только тронулись, сорвала маску, зафигачила прямо через окно красную сигнальную ракету и вздохнула:

— Вродь фсё. Вива, прайд!

Я успел заметить, как распались хороводы и разом исчезли с голов черные чулки. Санька гнал грамотно, переулками.

— Ч-что это все з-значит? — промямлил Плоткин.— Я израильский подданный.

— Этта значт — флеш-моб,— довольно сообщила ему Светик, обернувшись.— Ы? Мутант, а че вы там сзади в чулках, такие тождественные? Во ты тормоз. Сними с добычи намордник.

Действительно, что это я так притормозил. Испытывая неловкость за проявленную неоперативность, я тут же выполнил приказ и лишь потом сдернул чулок со своего лица.

¾ Боря! Ты!? ¾ в ужасе завопил Эфраим и попытался выброситься из летевшего на сумасшедшей скорости джипа.

Теперь уже Плоткин дублировал в погребе Кабанова. Только почему-то никого, кроме меня, он в данный момент не интересовал. Вместо того, чтобы допрашивать Эфраима, допрашивали меня.

С момента, как Плоткин узнал во мне Борю, Санька со Светиком резко замкнулись друг на друге, а на меня поглядывали изредка и искоса, хотя из поля зрения не выпускали ни на миг. На лицах их читалось такое, что лучше уже было не читать. Наконец, спровадив Плоткина в место лишения свободы, они уселись рядышком, напротив меня. Между нами был стол, по которому теперь Санька барабанил пальцами, а Светик постукивала трубкой. Я же сидел с оскорбленным лицом человека, уверенного в своей правоте, но не уверенного в своих поступках.

— Боря, а ведь я помню,— мрачно начал Санька,— у тебя же была практически абсолютная зрительная память. А для склероза еще, вроде, рановато. Так?

— Ты, я так понимаю, о том, почему Плоткин меня узнал, а я его нет?

— Ахха... Оправдывацца буддешь?

— А что мне оправдываться? Я сам удивлен. Я вообще не знаю, откуда он меня знает...

— Он тебя, значит, знает. На "ты" и по имени. А ты его, выходит, совсем не знаешь, так?

— А че не проинтервьюировал добычу в пути? Сидели вы рядом, дорога дальняя. Или тебя этта, вродь, ниибёт?

— Да поймите... Вот, Светик, тебе Санька подтвердит... в нашем деле нельзя показывать, что ты знаешь меньше, чем кажется подследственному. Поэтому я и сделал вид, что меня не удивил его вопль "Боря", что и я его знаю... Ну что ты на меня так смотришь, это же азы. Санька бы так же на моем месте поступил. Санька?

Санька, кривясь, слегка обозначил кивок. Я продолжил:

— Санька, пойми, его "ты" вообще ни о чем не говорит. Ни о каком близком или даже вообще знакомстве. В иврите вообще "вы" нет, мы привыкли тыкать всем.

Санька кивнул и усмехнулся:

— Ну да, ну да. Только он с тобой, вроде, по-русски говорил, так? А "боря" это у вас, в иврите, это как "наташа" в Турции? Так?

Я тоже начал заводиться. Да какого черта? В чем они меня подозревают?

— Какого черта! В чем вы меня подозреваете?

— Мыслим,— объяснила Светик.

— Да я не спорю, что он меня знает. Если хотите знать, мне его фотография тоже смутно знакомой показалась. Я даже пытался вспомнить. Но потом решил, что это типаж просто распространенный. У нас таких много. Или как-то он в полиции мелькал, или в гостях где-нибудь, или еще что-то. Да блин, страна у нас с гулькин хрен, все "русские" вообще всех "русских" знают или хотя бы видели... Давайте его самого спросим, а? Мне тоже интересно. Знал бы, что вы так отнесетесь...

Мою не слишком связную, противную мне самому речь, перебил звонок Светикиного телефона, вернее его хамское мартовское мяуканье. Светик еще в первый день объяснила, что не любит таскать с собой трубку по дому, а любит громкую музыку. Поэтому сделала такой сигнал, чтобы О'Лай на него реагировал. И действительно, шарпей тут же затявкал в ответ.

— Ахха? Ахурамазда, вива тебе, беспесды! Дык. Дык! Не... Во... Ты все супер продвинул. Рулез! Концепт полный, ахха! Этта войдет в канон флеш-мобов, адназначна... Отследил линк? Че и адресок скачал? Ахха... заскринилась. Все, засейвила. Респект тебе, Ахурчик, жжошь!

Светик уловила безумный взгляд Саньки и прикрыла трубку:

— Я ща. Надо чела погладить. Он старался.

Санька посмотрел было на меня, ища сочувствия, да тут же отвел взгляд, поднялся и быстро полез в погреб. Присутствовать при оглаживании лидера московских флеш-моберов было свыше его сил. Меня на допрос он не пригласил. А я обиделся и не стал навязываться, хотя зря, конечно. Вместо этого я продирался сквозь этот новояз к смыслу телефонного разговора, который свелся к банальной просьбе великого флеш-мобера Ахурамазды, оказавшегося начинающим поэтом, посодействовать в публикации подборки стихов.

Мне даже захотелось позвать из погреба Саньку, чтобы тот порадовался. Потому что когда Светик предложила флеш-моб и объяснила, что это "типа организованная толпа, так вам будет проще понять", Санька был категорически против. "Я понимаю, что толпу еще как-то можно организовать,— говорил он,— но зачем толпа должна организовываться? Цель?" "Бес! — кричала Светик,— Бес цели!" "Я понимаю,— орал Санька,— я не дурак. Я спрошу иначе. Для чего она организовывается?" "Для концепта!¾ вопила дурным голосом Светик. — Ни для чего! Бес патамушта! Для концепта!" "Не бывает ни для чего, Света,— объяснял Санька. — Ты еще молода и не знаешь. Людьми движет цель, причина то есть. Просто иногда она не ясна".

Но Санька появился как раз к концу разговора. И доложил Светику:

— Утверждает, что пил с Мутантом водку.

— Врет! Где?! Когда?!— потребовал я.

— На свадьбе твоей тещи.

— Да лана,— сказала Светик,— не дразни его пока.

Я истерически захохотал. А Санька невозмутимо продолжил:

— Уверяет, что Борина теща несколько лет назад вышла замуж за босса.

— За какого босса? Мутантова или Плоткинского?

Санька сел и покрутил головой:

— Охх, Света. Получается, что за их общего босса. Плоткин уверяет, что у них общий босс, который послал Борю найти и убить Плоткина.

Светик поморгала и уточнила:

— Босса Фимой кличут?

— Наумом,— поправил Санька.

— Бляяяя,— проблеял я, поняв, наконец-то, что произошло.

— И он еще генерал,— добавил Санька. — В отставке. И один из главных клиентов нашего банка,— тут он потрясенно посмотрел на меня.¾ Борька, а зачем твой тесть выпер меня с работы?

Наступило молчание.

— Непадеццки,— подытожила Светик. — Мутант, будешь оправдывацца? Или сразу пойдешь нах?

Идти мне было некуда, поэтому пришлось объясняться:

¾ Теперь я понял. Мы виделись один раз в жизни. Действительно, на этой самой свадьбе. Там гостей было под тысячу. Я тогда от радости напился. Сразу ушел в отрыв. Ну не каждый день выдаешь замуж засидевшуюся стервозную тещу. А Плоткин, наверняка, явился не к началу. Вот он меня и запомнил, а у меня осталось только смутное ощущение, что где-то его видел.

¾ Это ладно,¾ мрачно сказал Санька,¾ это у тебя складно вышло. Но зачем твой тесть выпер меня с работы? Ты ведь ему звонил из моего кабинета, так? Ты же знал, что у меня три с половиной...¾ он осекся, словно выдернул шнур радио из розетки. И честно уставился на Светика, тупо лыбясь.

¾ Три с половиной чего? ¾ Светику, кажется, было не слишком любопытно, а просто мешала оборванная фраза.

Санька зашарил взглядом по потолку. Светик обернулась ко мне. Я вздохнул и проявил мужскую солидарность:

¾ Три с половиной лимона карточного долга, конечно. В рублях, да, Санька?

Но Санька, как оказалось, лепил перед Светиком совсем не тот имидж, который я помнил:

— Боря! — возмутился он. ¾ Ты отлично знаешь, что я не картежник! Света, это мои предки. Две бабушки и полтора дедушки. Все они находятся на полном моем иждивении.

Мы со Светиком слегка прибалдели. Я молча, а Светик вслух:

— Ы? Этта... Второму деде че, трамваем ноги оттяпало?

Но Санька уже продумал легенду и его было не сбить:

— Нет, Света. Просто мой сводный двоюродный брат участвует в половине расходов только по этому общему дедушке. Константину Макаровичу Внукову.

Что для Саньки было первой попавшейся ассоциацией, для Светика оказалось давно и сильно ненавидимым форматом. Она дернула всеми мимическими мышцами и пробормотала:

— Апэчэ. Ахха... Александыр, уверена, что ты наизусть "У Лукоморья" выкладываешь.

Санька дал правильную реакцию. Потому что не знал, какую надо. Он смолчал. И повторил, глядя мне в глаза:

— Зачем вы с тестем выперли меня с работы?

— Я. С тестем. Или без тестя. Не. Выпирал. Тебя. С. Работы,— сказал я со всей возможной доступностью. — Я. С тестем. Не "мы". Санька, это же так просто.

— Твоего тестя зовут Наум? Ты ему звонил из моего кабинета?

— Моего сводного тестя зовут Наум,— не удержался я. — Но я не звонил ему из твоего кабинета. Не звонил. Я от него как раз и скрываюсь. А звонил я Фиме. Светик, ты можешь это подтвердить. Помнишь, ты еще удивилась, что после разговора с Фимой я так быстро тебя нашел? Ты ведь помнишь, когда я позвонил тебе в первый раз?

— А че тут помнить,— Светик взяла мобильник, потыкала в кнопки и сказала Саньке. — Во. В среду. Около шести было. Мутант мне на стационар звонил. Но аккурат в промежность Алконоста и Кисюка, я внутренним оком фиксанула.

— Примерно совпадает,— признал Санька. — Ну и что? Может, он в два места звонил. Или в три. Я же к нему, как к другу. Не контролировал.

— А ты, блин, проконтролируй! — заорал я. — У тебя остались связи в банке? Верунчик какой-нибудь, или Олюнчик? Возьми счета на международные разговоры!

— Тогда объясни,— кивнул Санька,— зачем твой тесть...

— Дисконнект! — приказала Светик, жалостливо на меня посмотрев. — Мутанту тут я верю. Этта не он тебя отмодерировал. Ахха... Мутант, зачем твой тесть Оксюморона обижает?

— Потому что он хочет меня убить,— сказал я честно, понимая, что лучше бы было что-то придумать.

— Беспесды? — восхитилась Светик.— Че, и сюжет сможешь связать?

— Я смогу! ¾ вдруг обрадовался Санька.— Вот и Плоткин говорит то же самое, что Наум этот хочет его убить. Значит, тесть Бори ¾ арабский террорист,¾ он гомерически захохотал, потом помрачнел.— Только это все равно не объясняет зачем надо было меня увольнять.

¾ Мож, рискнем послушать Мутанта, не комментя, а то не продвинемся ни разу,— предложила Светик и, взглянув на Саньку, вздохнула,— ну, этта... перебивать не будем, а пусть договорит?

Так я получил последнее слово. Оно было длинным и честным. Я, как мог, объяснил, что уволить Саньку было Науму совершенно необходимо. Иначе, выявив мои предсмертные связи, следствие заподозрило бы, что именно Санька, как начальник охраны, организовал ликвидацию неугодного банку иностранца, а в списке главных клиентов банка сразу нашло бы моего соотечественника и родственника Наума. То есть из-за нашей случайной встречи следствие, идя по ложному пути, пришло бы к настоящему заказчику моего убийства. И Наум захотел этого избежать, уволив Саньку, пока я жив.

Санька тупо покивал головой, у Светика заблестели глаза:

— А за что, за что Наум хочет тебя сделитить?

— Я слишком много знаю. Только не знаю, что именно,— признание мое переполнялось истинной тоской, поскольку было выстраданным. Это, наверное, чувствовалось. Потому что Светик подсела поближе, уложила белое яичко личика на подставку ладошек и, жалостливо понизив голос, прохрипела:

— Мутантик, ты не того... не зыдыхай так явно, не висни... детализируй.

Я, кажется, действительно устал. Во всяком случае, как-то вяло изложил им канву происшедшего со мной, начиная с приезда в Наумову сукку. Слыша себя словно со стороны, я почти удивлялся — что этот мудак несет.

— ...в общем,— закончил я изложение,— Плоткин может знать больше. Во всяком случае, он уже созрел для чистосердечного общения.

Сначала, сидевший перед нами на табуретке, пристегнутый к ножке стола Плоткин был похож на щенка, накрытого железным корытом — каждое слово он воспринимал, как оглушительный удар по дну и втягивал голову в плечи. Даже неприятно было смотреть на такую перепуганную добычу. Отвечать на вопросы он отказался отчаянным сдавленным голосом:

— Зачем? Все равно убьете. Давайте уж сразу.

— Чиста партизан,— оценила Светик. — Давай лучше частями?

— Расчленять предлагаешь? — оживился Санька. — Топор нести?

— "Я выберу звонкий, как бубен, кавун — и ножиком выну сердце!" — хрипло продекламировала Светик.

Но Плоткин, потерявший вместе со свободой и чувство ну, не юмора, а адекватности, мученически умирать не хотел еще сильнее, чем просто умирать. И слабым голосом смертельно больного человека разрешил:

— Спрашивайте...

Наш прайд допрашивал Плоткина долго и бестолково. Собственно, гордое слово "прайд" было здесь абсолютно неуместно. Мы были похожи на трех зверенышей, которым швырнули для тренировки подраненного кролика. Каждый пытался ухватить покрепче и утянуть в свою сторону. Саньку больше всего интересовало где деньги лежат. Меня — откуда они вообще взялись. А для Светика самым интересным были нестандартные ходы, отношения между фигурантами, возможные убийцы Кабанова и запланированные пути исчезновения денег и Плоткина. Нам помогала лишь уверенность Плоткина, что мы и так знаем многое из того, о чем спрашиваем. Он, кажется, усматривал в этом какой-то дьявольский замысел, заметно нервничал и подолгу обдумывал каждое слово.

Было ясно, что Плоткин выбрал жизнь, а не кошелек, но не готов отдать этот самый кошелек, пока не получит стопроцентную гарантию сохранения жизни. При этом "честное слово офицера Муравьева" считать гарантией не соглашался, а все его предложения сводились к "утром исчезновение, вечером деньги". На что Санька даже не находил слов, а только возмущенно фыркал, как дрессированный дельфин, исполнивший кульбит, но не получивший за это рыбу. Не получалось у нас с Плоткиным никакого взаимного доверия. Зато он был очень вежлив. И очень вежливо и печально отклонял все Санькины варианты, сводящиеся к "утром деньги, а вечером свобода".

Больше всего Плоткин терялся от вопросов Светика. Некоторые из них даже мне казались более, чем странными. Например, Светик, звучно зевая и сладко потягиваясь, вопрошала:

— А вот стока многа убитых енотов этта для концепта или просто жить?

Из ответов Плоткина следовало только то, что смысл Светикиных вопросов от него ускользает. Но Светику это совсем не мешало. Короткие серии ее вопросов всегда содержали заключительный:

— Нах артиста Кабанова сделитили?

После чего следовали длинные клятвы и стенания Плоткина, что он об этом ни сном, ни духом. Светик лишь саркастически усмехалась.

Больше всех преуспел я. Из моих наводящих вопросов и осторожных недоуменных ответов Плоткина следовало, что мы с ним состоим в одной влиятельной организации. Но не в банальной мафии. А в освященном гуманистической идеологией подполье. Выходило, что Наум так и не слез с романтической красноармейской кобылы из кавдивизии генерала Доватора, а после ранения, плена и побега доскакал на ней до подмандатной Палестины и стал одним из уже почти былинных коммунистов-сионистов. Придя к этому выводу, я сначала его отмел, не очень это вязалось с бытовым здравомыслием Наума. Но потом вспомнил, что за несколько лет знакомства и застолий мы ни разу не говорили о политике. А это в Израиле если не совсем невозможно, то уж точно подозрительно. Порой у него проскальзывало сочувствие к арабам, но мне это всегда казалось не идеологией, а просто широтой души. Впрочем, кто, как не клинический романтик, из верности школьной любви, мог жениться на моей теще.

К утру стало ясно, что расклад даже хуже, чем представлялось до сих пор. Взятый мною в Аминадаве "китайский след" оказался ложным. Эти сенильные комсомольцы образовали этакий эксклюзивный клуб интернациональной дружбы с палестинскими бонзами. Даже эксклюзивный бизнес-клуб. Фактически, старики, используя свои связи, разветвленные почти во все кабинеты, лоббировали палестинские интересы. За это им щедро платили. Ну, не все так было цинично и однозначно, деньги они получали от "совместных проектов". По-видимому, свое государство, для создания которого все они немало сделали, старики ощущали "своим" в буквальном смысле этого слова. И запускали руки в казну так же непринужденно, как в собственный карман.

В смеси электрического и тусклого утреннего света, придающей происходящему какую-то нереальность, я наконец-то понял, что выболтал мне сорвавшийся с цепи здравого смысла инвалид. Собственно, я сам спровоцировал старика на откровенность, вежливо восхитившись его энергией. Это слово слишком много для него значило. Восхищавшая его идея Ривки "отключать их за неуплату" только у такого охламона как я могла вызвать дурашливую ассоциацию с реанимационной палатой. Отключали, естественно, палестинские населенные пункты, традиционно не платящие за электричество, а то и просто его ворующие. А потом, после активного вмешательства Хаима-инвалида, наше родное государство, не получив за электроэнергию ни гроша, их обратно подключало. Объяснялось это то гуманитарными соображениями, то неподходяще выбранным моментом для отключения и сильным международным давлением, то нежеланием спровоцировать диверсии арабов на линиях электропередач, то еще какой-то хренотенью. А потом Ронен из своего высокого кабинета подсчитывал стоимость уведенной в Автономию электроэнергии, и на какой-то счет в бывшем Санькином банке капало несколько процентов. Теперь это стало теми самыми "семью с половиной". Так что старику было от чего прийти в возбуждение и потерять голову. А ведь есть еще вода, связь, топливо, лекарства, да мало ли что... Как он ликовал: "Все уходит по воздуху, не оставляя следов, не спрашивая ни у кого разрешения, не обманывая евреев. И имею я дело с одним единственным человеком. Он берет деньги у Рябого и приносит мне." А кто у нас "Рябой" тоже ясно. Нарядили своего партнера-диктатора в Сталинскую кличку и строят свое, а вернее наше несветлое будущее на клетчатой доске-куфие с привычными фигурами.

С "Наумовыми подделками" тоже многое прояснилось. Мой тесть, бывший всегда незаурядным организатором, осуществлял оптовые поставки паленых "фирменных" товаров из Палестинской автономии в крупнейшие израильские торговые сети. Так что, в принципе, Плоткин был прав. Когда я Левику отстегивал по сто долларов на фирменные штаны, которые подозрительно быстро расползались, я, типа, платил членские взносы в "нашу с ним организацию". Сколько народу кормилось вокруг этого бизнеса трудно было даже представить. Ну конечно, тестев "бизнес" был самым крутым и пользовался уважением в сенильном коллективе. Но и самым рискованным и наглым, конечно.

Чем занималась сдобная Фира было не слишком ясно. Плоткин знал только, что через нее пришло много денег за расширение списка досрочно освобожденных террористов.

Ипохондрик Шай тырил машины. Вернее, работал в нескольких направлениях. Обеспечивал "дыры" для угона израильских автомобилей в автономию. Кроме того, именно он в свое время сумел заволокитить идею противоугонного подразделения в полиции. А я все удивлялся — почему здравый смысл не торжествует, ведь угоняют машины почти в промышленных масштабах, а всем, вроде, пофиг. Особенно мило было то, что незастрахованные машины хозяева выкупали у его агентов обратно по сходной цене. Вроде бы было несколько оптовых сделок со страховыми компаниями, но там возникли сложности. Ну и еще Шай сумел обеспечить бесперебойную поставку запчастей из распотрошенных машин обратно, в израильские гаражи, по дешевке.

Трагически почившая Ревекка Ашкенази занималась всем, чем можно, а вернее — нельзя. С большим трудом удалось сбить Плоткина с восторженного рассказа о всех перипетиях неистовой борьбы Ривки за открытие в Иерихоне казино "Оазис". Плоткин уже знал о ее смерти и был искренне огорчен. Ривка с Наумом были неформальными лидерами. Получалось, что теперь, после ее гибели, Наум мог распоряжаться огромными деньгами. Во всяком случае теми, которыми не занимался Эфраим в Москве. Сам же Плоткин заведовал московской прачечной по отмывке денег. Сколько таких прачечных было у стариков и были ли, Эфраим не знал.

— А почему именно тебе такие деньги мыть доверили?— спросил я.

— Детей своих берегли, я думаю,— Плоткин уже сам был похож на побывавшего в стиральной машине рыжего кота. — Это все-таки серьезное преступление. Настоящее. Оставляющее документальные следы. Ну и не каждому дано... Это ведь не то, что попросить кого-то по блату превысить служебные полномочия или там... Ну, кому-то все достается даром, по наследству. А кому-то приходится добиваться всего своим трудом. А, да что там!

— Так,— согласился Санька.

— Увы,— кивнул я.

— Кому жизнь карамелька,— вздохнула Светик, — а кому — сплошные муки. Ахха... А кого так ваще — в парадном нахреф казнят, ни про что...

— Слушайте,— застонал Плоткин,— я не преступник... в том смысле, что я не убийца... Ну надо же разницу видеть!

— Ты-то не убийца,— Санька ободряюще кивнул Светику, мол, не бойся, отмстим за артиста и сузил глаза. — Только какой убийца будет Кабанова убивать за бесплатно? Так? Вот и выходит, что ты — заказчик. Но это мы потом проясним. А пока лучше давай о главном.

— А ведь ты, сукинсын, знал, что артист мертв?! — вдруг каркнула Светик.

Черт его знает почему, но на этот раз Плоткин согласился. Устало сказал:

— Ну знал. И что? Что с того?

— Ахха! — Светик шваркнула трубкой об стол, да неудачно, табак разлетелся. Недовольный О'Лай, тряся складками, удалился в соседнюю комнату.

— Что, "ахха"?— сорвался Плоткин. — Зачем мне убивать того, кому я платил за то, чтобы его убили вместо меня?! Если уж.

— А тада кто его?

Плоткин укоризненно посмотрел в мою сторону:

— Я вообще-то думал, что... ясно кто.

— Битый линк,— сказала Светик.— Мы тада вместе все были, када Кабанова делитили. Так что не, не то. Значит некому его было хакать... Кто ж его тада заскринил?.. А кста, ты откуда инфу скачал про смерть?

— Я ему звонил с утра,— неохотно признался Плоткин.

— Трупу?— уточнила Светик.

— Я тогда еще был не в курсе. А наоборот, хотел ему дать деньги и чтобы он сходил в казино. Раньше меня. Чтобы если засада, то чтобы обнаружилось.

— А этта... че, если бы засада и Кабанова бы схавали, че, пошел бы рулету крутить? — Светик заинтересованно подалась вперед.

— Света, тебе бы в психологи играться, а не в следователи,— любовно укорил Санька. — Давай к делу.

Но к делу Плоткин как раз не хотел, поэтому начал подробно рассказывать Светику, как долго он сомневался идти — не идти, как долго мучился сомнениями, как, узнав о смерти Кабанова, решил, что раз уж у него теперь репутация трупа, то надо как раз идти, потому что ловить труп в казино скорее всего не будут. И, нарядившись хасидом...

— Лажанулся,— закончил я.

— Да если бы ты, Боря, меня не узнал, ничего бы я не лажанулся!

— Да не узнавал я тебя! — неприязненно сказал я, ежась под взглядами коллег.

— Во! Ахха! — вспомнила Светик. — А мы ж еще тебя, Мутант, не разъяснили. С чего ты на Плоткина бросился? Ты ж его не знал?

— Вырядился он по-идиотски! — занервничал я. — Ну кто надевает литовский галстук и хасидские пейсы? И пиджак на нормальную сторону. Ну как не израильтянин, честное слово...

Плоткин заволок глазки пеленой грусти, как умирающая птица. И тоном еврейской мамы, терпеливой лишь от осознания, что все равно "смерть моя пришла", ответствовал:

— Ой, да господи, Боря! Что ты выдумываешь. Да так весь Бней-Брак ходит.

— Да нормально он был одет,— поддержал Санька,— я тоже таких у вас видел. Один к одному!

— Ну конечно! — мне стало обидно, что и тут мне нет веры. Да что же это такое, в самом деле? Санька будет меня учить, как одевались мои предки, даже если я их в глаза никогда не видел! — Где ты в своем Бней-Браке литвака с такими пейсами видел, Эфраим?

Плоткин задумался.

— Литвак — это фамилия? — уточнил Санька.

— Литвак — это образ жизни,— сказал я. — Это религиозное направление.

— Фанатик? — прояснила Светик.

— Не без того.

— Да, пожалуй... литвака с большими пейсами пожалуй что и не видел,— вдруг пробудился от воспоминаний Плоткин, растягивая узел своего галстука. — А вот хасида... видел, между прочим, хасида в галстуке. Точно. Видел. Эка невидаль, хасид в галстуке.

— Вот видишь, Мутант,— Санька закурил и развалился на стуле,— дуришь ты нас зачем-то. Как, Света, думаешь? Дурит?

Светик, не оборачиваясь на него, пожала плечами:

— Кста, могу в Сетке порыскать, если нада.

— Порыскай,— поддержал я,— много интересного узнаешь. Есть даже такой хасидский анекдот. Хасиды во время молитвы подпоясываются, чтобы отделить "высокое" от "низкого". А литваки — нет. Вот в хасидской ешиве ученик и спрашивает у ребе, чем же отделяют "высокое" от "низкого" литваки. А тот отвечает: "Галстуком".¾ Я принужденно рассмеялся, но меня никто не поддержал. Пришлось объяснять: — Хасиды верят еще и сердцем, а литваки только головой.

Молчание.

— Вот и намекают, что у литваков сердце осталось в "низком",— все-таки закончил я.

Светик, Санька и примкнувший к ним Плоткин мрачно на меня смотрели. Наконец, Санька разжал губы:

— Ха. Ха. Ха. Никому еще, Боренька, не удавалось вот так, с ходу, придумать анекдот. Во всяком случае смешной. Трудный это жанр. Так, Света?

— Там еще было, что у литваков — галстук, а у арабов, вообще... как это... — продолжил я зачем-то.— Ну забыл я, как эти кольца на куфие вокруг головы называются.

На этот раз хоть Плоткин слабо улыбнулся.

— Нимб они называюцца,— сказала Светик неприязненно. — Иссяк бы уже, а? — она вскочила и, колеблясь в утреннем размытом свете, поднялась на второй этаж. На лестнице она обернулась и сипло сказала:

— Мутант. Я тебя предупреждала, ахха?

— Све... — начал было я, да это существо уже вознеслось.

Санька переводил взгляд с меня на Плоткина, с Плоткина на меня, словно пытался выбрать, кто ему больше не нравится. Наконец, он решил, что не может работать в такой недружественной обстановке и махнул рукой:

¾ Пауза нужна. Кофе хочу.

¾ Я бы тоже... ¾ осторожно пискнул Плоткин.

Ну и я кивнул.

Кофе пили в тишине, медленно. Каждый по своим причинам. Но и кофе когда-то кончается.

— Все! Хэрэ балдеть! — Санька осторожно отставил чашку, как-то облегченно вздохнул и решительно припечатал ладонями столешницу, словно там как раз пробегала пара гнедых тараканов. — Дамы нет, кофе тоже, так что пришло время по-мужски поговорить. Плоткин! Ты мне должен. Из-за тебя меня... ну, в общем все проблемы. Убивать тебя не будем. Незачем. А мучить будем. Пока не поймешь, что лучшей гарантии, чем мое честное слово, у тебя не будет. Так, Боренька?

— Вроде так,— согласился я.

— Вот. И Боре ты тоже должен. Так что давай бабло, Эфраим. Мы с Борей пока еще добрые. Мы тебе знаешь что... Мы тебе тоже несколько лимонов оставим, на старость и на рулетку. Так, Боренька?

Я машинально кивнул.

Плоткин задумался глубже обычного, заморгал и вдруг изумился:

— Я что-то... я что-то не понял... Кто мне несколько лимонов оставит? Кто вам это позволит? А вы что... А вы вообще... от Наума???

— От Наума? — хмыкнул Санька. — Ну разве что Боренька, да и тот в смысле, что от Наума смылся.

Плоткин замер, как человек, оглушенный счастьем большого выигрыша:

— Я... Боря!!! Так и ты с Роненом?! Отстегните меня! Я — свой!

— Свой ты будешь, когда деньги отстегнешь,— сурово сказал Санька.— Сдавай бабло, короче.

— Конечно сдам. Почти уже сдал.

Мы трое посмотрели друг на друга с удивлением.

— Кста,— вдруг пробасила сверху Светик,— неграмотно ты, Мутант, Плоткина опознал.

Теперь мы все трое смотрели вверх, не менее изумленно.

— Че зависли? — как-то зловеще захохотала она.— Он просто из ружинских хасидов. Этта, они в геринге и в пейсах колбасятся.

— Какой Геринг? — не понял Санька.

— Нет таких хасидов! — возмутился я.

— Конечно неграмотно! — взвыл Плоткин.

Плоткин с готовностью кивнул:

— Иди ш твою мать! — вдруг заорал Санька.— Мы тут делом занимаемся или где?! Корифеи языкознания гребаные!.. Извини, Света. Утро. Нервы. Мля.

Светик медленно и величественно подплыла к столу, кивнула, принимая извинение и добавила:

— Есть такие хасиды, Мутант. Просто не раскрученные. Мне дежурный раввин тока что разъяснил, на форуме. Ацтой ты, Плоткин, какую отмазку упустил. И этта, тебе еще гет надо подписать.

Плоткин вздрогнул и глубоко задумался. Потом осторожно уточнил:

— Кому?

— А ты как сам думаешь, кому? — заржала Светик в голос.— У тебя че, многа вариантов?

Плоткин молчал.

— Этта,— вдруг предложила Светик.— А желаешь — подпиши кому сам хочешь.

Светику почему-то было очень весело. Нюхнула она что-то там наверху, что ли? Хотя, скорее, просто решила получить с Умницы оговоренные 90 штук. Наверняка общнулась с ним только что. Умница, конечно, должен был тянуть время, объяснять, что заплатит только после подписания Плоткиным гета, вот Светик и хочет сообщить ему, что развод подписан, и поверхность бочки для денег освобождена. Вполне по-женски. Пока Санька, размахивая дубинкой, выбивает миллионы, она аккуратно подберет колоски и коренья.

— Вот той подпиши, которая мне по яйцам вмазала,— посоветовал Санька.— Прости, Света, конечно.

— Да лана.

— Той не могу,— вздохнул вдруг Плоткин жалостно и, кажется, искренне.

— Че, лубофф или за убитых енотов?

— Светлана! — с места в карьер возопил Плоткин.— Мужики! Я больше с ней не могу! Это же провокатор!

— Че, так плющит? — участливо поинтересовалась Светик.— Тада ты должен сделать свой выбор. Родину ты один раз уже выбрал. Теперь нада женщину, ахха.

— Все,— сказал Плоткин.— Я все понял. Светлана не может работать ни с Наумом, ни с Роненом. Я даже не понимаюс кем из вас она может работать. Значит, вы не от Наума и не от Ронена. А от КОГО вы, ребята?

— От серого козлика,— развеселился Санька, почувствовавший себя "третьей силой".— Тебе-то какая разница? Дэньги, дэньги давай!

Светик недоуменно помотала головой, а потом постучала по ней трубкой:

— Этта, Мутант, а кто у нас Ронен? Че ты про него знаешь?

— О-о,— обрадовался я.— Про Ронена я знаю много. Он еще в детстве выбил зуб Баруху.

Мы с Плоткиным обменялись взглядами посвященных. Санька со Светиком обменялись подозрительными взглядами непосвященных.

— Боря, ты идиот,— сказал Плоткин.

— Почему? — светски поинтересовался я.

— Потому что тебя убьют.

Тут я стал смеяться. И что-то никак не мог остановиться. Долго. Все терпеливо ждали. А я не мог остановиться — и все. Ну никак. Я вскочил и вышел на крыльцо — дышать. И споткнулся о что-то мягкое.

На крыльце лежал О'Лай. От моего случайного пинка он даже не пошевелился. А если пес не шевелится от пинка, значит он мертв. А собачий труп — это моя персональная дурная примета, бьющая без осечек.

Смех иссяк разом. Я огляделся. Никого. Враждебное утро. И противное ощущение, что я у кого-то на прицеле. Курить я даже не пытался. А просто вернулся, проверив хорошо ли заперта дверь. И не стал ничего говорить Светику. И так она мне не доверяет, поэтому на раз в убийстве любимого шарпея заподозрит.

Вернувшись, я почувствовал себя выключателем. То есть, включателем. Возникло полное ощущение, что пока я хватал кислород и опасность на крыльце, они тут предавались индивидуальным размышлениям о странностях моего поведения. И вот я вошел ¾ и они ожили. Светик деловито кивнула и предложила сделать перерыв, поскольку все устали и не ловят логику, а демонстрируют полный формат на автопилоте. И посмотрела на Саньку.

Санька пожал плечами.

Плоткин вообще отвернулся и пообещал, что вот-вот вырубится.

Я бодро сказал, что готов продолжать брать или давать показания — мне уже практически все равно.

— Подожди, Света,— сказал Санька.— Давай дадим Эфраиму поспать сразу же после чистосердечного признания. Это будет ему лучшей наградой. В смысле, что не вечным сном, так? — он встал и навис над Плоткиным.— Где деньги, Зин?

— Сгружаюцца,— ответила Светик. — Ты че, не вкликался?

— Нет,— вздохнул Санька.— Я не вкликался. И даже просто не понял. Где?

— Сгружаюцца с драйвера А на драйвер Цэ, Александыр. Что для тебя означает, что вышло бабло из пункта А и еще не прибыло в пункт Б. Ы?

Плоткин потыкал указательным пальцем в сторону Светика и состроил уважительную гримасу.

— И как этот почтовый поезд грабануть лучше? ¾ нервно спросил Санька. ¾ На какой станции он набирает воду?

— Он нелюдь, Александыр,— грустно ответствовала Светик. — Он не пьет ваще. Его надо хакать.

— Как? — преданно спросил Санька.

— Чистыми руками и ясными мозгами,— объяснила Светик. — Выспацца нада. Дать процессору сто минут милосердия и промыть фсю конфигурацию душем.

— Но может он сначала назовет хотя бы пункт А и пункт Б по-человечески, с привязкой к географии?— упорствовал Санька. — Я же не усну!

— Да лана. Оксюморон, тебе срочно нада перегрузицца. Пункт А называецца Эфраим Плоткин. А пункт Б — Ронен-выбиватель зубов. — Светик как-то странно посмотрела сквозь меня.¾ Че тут гадать. А вот в каком звене хакнуть коннектящую их бухгалтерскую цепь, этто нада мыслить. Фсе, фсем спать! Заипали.

Мы все даже заулыбались, предвкушая отдых. Но тут в дверь заколотили. Наверное у тех, кто сидел в засаде в лесочке, кончилось терпение.

— Че так тиха подползли? — возмутилась Светик. — Где пес, блянах?! Уволю кобеля!

Эфраима Плоткина словно подменили. Он победоносно нас обсмотрел, усмехнулся и посоветовал:

— В погреб залезьте, что ли. А то пристрелят сгоряча. Ребята матерые, профессионалы. Не то, что некоторые. Подкрадываются тихо, а вламываются — громко.

— Вот же сука! — возмутился Санька. — Это он, значит, время так тянул!

— За суку будешь долго извиняться,— пообещал торжествующий Плоткин.

Значит, предчувствия меня не обманули. Я как-то резко ощутил, что абсолютно вымотан. Настолько, что почти одинаково тоскую и по несостоявшейся контригре, и по отмененному сну. Еще мне стало стыдно за собственный непрофессионализм. Одинокий подпольный миллионер, гуляющий без охраны, просто обязан иметь при себе кнопку аварийного вызова спасателей. Почему же я об этом не подумал раньше? Да потому, что эти идиоты меня допрашивали. А Санька про радиомаячок не догадался потому, что остатки его интеллектуальных сил ушли на тот же допрос.

В дверь продолжали ломиться. С монотонным упорством. Как лбом.

— Четта тупые у тебя ребята,— усомнилась Светик. — Ритмический строй убогий. Не лесорубы?

— Свет-ка!!! — заорали дурным голосом из-за двери.— Отопри!!! Иль я для тя хужее собаки!!!

— Это еще что такое?! — взвыл Санька голосом обманутого мужа и бросился отпирать.

На пороге, словно раздумывая туда или сюда, качался типичный почтальон Печкин с тушкой О'Лая на руках. Он смотрел мутно, сквозь Саньку, на Светика. И причитал:

— Сморю... все... кончилось. А мне ж на... смену. Я ж не смогу. Дай похмелиться, Светлана! Извиняюсь, конечно, если чего, если... помешал... Поднеси и сразу удалюсь. Ни-ни, никаких... разговоров заводить ни-ни, чессс...ну, не тяни душу.

— Дядьколя,— простонала Светик,— иди нахреф, служи так. Нету у меня ничего. Все выпито. И отпусти собаку, блянах!

— А-а,— укоризненно провыл Дядьколя и определился с выбором — шагнул в дом, уткнувшись лбом в плечо Саньки. — Не-ету, гришь? Кобеля напоить... в усмерть — это у тя, значит, есть. А соседа... похмелить, это у нее, значит, нету! Мужики! — в доказательство своих слов Дядьколя исполнил требование Светика и отпустил собаку.

Складчатая бархатная тушка О'Лая грузно свалилась на пол. Морда его оставалась спокойной, лишь слюни свисали из приотрытой пасти. От тушки несло перегаром. Светик метнулась к псу, потрепала его по шкуре, оттянула кожу на щеках, подняла веки, в сердцах дернула за хвост:

— Фигассе! Ужрался! Хомяк клонированный!

А я вдруг приободрился. Никогда не поверил бы, что жизнь сделает меня суеверным. Впрочем, я совсем не суеверный. Но без "черной метки" дохлой собаки, рыскающие по поселку "быки" почему-то сразу стали казаться не столь грозными.

— Эвакуируемся!— объявил мне Санька и быстро налил Дядьколе дозу. Тот принял и, как обещал, ушел без лишних разговоров, по-военному развернувшись через левое плечо.

Светик отвлеклась от О'Лая и пробасила:

— Че, фсем баяцца?.. — и, взглянув на наши суровые физиономии, трагически подытожила, — "В пышной спальне страшно в час рассвета. Слуги спят, и ночь бледна."

— А? — молвил Санька.

— Ф смысле ¾ Командор подкрался незаметно.

¾ Ну ты, казнокрад, — заорал Санька Плоткину,— сдавай маяк!

— Ну на,— усмехнулся тот, отстегивая часы.— Все равно уже поздно. Поселок они не могли не засечь, так что вопрос времени. Наверняка уже большую часть домов проверили. Вот-вот вас найдут. Вы еще слинять успеете, если повезет, конечно.

— Хомяка тошнить буддет в джипе,— тоскливо сообщила Светик, чуть не плача.

• Вообще-то долговато нас ищут,— удивился я, собирая вещи.

Плоткин нетерпеливо ерзал на стуле. Санька подозрительно рассматривал подлые часы:

— А ты, что ли, в Америку линять решил? Прямо из казино, так?

— Почему? — нагловато ответствовал пленник. — Я предпочитаю Швейцарию. А что?

— Какая же Швейцария, если часы уже на американском времени. Темнишь?

— А,— поскучнел вдруг Плоткин,— ну да... ну да... на американском...

Я не удержался:

— Полоткина с собой или замочим?

Плоткин вздохнул и обозначил полное мрачное безразличие.

— Плоткину штраф выпишем,— вдруг сказал Санька. — Немалый. За моральный ущерб и невосстанавливающиеся нервные клетки. Часы-то у него стали. Понял, Плоткин? 22-15. Видишь, Боренька? Света, смотри! Вот же сволочь, маяк он включил! Х-ха. Он включил, так? А батарейка села! Где-то в районе... где мы в 22:15 были? Вот там и села. Там сейчас землю и роют, профессионалы, мля. Что же ты, Плоткин, на батарейках экономишь? Учили же вас не жалеть заварки,— он рассмеялся, встретился со мной взглядом и развел руками.

Пока Светик реанимировала и вытрезвляла шарпея, возбужденный Санька инспектировал сохранность алкогольных запасов и сокрушенно крякал.

Истошно замяукал Светикин телефон. О'Лай отреагировал на него точно как похмельный мужик на утренний звонок будильника в понедельник. Попытался на расстоянии уничтожить взглядом, потом закатил глаза и заскулил.

— Во! — назидательно сказала Светик.— Патамушта не ацтоем надо быть, а псоем работать! Ахха?— сказала она в трубку,— Че? Доброе утро? А хыто этта??? Ахха... Ахха... Рядом. Да не тебе, хомяк похмельный, лежи уже... Алё-алё, не, этта не ему. А он тоже рядом. Ща. — она как-то странно на меня посмотрела и протянула трубку.— Тебя, Мутант.

— Боря? А что это за женщина рядом с тобой? — спросила теща, не здороваясь. — У нее такой неприятный голос! Сколько ей лет?

— Ы... — сказал я, практически как Светик. И сел.

— Боря! — заорала трубка.— Ты почему молчишь? Аллоу! Аллоу! Боря!

Санька, Светик и даже Плоткин уставились на меня с беспокойством.

— Воды? ¾ предложила Светик страшным шепотом.

— Водки? — с готовностью спросил Санька. — Так?

— Да,— сказал я всем сразу.

— Боря! Я всё знаю! — торжественно объявила теща и взяла паузу. Потом прокашлялась и добавила: — Так что можешь не врать.

— Могу,— согласился я. — Не могли бы и вы поделиться со мной вашим знанием, Софья Моисеевна?

— Все, приехали... ¾ выдавил Плоткин и зажмурился.

Пока я запивал то ли водку водой, то ли воду водкой, Софья Моисеевна, откровенно наслаждаясь собственным интеллектуальным превосходством, со старческой обстоятельностью рассказывала мне, как она сначала решила, что я бросил Леночку, но потом узнала, вернее поняла, что произошло на самом деле. Она сообразила, что последним меня видел Наум и сопоставила это с почти одновременной загадочной гибелью Ривки на территориях, куда, по версии Наума, как раз и поехал пропавший зять. А когда к ним зачастил Фима, причем не к ней, как прежде, а к Науму, она поначалу было даже обиделась, но потом сразу же выяснила, что это неспроста. Потому что у Наума плохой слух и он так громко разговаривает с людьми, особенно по телефону, а она сохранила не только прекрасный слух, но и присущую ей способность выстраивать обрывочные факты в единую картину, складывать, как сейчас говорят, "пазлы"...

— Кто это ему позвонил? — строго спросил Санька у Плоткина.

Эфраим обреченно махнул рукой:

— Генеральша. Жена Наума. Я же говорил, что он на него работает, а вы: "убить хотел".

Санька подозрительно всмотрелся в меня и вынес вердикт:

— С таким цветом лица? Нет, не работает он на него.

— Теща? Фигассе! — громко восхитилась Светик.— Этта, Мутант! А скока ей лет?

— Боря, ты потом, как-нибудь, объясни своей приятельнице, или кто она там тебе, что интересоваться возрастом дамы ¾ неприлично,— отчеканила теща.— Так вот, Фима пообещал Науму найти тебя за большие, даже очень большие деньги, особенно если учесть, кого он должен был искать. А так как Фимочка даже второй носок не всегда может найти, то это могло означать только, что он уже знает, куда ты убежал, не предупредив даже свою дуру-жену, которая убивается вместо того, чтобы радоваться...

Я показал Светику тещин возраст на пальцах, и восторг Светика перелился через край:

— Мутант! А как? А как старуха нас нарыла, как?! Чё, сама? Спроси!!!

Я покрутил пальцем у виска и скорчил рожу.

— Старуха? — переспросила теща. — Тебя что, до сих пор влечет к вульгарным женщинам, Боря?

— Это, скорее, Фимина женщина, — ответствовал я и попытался знаками успокоить наливающегося кровью Саньку.

— О! Это интересно! — сказала Софья Моисеевна. — Ладно, дома разберемся. Так вот. Старуха нарыла вас именно что сама. Без посторонней помощи. Прибегнув лишь к услугам собственного внука. Я немножечко подумала, как вы должны с Фимой сношаться, чтобы Наум не смог вас прослушать. И поняла, что такой идущий в ногу со временем человек, как Фимочка, обязательно воспользуется компьютером. Ты наверное не знаешь, поскольку ничем не интересуешься, что даже я в последнее время пристрастилась к игре в бридж по Интернету. Так вот, я узнала от Леночки, что пока Левик был в армии, Фимочка брал его переносной компьютер, тот, который ему мы с Наумом подарили, когда моего внука приняли в отдел компьютерной разведки, хотя тебе это знать не положено, это секрет, но ты это все равно знаешь. Какие у нас в стране могут быть такие уж секреты в семье. Когда Левик пришел на выходные, я дала ему задание. Левик ужасно рассердился, что Леночка подпустила к его компьютеру чужого человека, Фиму, которого он почему-то давно не любит. И Левик применил к своему компьютеру свои военные навыки. Потом мы с Левиком почитали странные разговоры, которые вел Фима с некой Поэткой, я теперь вполне догадываюсь кто это. Ну а кто такой Мутант я, как ты понимаешь, догадалась мгновенно и сразу так и сказала Левику: "Мутант — это твой отец."

¾ А какого... ¾ обрел я дар нецензурной речи.

¾ Не перебивай меня, Боря! Вопросы потом! В конце концов Левик добыл мне номер телефона этой Поэтки, как я его и просила. Левику, кстати, пришлось для этого превозмочь немалые трудности, а все из-за того, что этот интернет — ворованый. Не знаю уж с кем ты там связался, но осторожнее с деньгами. Впрочем, это уже не мое дело. Можешь передать все это вашей с Фимой вульгарной женщине с цыганским голосом.

Теща сделала паузу, явно желая насладиться эффектом. Я тоже не без удовольствия сообщил Светику:

— Софья Моисеевна тебя хакнула.

— Беспесды?! — не поверила Светик всем своим естеством и басом. — Фигасе! Не бывает!

— А еще она считает, что у тебя интернет ворованый,— продолжил я.

В трубке билось клокочущее дыхание стервы.

Светик повалилась на пол и стала ржать:

— Тырнет? Канешшна! Концептуально ворованый! Че я, троян ацтойный — сеть проплачивать?! За этта хакеры отфрендят нахреф! Этта... 286-я у тебя — супер просто, кайфы! Как скрипит! Как скрипит! Ёппп!

— Боря! Боря! — потребовала трубка.— Что она сказала?!

— Непереводимая игра слов,— сообщил я.

— Боря! Ты опять мне врешь?! Я прекрасно помню, что 286-я статья — это превышение должностных полномочий, еще с тех пор помню, как тебя по ней чуть не посадили! Так вот, мой внук никаких должностных полномочий не превышал! Это был его собственный компьютер, и занимался он этим расследованием в свое личное время.

— Софья Моисеевна,— почти развеселился я,— это не статья. Это модель компьютера.

— Ладно,— с сомнением сказала теща. — Спрошу у Левика. А вот теперь слушай внимательно. Этого подлеца Эфраима ты, конечно, уже нашел?

— Да,— сознался я, скептически оглядывая впавшего в ступор Плоткина.

— Так вот, не надо отдавать этого подлеца Науму. Боря, это серьезно! Наум его убьет. Ты разве хочешь быть соучастником убийства? Вот и я не хочу, чтобы мой муж стал убийцей, а мой пока еще зять — его соучастником.

Ну конечно, чтобы я был жертвой Наума всех устраивало. А чтобы соучастником — уже нет.

— Минуточку, Софья Моисеевна,— притормозил я тещу и зачем-то внушительно произнес,¾ я всегда слышу от вас чего вы не хотите, но еще ни разу внятно не услышал чего же вы все-таки хотите. Чего вы хотите, Софья Моисеевна? В частности, сейчас и от меня?

— Хорошо спросил,— одобрил Санька. — Так их!

— Я хочу,— сказала теща вполне четко и вполне обдуманно,— чтобы этот подлец убрался с Наумовыми деньгами куда ему угодно, а лучше к черту в ад. Но эти деньги не должны попасть ни к Ронену, ни вернуться к Науму. В идеале... Боря, заметь, я не требую, а говорю "в идеале" — эти деньги могли бы полностью или частично вернуться в нашу семью, но не к Науму. Вот, Левику, например, было бы неплохо купить к окончанию армии серьезную компьютерную фирму. Но это программа-максимум. А программа-минимум — ни Науму, ни Ронену. Потому что если Ронен получит эти деньги, Наум этого не переживет, он гордый. А если Наум получит все назад, то он просто продолжит эту идиотскую деятельность, которая никому уже не нужна. Ты понял, Боря? Наконец-то тебе предоставилась возможность проявиться! Скажи Эфраиму, что если деньги не попадут к Ронену, то Наум не станет убивать его жену и детей. Это он мне сказал, а мне он никогда не врет, потому что это бесполезно. Ну ты сам знаешь.

— Софья Моисеевна,— спросил я вдруг, — а с какого телефона вы со мной говорите?

— Боря, ну не всем же в нашей семье быть идиотами,— обиделась теща.¾ Я специально купила мобильный телефон. Как для детей, который как бы без владельца. И запасную карточку к нему. Вот, первая уже заканчивается. Сейчас я прервусь, поменяю ее и перезвоню. Никуда не уходи, жди.

Теща отключилась. Вид у меня был, наверное, глупый. Чтобы избежать ненужных вопросов, я начал задавать их сам:

— Эфраим! Почему ты переметнулся от Наума к Ронену?

Плоткин вздохнул:

— Потому что на дворе двадцать первый век, Боря!

— А почему...— вскинулся Санька, но Светик дернула его за пиджак и усадила рядом:

— Пусть Мутант интервьюирует. Он инфу скачал. Внемли!

Светик с Санькой блистали глазами из угла, как студенты с галерки. А я, понимая, что времени мало — теща вот-вот разберется с заменой карточки в мобильнике, напирал:

— То есть ты считаешь, что методы Наума устарели?

Эфраим обозначил усмешку:

— Методы — нет. На наш век хватит. Он сам устарел. А цели его... Ты знаешь, я Науму многим обязан, но нормальный человек долго этого не вытерпит.

— То есть, на идею ты работать не хотел? — спросил я почти наугад, из общего ощущения пути.

— Да, не хотел. Нет ничего хуже, чем работать на чужие идиотские идеи. И видеть как куча денег, добытая в том числе и моими усилиями, уходит в никуда. В идею. А с Роненом все будет иначе. Он — современный трезво мыслящий человек. Мы с ним учились вместе. Я его хорошо знаю. Деньги будут работать на всех нас. А Науму пора отойти от дел. Пусть отдохнет.

— Понял,— солидно кивнул я, хотя на самом деле так ничего и не понял.— А теперь кратко изложи суть конфликта между Наумом и Роненом для моих друзей. А то боюсь, что они потеряют нить разговора.

— Сам бы и объяснил,— огрызнулся Плоткин.¾ Неизраильтянам это объяснить трудно.

— А ты постарайся! — потребовал Санька.

— Наше государство было создано социалистами,— уныло завел пластинку Плоткин.— Они хотели построить светлое будущее и для евреев, и для арабов, которые должны были пастись в этом социалистическом раю, как в клубе интернациональной дружбы. А оказалось, что арабы этого не хотят. А новое поколение евреев интересуется или деньгами-Голливудом-пабами, или Торой-синагогой-машиахом. Вот наши основатели-радикалы и решили, что эксперимент провалился.

— Какой такой еще эксперимент? — не понял Санька.— Да не крути ты, говори толком.

— Это их термин,— вздохнул Плоткин.— Эксперимент по созданию социалистического рая на Земле в специально построенном для этого государстве.

— Фигасе! — выдохнула Светик.— И че, демонтировать целую страну решили? Троян в реале?

— Ну, сами-то они себя никакими троянами не считают. Они себя считают, скорее, бэкапмейкерами,— Плоткин невольно хихикнул от того, что сумел выразить мысль в Светикиных терминах.

— По-русски говорить! — заорал Санька.

Светик положила ему на плечо бескровную лапку, как ведьма — куриную. Санька мгновенно успокоился, словно из него выпустили дурную кровь. Только пожаловался:

— Это он нарочно. Бэкапшмейкер!

— В общем,— опасливо косясь на Саньку, продолжил Плоткин,— Наум и вся компания стариков решили, что несколько миллионов евреев против нескольких сотен миллионов арабов с их нефтью, фанатизмом и ненавистью долго не продержатся. А так, как они считают себя в нашей стране самыми умными, то на них вроде как легла задача всех спасти. Не допустить второй Катастрофы и, как они выражаются, "отвести народ Израиля на заранее подготовленные позиции". Вот они на все эти деньги эти позиции и готовят. На все! А эти деньги им зарабатывают такие люди, как Ронен и я. Ну и другие из нашего поколения, конечно. "Дети" по их терминологии. Там такие деньги уже вложены в никуда, в пшик, что даже невозможно поверить! Только на предоплату чартеров для экстренной вывозки евреев выложено разным авиакомпаниям столько... Я думать об этом без содрогания не могу! Ну не верю я, что в этот их "час икс" все авиакомпании, которым они заплатили, покажут фигу своим пассажирам, отменят свои рейсы и будут много дней только и делать, что летать туда-сюда, вывозить евреев из Израиля. Конечно же нас кинут. И с кораблями кинут. Проходили уже все это. А подкупленные чиновники для получения виз! Да половина уже на пенсии и на других работах! А вторая половина заявит, что никаких денег не брали и ничего не знают. А эти Богом забытые земли, которые они скупают. Они бы и Антарктиду купили, да не у кого... Да нам всем — Ронену, мне, всем молодым — денег просто жалко. Деньги должны работать, а не питать надеждами старцев!

Наступила пауза. Каждый из нас пытался поверить в услышанное. Я как-то до конца не мог. Санька просто хлопал глазами, как ошпаренный филин.

— Сталбыть денех оччень многа,— протянула немало ошарашенная Светик. — Круговорот убитых енотов в Леванте, ахха... Старые евреи тырят многа денех у своих ¾ для арабов, патамушта желают на комиссионные спасти новых евреев от сделитивания теми же арабами, позже. Ы? Четта ацтойная какая-то идеология. Негордая, ¾ она скептически поморщилась.

— Да, блин, что он нам тут лепит, Боренька?! — возмутился Санька.— Да был я в Израиле, нормальная кайфовая страна, Турция в подметки ей не годится. Врет он все! Евреи же не идиоты! Самолеты, пароходы... Оленей там еще твои старики не скупили у чукчей, а, Плоткин?

Санька и Светик вопросительно смотрели на меня, словно все мы играли в "Что? Где? Когда?" и именно я должен был дать правильный ответ.

— Две тысячи лет прерванной государственности,— пожал плечами я.— Ну и здоровые государственные инстинкты атрофировались...Чего вы хотите...

— Денег хотим,— сказал Санька.— Так? И все! Хватит о политике!

— А как же жена и дети? — спросил я Плоткина максимально нейтрально, поскольку так и не понял что там с ними.

Тот покраснел. Сглотнул. И выдавил:

— Детей Наум не убьет. Это блеф.

Замяукал телефон. О'Лай взглянул на него так, что мне стало ясно ¾ пластмассовая косточка трубки будет разгрызена еще до полудня.

— Боря! — заорала теща.— Я поменяла карточку! Я забыла тебе сказать во время первой карточки, что ты уже можешь возвращаться к Леночке. Наум тебя не убьет.

— Чувствительно благодарен,— сказал я таким тоном, что теща засопела, прикидывая, что там со мной происходит.

— Ага,— сказала она,— значит я опять правильно догадалась! Что Фима тебе этого не сказал, про то, что Наум не будет тебя убивать. Это потому, что Фимочка, все-таки, очень романтичен и не хочет, чтобы ты вернулся к Леночке так быстро. Он все еще надеется... Но ты не думай, Фима совсем не плохой товарищ. Он очень старался тебя спасти. Даже убедил Наума, что если убить подлеца Эфраима так, чтобы все улики указывали на тебя, то тебя самого тогда не надо будет убивать. Он назвал это "уравновесить компроматы"...

Так вот зачем убили Кабанова! Светик сообщила Умнице, что мы едем возвращать лжеплоткина, а люди Наума нас встретили. Чтобы держать меня на крючке, Кабанов подошел ничем не хуже Плоткина. И что, подбросили в подъезд мои документы? Тогда мне из этой страны не выбраться. Хотя это было бы слишком грубо. Компромат на меня должен быть неочевидным, таким, чтобы Наум мог вытащить его в нужный момент из сейфа и помахать перед моим носом. Например, тот тип, который ждал киллера в машине мог бы сфотографировать в инфракрасном свете Кабанова, выходящего за несколько секунд до смерти из джипа, где я восседал в генеральском мундире. А кто-нибудь за небольшую мзду должен был дать странные показания, что видел, как в Кабанова стрелял генерал. Или что-то в этом роде.

— Боря! — настойчиво повторила трубка.— Ты что, меня не слышишь? Что ты там молчишь? Я говорю, что любовь и деньги правят миром, и мы это наблюдаем воочию. Ведь Наум обещал заплатить Фимочке за Плоткина так много, что я даже не знаю что сделать, чтобы Наума образумить... Ты ведь расскажешь Науму при встрече, что сам нашел Плоткина, да? Что Фимочка тут не очень-то и при чем... Ну ладно, это мы еще успеем обсудить дома. Хотя... знаешь что? Ты ведь еще не сообщил Фимочке, что Плоткин у тебя? Он же не может скрывать это от Наума?

— Не сообщил. А что? Надо?

¾ Наоборот, Боря. Не надо. Он тебе не сообщил, и ты ему имеешь право не сообщать. Вот и не надо сообщать Фимочке о том, что этот подлец Эфраим у тебя. Пусть Фима узнает об этом от Наума. А не Наум от него. Тогда им обоим будет ясно, что Фимочка имеет к поимке этого подлеца достаточно косвенное отношение. И не может претендовать на столь огромное вознаграждение. Да, я Фимочке ничего не скажу. И Науму тоже. Чем позже он получит возможность выбивать из этого подлеца Эфраима деньги, тем лучше. А если Наум сам узнает, попрошу его ничего Фимочке не говорить. Чтобы увидеть, сколько дней пройдет, пока Фимочка хотя бы пронюхает, что этот подлец Эфраим у тебя.

— Софья Моисе...

¾ Боря! Подожди, а ты уже сказал Эфраиму про жену и детей? Что он еще может их спасти?

— Похоже, он плохой семьянин,— сказал я, тупо глядя на нахохлившегося Плоткина.— За детей он совсем не волнуется.

— Плохо,— огорчилась теща.— Боря, это очень плохо! Потому что если мужчина не волнуется за семью, то он способен на любую подлость! — она сделала красноречивую паузу. — Впрочем, Эфраим прав, что не волнуется за детей. Наум, хоть и заигрался в атамана, детей Плоткина не убьет!

В наступившей тишине слышно было, как Плоткин хрустит костяшками пальцев. Наверное, у него хороший слух, а теща орет в телефон, как получивший трибуну попугай.

— А жену? ¾ спросил я.

— А жену убьет! — с отчаянием прокричала теща. — Точно убьет! А я не хочу чтобы мой муж был убийцей, я же тебе уже говорила!

Светик с Санькой как-то подозрительно притихли и перешептывались в углу. Санька как бы ненароком Светика приобнял, создавая уютную, отгороженную от нас с Плоткиным атмосферу интима. Но лицо его не было очень уж счастливым. Светик же стала похожа на фарфоровую китаянку с нарисованной вежливой улыбочкой и подвижно закрепленной головкой — ею она и качала, и качала, и качала.

— Кстати о детях,— сказал я. — А что Наум собирается делать со своими собственными детьми? И с не своими тоже? Я правильно понял, что вы хотите удалить Наума от дел? Чтобы он передал дела Ронену?

— Ронену?! Я?! — задохнулась теща. — Ни в коем случае! Этого мерзавца Ронена я отравила бы собственными руками! А удалить Наума от дел ¾ да, хочу. Пора ему отдохнуть. И удалю. Поверь, я для этого уже немало сделала и один раз даже рискнула жизнью, но это ни тебе, ни Науму знать незачем, с этим пусть историки разбираются. Так вот, Боря, Ронена надо из игры удалить. И не спрашивай меня как! Что-то ты же должен уметь делать, ты же прошел неплохую жизненную школу.

— А кому он мешает, этот Ронен?

— Да Науму же! Ты что, не понимаешь, что Наум не вынесет, чтобы на его глазах дело его жизни превратилось в банальную воровскую мафию! Он же кристально чистый человек! Беззаветно преданный своим высоким идеалам! Я в жизни не встречала второго такого же бескорыстного человека! — теща захлебнулась собственным пафосом и уже сдержаннее произнесла.— Он начнет войну и проиграет. Вот ты видел последний фильм с Ульяновым, где герой мстит за поруганную честь своей внучки? Вот с Наумом будет еще хуже, чем в этом фильме! Потому что у него кроме снайперской винтовки есть еще много других средств. Ну что тебе сказать, Боря, это будет просто ужас!

— Ну почему же,— сказал я, косясь на Плоткина,— Ронен — хорошо образованный молодой человек, менеджер, бизнесмен. Просто дело перейдет от талантливого организатора к талантливому менеджеру. Двадцать первый век на дворе все-таки.

Я замолчал. Теща тоже молчала. Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше она держала такую долгую паузу. Наконец, трубка прокашлялась:

— Хорошо, Боря, что тебя не слышит Наум. Мало того, что все его неприятности начались из-за тебя, так ты нас еще и подначиваешь.

Тут задохнулся уже я:

— Из-за меня???!!!

— Боря, ты же говоришь не с чужим человеком. Неужели ты думаешь, что имя убийцы Ревекки Ашкенази я не унесу с собой в могилу? А вот если бы ты ее не убил, этот мерзавец Ронен не взбунтовался бы так внезапно, а еще какое-то время плел бы себе свои интриги. А тут он испугался, что без Ривки Наум получит слишком много власти и уж с ним церемониться не станет. Ты что, не понял, почему тебя стало можно не убивать?

— Из-за беззаветной приверженности вершителя судеб высоким гуманистическим идеалам, я полагаю? — выдохнул я в эту чертову горячую уже трубку и не без удивления отметил, что уже не сижу, а кружу по комнате.

— Прекрати ёрничать! — приказала теща. — И держи себя в руках. Ты, все-таки, офицер, а не институтка. Да, ты мог развалить все дело, поэтому тебя надо было убить. Еще не каждый способен вести себя так по-идиотски, как ты, чтобы не оставить людям другого выхода! А потом ситуация резко изменилась. Ронен совершил переворот. И почти все дети пошли за ним. Такая неблагодарность! И теперь ты обязан развалить все это дело. Чтобы Наум не остался в памяти потомков, как создатель крупнейшей израильской мафии! Мерзавец Ронен продаст арабам всю страну! И это твой долг перед своей семьей и своим народом, Боря! Что ты молчишь? Бор... — вторая карточка закончилась внезапно.

Светик и Санька прекратили общаться и следили за мной.

— Этта,— озаботилась Светик,— четта мне Мутантов окрас снова не нравицца. Мутант, ты в порядке? Там у тебя чё за овер творицца?

— Спасибо, все в порядке,— сказал я Светику,— семейные разборки. Можете меня поздравить. Попал под амнистию в связи со сменой правящей династии. Наум на меня больше не охотится.

— Я же говорил! — осмелел Плоткин. — Все одна семейка… А что, Ронен уже наверху? Даже без денег? Круто! Я знал, что ставить надо на Ронена! А вы хоть представляете, что теперь Ронен с вами сделает, если вы меня немедленно не освободите?

— Тю,— расхохотался Санька.— Зубы выбьет? Только где Ронен, а где мы. А ты — вот он. Спроси лучше у Бореньки, на кого теперь Наум охотится вместо него. Или сам догадаешься? Боренька, так?

— Не без того.

— Вот видишь, Плоткин,— кивнул Санька.— Ронен и так уже победил в своей революции. Без денег. Бабло ему вообще не нужно. Давай-ка ты это… сгружай его нам, и разделим на всех, так? Давай ты свою жизнь у Бореньки выкупишь.

Плоткин захихикал. Противно мелко захихикал, как отжимающая белье стиральная машина, даже слезы из глаз выдавились. Наконец, он протолкнул слова:

— Вы… как дети… Да Ронен… за эти деньги… он всех нас найдет… Лучше сразу удавиться… Ронен — это же… как… бультерьер… Это вам не Наум.

— Всё! — заорал вдруг Санька. — Харэ! Всё! Возвращайся в каземат! Размышляй, как деньги сгружать нам будешь. А нам спать пора… Так?

Когда я, пристегнув озадаченного Плоткина к трубе, вылез из погреба, Светика в логове не было. Утративший кураж Санька рухнул на кушетку и пробормотал:

— Не захотела, чтобы я отвез. Говорит, за рулем машины можно заснуть, а в седле мотоцикла ¾ нет. Она за зарплатой уехала. Ей ваш босс денюжку перевел. Знаешь, как она в седле смотрится…

Часть третья.

Сквозь заботливо закрытые ставни свет почти не пробивался. Я отлично выспался. И когда мне в ухо ткнулись мокрые губы, и кто-то жалобно заскулил, легко вынырнул из сна и увидел, что О'Лай елозит слюнявой мордой по моей подушке, деликатно подвывает и жалобно закатывает глаза. Я слегка удивился, что пес пробрался в спальню будить меня, а не растормошил спавшего на кушетке у входной двери Саньку.

Но ничего удивительного не было ¾ Саньки на кушетке не оказалось. Я выпустил шарпея на улицу и отметил, что исчез Санька вместе с джипом. Получалось, что мне предстояло выгуливать не только пса, но и пленника.

Получалось, но не получилось. Погреб был пуст. На кухонном столе, среди крошек, грязных тарелок, засохшего сыра, разнокалиберных стаканов я обнаружил записку от Саньки: "Боренька, добрый день! Плоткин со мной, я ¾ по делам. Оставлять его тебе побоялся. Позже позвоню, жди. А.М."

Похоже было, что Санька, отчаявшись получить Плоткинские миллионы, поехал за синицей в небе — скорее всего вернет Плоткина своему банку за восстановление в должности. Спешил провернуть дело, пока в банке не узнали, что у израильских вкладчиков произошел переворот, и ловить Плоткина для Наума уже нет смысла. Впрочем, в банке должны были оценить Санькины профессиональные качества. У казино все-таки мы их красиво сделали. Такими кадрами не пробрасываются. Наверняка еще и бонус какой-нибудь получит.

Неужели все возвращается на круги своя? Я — в Израиль. Санька — в банк. Светик — в агентство "Второе счастье". Ровно неделю длился этот кошмар. Надо же, всего неделю! В прошлый понедельник в это время я выслушивал в Наумовой сукке откровения сумасшедшего инвалида.

Я набрал номер Светикиного мобильника — доложить об исчезновении дичи из клетки, узнать, что она думает по поводу всего происшедшего. Плоткин ведь гет так и не подписал, хотя теперь-то ясно, что гет этот был просто предлогом и никому он не нужен. Да и финансовые наши дела прояснить хорошо бы. Деньги у меня как-то незаметно кончились. Но мобильник Светика был отключен. Это показалось странным. Такие, как Светик, отключают мобильники только в театре и в самолете. Но для театра было слишком рано, а передвигалась она не по воздуху, а на мотоцикле. Могли сесть батарейки. Или звонок не слышен в шлеме.

Саньке я звонить не стал, а то опять случится у него что-нибудь из-за моего звонка, или ему покажется, что случилось. Написал же он зачем-то "позвоню позже, жди". Вот и ждал. А позвонил я Ленке. Услышал кто я, оказывается, такой. Расстроился, подлечился водкой.

Какой-то грустный и неприкаянный О'Лай ходил вокруг, скулил, я налил и ему. Выпили. Кто бы мог подумать, что предстоящее возвращение домой я буду отмечать с собакой. О'Лай в результате забрался на кушетку, разложил складки морды на моих коленях, поскуливал, словно у него болели зубы или душа.

А я, вместо того, чтобы воспарить перед возвращением на Итаку, заземлялся на предстоящих проблемах, которые множились прямо на глазах. С работы меня наверняка уволили за недельный прогул. Из дома, видимо, не выгонят, но и вживаться обратно придется долго и нудно. Надеяться, что опять повезет на пограничном контроле, не стоило. Значит надо то ли сдаваться в посольство, то ли организовывать доставку паспорта из Израиля, а он у меня просрочен, уйдет время на продление, следовательно в Москве мне еще торчать и торчать, причем на какие деньги — совершенно непонятно, поскольку выданный Умницей аванс распылился. Большие же деньги, как всегда, ко мне не прилипли, а проплыли рядом и скрылись за горизонтом. А тут еще в Израиле вызрела настоящая, как сказала бы Светик "недецкая" мафия, и что с этим делать непонятно ¾ бороться с ней невозможно, а не бороться противно, да и не дадут — теща и Наум уже решили, что это отныне моя миссия.

Я еще несколько раз звонил Светику, но безрезультатно. А вдруг с ней что-то случилось? Усталая, гоняла на мотоцикле и влетела куда-то. Могло же быть.

Уже на закате, наконец-то, позвонил Санька.

— Привет, Боренька! — голос его звучал немного смущенно. — Ну как ты, выспался? Я там тебе ставни прикрыл, чтобы солнышко не мешало.

— Да ты мне еще и записочку оставил, спасибо за заботу. И водочки.

— Ну... — Санька запнулся. — А что мне оставалось делать? Ты ведь свои проблемы решил. Вот и я тоже хотел.

— Получилось?

— Да как... Ну в общем да. Выкупа, правда, за Плоткина мне не дали. Но на работе восстановили, в прежней должности. И зарплату повысили. Я-то надеялся его продать, тогда бы мы выкуп поделили по-честному. Но не всегда все получается. Пришлось идти на компромисс. Сам понимаешь. Так?

— Все равно это не те деньги, которые мы еще на рассвете примеряли,— сказал я. — А что с отцом двух детей?

— Отлично все с ним. Шеф, узнав про ваши ерейские разборки, решил чуть придержать Плоткина под домашним арестом, пока там у вас в Израиле все не прояснится. Науму решили пока его не отдавать, да и вообще не сообщать, но и из рук не выпускать, мало ли что. Думаю, после погреба, люкс в "Хилтоне" Плоткину очень нравится... Боренька, точно не держишь на меня?

— Да лана.

Санька облегченно хохотнул:

— Вива, прайд! Я скоро подскочу. Скажи Свете. Или знаешь что, позови-ка ее. Напрошусь на ужин. Сегодня ее очередь готовить, так?

— Нету ее. Не вернулась. И мобильник ее не отвечает.

— Про мобильник я знаю... Знаешь что, ты сиди на месте и никуда не выходи. Жди ее. А когда она придет, то сразу же звони мне, я подъеду. Ты же все равно без транспорта и без паспорта, так? Вот и сиди, жди. Все, пока, до связи.

Вот же... Я в сердцах швырнул трубку на кушетку. Прикидывавшийся спящим О'Лай, оказывается, этого ждал с утра. Он взмыл на перехват, и хруст пластмассы раздался еще раньше, чем мягкий шмяк приземлившейся на пол тушки.

— Ах ты... — сказал я и встретил чистый, омытый удавшейся местью взгляд.

Я мысленно ответил Саньке: "Не только без транспорта и паспорта, друг мой, еще и без связи." Оставался, правда, выданный мне Санькой мобильник, но в нем закончилась карточка. Надо было купить новую, пока деньги еще водились. Принимать звонки я мог, а сам звонить уже нет. Только кто мог мне звонить, если номер знал лишь Санька.

Быстро и окончательно стемнело. Стало неуютно. Даже телевизора у Светика в логове не было почему-то. Чем она тут занимается вечерами? Воет на луну с шарпеем на два голоса, что ли. Впрочем, луна у нее прямоугольная, люминесцентная, находится на втором этаже... И если Светика нет уже так долго, то я должен взволноваться и даже предположить худшее. А значит, имею право и даже просто обязан предпринять все меры для ее розыска. А мера у меня одна — связаться с нашим общим шефом и получить ценные указания. Не на такой ли случай дала мне Светик адрес и пароль их секретной гостевой. Предвидеть, что шарпей сгрызет трубку, правда, было сложно, но на то у нее и бабка-ведьма.

Собственная несокрушимая логика подвигла меня, почти не испытывая угрызений совести, подняться на второй этаж и проникнуть в светелку. О'Лай последовал за мной с виновато-озабоченным видом. Он явно осуждал мой прорыв в святая святых, но ведь и выпито уже вместе было немало.

Светелка меня потрясла. Это была просторная комната, практически на весь второй этаж, со скошенным деревянным потолком. В углу лежал татами с симметрично разложенными подушками. В противоположном углу темнел тяжелый письменный стол, явно того же происхождения, что и генеральский мундир. Аккуратная стопка чистых листов. Компьютер с множеством прибамбасов — наушники, сканер, колонки навороченные, вычурная мышь, вебкамера. Офисное кресло на колесиках. На стене — огромный постер с фотографией жалкого цветочка посредине бесконечного снежного пространства. Всё. Даже штор на окнах не было. Пустынный неформат.

— О-па... — только и смог сказать я О'Лаю. Тот подбежал к стенке и заскулил. Там оказалась невыраженная дверца, а за ней ¾ гардеробная комната, только и всего. Шмотья было много. О'Лай занырнул туда и сразу же вернулся, принеся мне маленький расшитый тапочек. Его он выронил прямо у моих ног, а сам ушел за вторым, который рядом со мной уже не положил, а унес на татами. Затем, виновато скосив взгляд, вернулся ко мне и забрал первый тапок тоже. Сам он улегся на пол, рядом с татами. Тяжело вздохнул и, уставясь на меня, шевелил складками на морде, явно мучаясь — правильно ли распорядился священными атрибутами.

Компьютер, видимо, был включен, во всяком случае экран засветился, лишь я коснулся прозрачной мышки, где бултыхалась в какой-то жидкости золотая рыбка. Адрес тайной гостевой мне даже набирать не пришлось —браузер его знал. Введя пароль, я увидел, что свои диалоги Светик с Умницей не стирали. Очень интересно!

Я отмотал "пьесу" на неделю назад и прочитал, как Умница описывал Светику с кем ей придется работать: "Формулируй ему все доступно и однозначно. Мутант туповат и приземлен. Выпить, изменить жене, поймать мелкого воришку и запугать — вот его основные радости". Я невольно прочитал эту фразу глазами Левика. "Я сразу так и сказала Левику: "Мутант — это твой отец" — зазвучал в ушах торжествующий тещин голос.

Я не мог отделаться от ощущения, что Левик читает этот разговор вместе со мной. Поэтому лишь наскоро просмотрел его, чтобы минимизировать слишком черные эмоции, но и не пропустить чего-нибудь действительно важного. Так, узнавая новое о себе, я добрался до уже известного мне диалога из Интернет-кафе у актерского агентства. Потом, вплоть до захвата Плоткина, Светик держала Умницу на голодном информационном пайке, а он понимал, что вышел из доверия, но не понимал почему и заметно нервничал.

Только сегодня, под утро, у них состоялся неформальный разговор. Когда Светик поднялась к себе "в сетке порыскать" про уставную форму еврейской одежды, в гостевой ее ждало сообщение шефа. Умница информировал, что Плоткин, оказывается, двоеженец. Вторая его свадьба состоялась недавно в Москве, проходила по всем религиозным еврейским законам ¾ с хупой и ктубой. Светик на это упорно отвечала "да лана %-)))" и подчеркнуто не желала верить ¾ потому что, даже если и правда, то откуда Фима, в Израиле, мог это узнать. А Умница злился и постепенно выбалтывал лишнее. Получалась такая примерно картина ¾ гостей на брачной церемонии почти не было, и поэтому свадьбу можно было бы считать весьма скромной, если бы не сумма , которую обязался выплатить жених в случае развода. Кажется, ктуба Эфраима могла попасть в книгу Гиннеса. Во всяком случае, заявленная сумма оказалась настолько большой, что даже малое количество потрясенных свидетелей не удержало информацию, и весть о ктубе "русского израильтянина" долетела до Святой Земли, обсуждалась в определенных кругах и дошла до Умницы. А Умница уже сумел связать эту историю с Эфраимом Плоткиным и даже умудрился узнать у ставившего им хупу раввина имя жены — Дина Гельман. Еще раввин сказал Умнице, что она очень красивая.

Тут Светик продолжила театр для себя. Она, наконец-то, поверила во вторую жену и обрадовалась, что это очень облегчает их задачу. Найти красавицу Дину Гельман-Плоткину, это ей "как 2 байта переслать", а сам молодожен, конечно же, сразу даст гет для первой жены, странно, что он до сих пор этого не сделал ¾ зачем же ему быть уголовником, когда можно им не быть.

Умница озаботился и начал многословно объяснять Светику, что все не так просто. Что Эфраим Плоткин ¾ полный отморозок, что теперь ей надо быть очень осторожной, поскольку отморозки непредсказуемы, и этот ужасный Плоткин способен вообще неизвестно на что. Ведь если раньше он был просто сбежавшим мужем, то теперь он скрывающийся преступник и он это сам отлично знает. Не надо забывать про труп артиста Кабанова. Все это, конечно, как-то связано. Поэтому ни в коем случае не надо требовать от него гет, вообще нельзя вступать с ним в любой контакт, это будет делать специально обученный раввин. А надо просто его выследить. И незаметно наблюдать, чтобы сдать его след профессионалу. И вот еще что, любую самодеятельность Мутанта и Оксюморона ¾ резко пресекать. Главное — не спугнуть.

Светик с этим согласилась и принялась расспрашивать Умницу об особенностях религиозной еврейской униформы.

Самым интересным было не то, что Светик не доложила Умнице о поимке Плоткина, а то, что она искренне обрадовалась новым сведениям о жене, словно они действительно должны были помочь его найти. Светик вернулась к нам непривычно оживленная. А уходила мрачная, угрожающе напомнив мне: " Я тебя предупреждала, ахха". И что интересно, нам она о второй жене ни слова не сказала. И вообще, вернувшись, вела Светик себя странновато. Весело и неадекватно. Тогда я отметил это и решил, что от усталости и недосыпа, да и вообще — нервишки, разрядка. Или приняла что-то.

А она, во-первых, скрыла даже сам факт разговора с Умницей и наплела про "дежурного раввина с форума". А во-вторых, до меня вдруг дошло, что своим появлением Светик сбила Плоткина с рассказа о том, где "деньги лежат". Похоже, специально подала голос в момент, когда ей понадобилось оборвать признание. Устроила балаган и увела разговор к селедкам-галстукам-герингам. А мы с Санькой уже впали от усталости в легкое отупение. А может и не в легкое. Светик явно провоцировала Плоткина. И он единственный раз за всю ночь сорвался на истерику. А мы с Санькой так ничего и не поняли.

Чем же она так достала молодожена? Светик зачем-то предложила Эфраиму подписать гет. Точно, а он спросил: "Кому?" Тогда Светик сказала, что женщину он может выбрать сам, то есть дала Плоткину понять, что ей все известно про его двоеженство. А зачем ей это было нужно? Проверяла свежеполученную от Умницы малоправдоподобную информацию. Почему-то ей это казалось важным. Только тогда Плоткин еще на истерику не сорвался, просто нервничал. А сорвался он после ее дурацкого вопроса: "Че, лубофф или за убитых енотов?" Ага, большие деньги в брачном договоре, похоже, порождали у Эфраима мучительные сомнения в том, была ли искренней добытая и узаконенная им взаимность. А откуда вообще возник этот переполнивший чашу Плоткинского терпения вопрос? К кому он относился? Я напрягся и вспомнил, что Санька, подыгрывая Светику, предложил Эфраиму дать гет той самой сопровождавшей его манекенщице. А Плоткин абсолютно серьезно ответил, что ей — не может. Так вот что Светик тестировала! Кроме того, Плоткин был уверен, что Наум не убьет его детей от израильской жены, а за саму Варвару не слишком беспокоился, даже как-то блудливо взгляд отводил, когда теща вопила из трубки, что ее убьют. Может, даже совсем и не возражал бы? Вот тут-то хитроумный, но старомодный Наум и прокололся.

Я спустился вниз, плеснул из первой попавшейся бутылки в случайный стакан, закурил. Итак, освященную хупой жену мы приняли за девушку по сопровождению. А ведь она, не боясь повредить красоту, сражалась за Плоткина, как бьются только за свое, кровное. Можно было и сообразить. Впрочем, Светик-то может и сообразила. Женщины такое подмечают. И сейчас она должна ее искать. Поэтому Светику сегодня дома и не сидится. А еще мы не обратили внимания на то, что Плоткин, нарочито подробно рассказывая о своих приготовлениях к большой игре, ни разу не упомянул о даме. Отводил нас от хуповой жены, как прикидывающаяся раненой куропатка — от гнезда. А кипрскую жену оставил Науму на заклание. Вот Светик, наверное, и решила, если конечно все это заметила, что в гнезде у Дины лежат те самые золотые яйца. Иначе не понятны ни ее радость под утро, ни ее исчезновение до вечера.

Забавно будет, если Светик сама добудет "золото партии". Впрочем, не будет Дина сидеть дома. Очевидно, что Эфраим, прячась сам, спрятал и ее. Нет, не найти ее Светику. Впрочем, это уже не мои проблемы. Во всяком случае, не ближайшие. А мои ближайшие проблемы прежние: паспорт, деньги, телефон.

Телефон восстановлению не подлежал. Деньги я решил занять у Саньки. А вот насчет паспорта у меня появилась славная идейка. Конечно, могло ничего и не получиться, но настроение как-то сразу приподнялось.

Я вернулся к компьютеру. О'Лай разлегся уже на хозяйском татами, сгребя подушки и зыркал на меня настороженно, словно ожидая, что сгонят — все-таки личная подстилка Светика.

За это время в гостевой появилась запись:

ГАОН: Мобильник не отвечает, волнуюсь. Узнал, что Дина была манекенщицей, думаю это должно помочь в поисках супругов. Ты где? Деньги получила?

Отлично! Значит, Светик никак за это время с Умницей не контактировала, и он по-прежнему не знает о Плоткине ничего. В теще я был уверен. И я написал:

ПОЭТКА: Уже дома. Все получила, пасиб. Мобильник в такси забыла, забудь его :( Инфа про манекенщицу не поможет. Дину уже нарыла.

Умница явился тут же:

ГАОН: !!!!! :))))))))))))))))))))))))))))))))))) Жду подробностей!

Я потер руки.

ПОЭТКА: Рост 185, вес 60, 90х60х90 ;-Р

В ответ на мое хихиканье О'Лай на татами глубоко вздохнул.

ГАОН: 8-) А Эфраим?

ПОЭТКА: Слинял нахреф. И от Дины тоже.

ГАОН: Врет она!

ПОЭТКА: Мне???!!! Дина хочет мстить. Ахха.

ГАОН: Что значит мстить? Кому? За что? Как?

ПОЭТКА: Изменщику. Заочно.

ГАОН: Плохо :(

ПОЭТКА: Хорошо ;))

ГАОН: С тобой все ОК? Как-то ты тормозишь.

Я забеспокоился и сконцентрировался, представив, что над компьютером плавает призрак Светика с трубкой в зубах, цедит слова и очень быстро их набирает.

ПОЭТКА: Не сцы, всё супер. Я ее нарыла, обнюхались. Презентовала "2 щастье". Сгрузила ей инфу про двоеженство. Она плакаль.

ГАОН: Ы?

Я понял, что сморозил что-то не то. Видимо, какое-то из слов имело другой смысл. И я прояснил уже от себя:

ПОЭТКА: Тестировала ее.

ГАОН: Ну??? Не тормози.

ПОЭТКА: Дина в кусках. Ахха. Не знает она, где муж. Считает, что сбежал. Чиста фурия, злицца. А я думаю, сделитили его нахреф, как Кабанова. Ахха. Ы?

Я удовлетворенно откинулся в кресле и сказал шарпею:

¾ Вроде получается. Если выгорит, устроим праздник. Презентую тебе банку паштета.

ГАОН: Что же в этом хорошего?

ПОЭТКА: А то, что Плоткин нам теперь ни разу не нужен. Есть глупая обманутая красавицца и многа денех. Оччень-оччень многа. Ахха.

ГАОН: У кого?

ПОЭТКА: Говорит, что скоро будут у нее.

ГАОН: Врет. Не логично.

ПОЭТКА: Да, логично. Ментовская инфа — не фуфло. Плоткин сгрузил себе недецкое бабло. Ахха.

ГАОН: И где же оно?

ПОЭТКА: Не зна. А Дина зна. Ахха. И хочет мстить. Просила помочь. Ты как?

ГАОН: В чем помочь?

ПОЭТКА: Она баицца.

ГАОН: Чего?

ПОЭТКА: Дина баицца утюга. И паяльника. И Божьего гнева. И ваще.

ГАОН: Ты будешь нормально разговаривать сегодня? :-Щ

Умница нарисовал мне злющую улыбочку. Я представил, как он бесится.

ПОЭТКА: Не сцы, будду. Повторяю для блондинов. Дина хочет сбросить бабло третьей стороне, чтобы отмыть его и обналичить. Но чтобы без кидалова и без подстав. Теперь яснее?

ГАОН: Нет. Эфраим сбежал, а деньги оставил? Так не бывает.

ПОЭТКА: Это только его курицца считает, что он — сбежал. А объективно — он исчез. Мне кажецца, не по собственной воле. Если сделитили, то лана, а вот если похитили — надо спешить, а то он себя выкупать начнет.

ГАОН: Логично. Дальше.

ПОЭТКА: Короче, Дина хочет оставить Плоткина без штанов. Но боицца, что ее силой заставят вернуть бабло. Ну и религиозной она оказалась. Типа, "не укради". Я ей предложила вариант. Она жертвует все бабло нашему агентству, а мы выписываем ей благодарственное письмо в рамочке и справку на всю сумму, для отмазки от наезда. И башляем ей черным налом.

ГАОН: Какой процент ей откатываем?

ПОЭТКА: Маленький. Она считает, что ей положена ровно та сумма, которая в ктубе записана.

ГАОН: ЭТО — "маленький"?????? Это сумасшедшие деньги!!!!!!

ПОЭТКА: Ахха. Я же говорю, что у Плоткина бабла немеряно. Больше не в разы, а в десятки!

ГАОН: А зачем ей это? Столько денег кому-то отдавать????

ПОЭТКА: Она честная дурная баба. Ей дико в кайф, что Плоткин не хотел давать гет первой жене, а теперь деньги пойдут на агунот, чморить таких, как он. Так что присылай раввина, да поскорее, пока она в состоянии аффекта и готова башлять.

Умница задумался. Я замер перед экраном, ожидая решающего гола. Но Умница почему-то ушел в сторону:

ГАОН: ИМХО, тебе с ментами коннектиться вредно. Ты их лексику впитываешь :))

Я выругался. Филолог недоделанный! Вроде я так старался, все получалось. Конечно, нельзя увлекаться, лучше уж тормозить. И "ахха" не забывать.

¾ Ладно,¾ сказал я О'Лаю,¾ дополним пряник кнутом.

ПОЭТКА: Ахха. Вредно. Хочешь за вредность доплатить? ;) Они меня достали, менты. На уме только бухалово, бабы и бабло. Это они так выражаюцца. Ахха-ахха.

ГАОН: %(

ПОЭТКА: Кста, Окся нашел Мутанту заказ на кого-то оччень крутого, как вареное яйцо. Ахха.

ГАОН: В каком смысле "заказ"?!

ПОЭТКА: В прямом, в ментовском. Мочить казла за бабло. По их словам. Я же говорю ¾ утомили. Ахха. Формат смертный :(

Наступила пауза. Я удовлетворенно закурил. И наконец-то поплавок дернулся:

ГАОН: А что с моим паспортом? Забрала?

ПОЭТКА: Не отдает. Желает меняцца на свой.

ГАОН: Понял. Значит так. Я сам вылетаю. Буду еще до конца недели. Мутанта до моего приезда от глупостей удержать!!! Скажи ему, что на днях получит свой паспорт, зарплату и может охотиться на козлов! Теперь о Дине. Ей скажешь, что я раввин. Тут настоящий раввин не нужен. Пока наш рав выберется, деньги уйдут. Ментов Дине в охрану не давай! Вообще им про нее не говори. Ясно?

ПОЭТКА: Не. Не ясно. Ты же не птицца, без паспорта через границцу лететь?

ГАОН: Да, придется рискнуть. Полечу по Мутантову.

ПОЭТКА: А где ты его скачаешь?

ГАОН: У его жены возьму. Правда, он у Мутанта просроченный :( Продлевать придется, это тоже время. И визу еще получать :(( Бросаю все и занимаюсь только этим. Но очень быстро не получится. Продержи там Дину в тонусе, ага?

ПОЭТКА: Чё, он и паспорт тормозит продлевать? Ужыс-ужыс, ахха %( А че, жена паспорт даст?

ГАОН: Мне? Да мне любая даст %)) Она вообще блондинка.

Мне захотелось, чтобы он побыстрее прилетел.

Я подробно объяснил Умнице как добраться до логова, после чего мы обменялись еще несколькими пиктограммами и приязненными междометиями.

Потом мы с О'Лаем выпили за успех и съели по банке паштета из Санькиного пайка.

Уснул я непривычно рано, незаметно и ненадолго. Меня разбудил телефонный звонок. Я долго не протягивал руку. Чего спешить, если заведомо знаешь, кто звонит.

— Ты что, уснул? — недовольно буркнул Санька.— А где Света? Почему нормальный телефон у вас не отвечает?

— Нормальный телефон сгрыз ненормальный кобель. Неформатной Светы еще нет. Форматный я — уснул... Кстати, привези мне новую карточку для мобильника.

— Где же она шляется? ¾ разочарованно проныл Санька. ¾ Может, ее в этой идиотской "Билингве" поискать, как думаешь?

¾ Никак не думаю. Карточку не забудешь?

¾ Я сегодня выбраться не смогу, Боренька. Дела. Завтра тебе ее купим, так? Меня, все-таки, три с половиной жены заждались. А, кстати, о женах. Знаешь, кто эта баба, которая с Плоткиным в казино явилась?

¾ Знаю. Его жена. Вторая, в смысле. Хуповая. Не три с половиной, конечно, но тоже кое что.

Санька явно насторожился и раздумывал ¾ откуда я это знаю. Наверное решил, что догадался из контекста:

¾ Ну, про жену я тебе сам намекнул. А что значит "хуповая"?

¾ Это моя собственная лексическая единица. Я так назвал женщину, с которой вступили в брак по еврейскому религиозному закону. От слова "хупа".

Санька замолчал, явно откручивая диалог назад и пытаясь понять как я это вывел из его слов. Наконец, недовольно спросил:

¾ И давно тебе это известно?

¾ Да часа два уже.

¾ Позвонить не мог сразу? А... ну да, не мог. А как тогда узнал? Опять "вспомнил"? Может, ты тогда и куда она исчезла вспомнишь? Или у своей хваленой интуиции спроси.

Санька уже злился всерьез.

¾ А она исчезла? ¾ спросил я и почему-то добавил.¾ Уж не с утра ли?

¾ Связываешь со Светой? ¾ буркнул Санька. ¾ Не знаю я когда она исчезла. Плоткин весь в соплях, даже смешно.

— А Плоткин-то откуда узнал про ее исчезновение?

— Боря! — раздраженно начал Санька.— Мы же его не в подвале в наручниках держим. Он вроде как под домашним арестом. Еще из банка, как только я его туда привез, он позвонил своему Ронену. Тот его ободрил, мол все пучком, скоро они тебя отпустят, держат для перестраховки, ничего не бойся, Наум уже у параши, вопрос нескольких дней. В общем и мы ему примерно так же объясняли, почему его держим. Короче, он воспрял, жене позвонил. А она его отшила. То за него дралась, то "не ищи меня, все равно не найдешь". И мобильник убила.

¾ Я тут компьютер с интернетом нашел,¾ сказал я, чтобы Саньку не напрягать.¾ А там разговоры Светика с нашим шефом Фимой сохранились. Оттуда и про хупу узнал. Приедешь ¾ дам почитать. За карточку.

Санька задумался:

¾ Это срочно? Там что-то важное есть?

¾ Скорее любопытное,¾ честно признался я.

¾ Не, Боренька,— зевнул Санька,¾ тогда до завтра. До обеда приеду, честно. Если ничего не задержит, конечно. С карточкой, с большой-пребольшой. Так?

Снова заснуть не получалось. Светик так и не появилась. Почему-то мне казалось, что не появится и завтра. И вообще не появится. Почему? Потому что в чем-то она нас переиграла. А мы, тормоза, до сих пор даже не поняли в чем. А в чем она, в принципе, могла нас переиграть? Только в одном. Приблизиться к Плоткинским миллионам. Вот прикольно было бы.

А как она, в принципе, могла бы их получить? Если сам Плоткин у Саньки? А никак. Вернее, или никак, или только как-то через Дину. Вот смешно, если я рассказал Умнице правду! Даже чуть жаль, что этого не может быть. Не такой Плоткин идиот, чтобы давать даже самой любимой женщине доступ к таким деньгам. Да и зачем? Доступ к деньгам ¾ этот всегда риск для жизни и здоровья. Такой Плоткин должен ревновать свою женщину к своим большим деньгам, а свои большие деньги к своей женщине. И никогда не оставлять их наедине. Наверняка, сидит сейчас Светик в окружении таких же бледных со взорами горящими хакеров, и ломают они зубы о Плоткинские замки.

Однако, практически одновременно исчезли две женщины. Причем после того, как одна из них узнала о существовании, а вернее ¾ о социальной роли второй. А деньги? А деньги, как мы поняли, где-то кочуют, из пункта А в пункт Б и вообще не факт, что их можно сгрузить. Может, вагон денег уже доехал до пункта назначения? До Ронена, стало быть. А тогда зачем исчезать Светику и Дине? Незачем.

Упершись в тупик, но не уснув, я стал думать о Ронене. Ничего не придумал, конечно. Потому что ничего я о нем не знал, кроме истории про зуб Баруха. А хорошо бы было вот так же, как и Умницу, подбить Ронена на приезд в Москву. А уж тут что-то придумать. Но вытащить сабру в Москву ¾ это уже какая-то сказка про репку. Мышка-то у меня была, хоть и компьютерная, но вместо бабки-дедки-внучки-Жучки лишь абстрактный Барух с выбитым зубом.

Разбудил меня стук в дверь. Знакомый стук. Судя по всему, опять спецназ в лице Дядьколи. Вставать не хотелось, но и надежды на то, что Дядьколя уйдет непохмеленным тоже не было.

— Свет-ка!!! — заорал он наконец.— Отопри!!! Я те дорожку от снега очистил!

Это было уже слишком даже для меня. Я открыл дверь:

— Какой снег? Дождь идет. Октябрь.

Дядьколя хитро лыбился и подмигивал слезящимся глазом:

— Я ей дорожку в марте... расчистил, поал? Добро... надо помнить. Светка где?

— Не знаю.

— А ты тут... чего? — Дядьколя, кажется, решил устанавливать долгосрочный контакт.— Светка б мне налила,— с подкупающей откровенностью сообщил он.— Ее если рано разбудить, она не соображает ниче, зима, лето... ну, не тяни душу, плесни... раз уж ты... за хозяина.

Я почти было пошел за стаканом, но сообразил, что и от Дядьколи может быть прок:

— Мне телефонный аппарат нужен. Наш сломался. Неси целый телефон — получай целую бутылку.

Дядьколя задумчиво шевелил губами, словно переводил мои слова для своего внутреннего голоса. Наконец, выдохнул:

¾ Могу. Взаймы могу... У Павловых дача пустая... До зимы не приедут. Хотя... обожди. Не взаймы. А это... в аренду. Сто грамм в день.

Через четверть часа причапал Дядьколя с аппаратом. Я вынес ему бутылку, но он испуганно отступил:

— Не-не. Ты мне авансов не выдавай. Вредно это. Сто грамм в день, как уговорились... Но каждое утро.

Я подключил телефон и почувствовал, что жизнь постепенно начинает улучшаться. На волне оптимизма я позвонил Ленке, разбудил ее и сообщил, что уже почти перегрыз путы обстоятельств и скоро мы снова будем вместе.

В ответ Ленка сказала мне, что я похож на человека, который в горах сделал вид, что пропал, а сам наблюдает за спасработами из-за елки.

— Это не из-за Ёлки,¾ тупо сказал я,¾ она тут вообще ни при чем! Вернее, при чем, но это я её, а не она меня...

В трубке раздались гудки. Настроение умерло, не родившись. Со второго этажа с трудом, кряхтя, спустился О'Лай и, подойдя, уставился на меня слезящимися требовательным глазами Дядьколи. Я с трудом удержался от совместной опохмелки с кобелем.

¾ Что-то мы много пьем! ¾ сказал я ему строго.

Видимо, шарпей все понял по интонации и затряс ушами. Я сварил себе кофе, потом потащил упирающегося пса в лесок, на прогулку, на вытрезвление. О'Лай плелся на полшага позади, свесив голову, явно желая вызвать у меня если не сострадание, то хотя бы стыд.

Так мы вышли в дачный поселок. Он оказался совершенно необитаемым. Оно и понятно — какой дурак будет сидеть в этой межсезонной грязи. Тянулись глухие разноцветные заборы, было тихо. Разок только встретили мы какое-то существо в юбке, окатившее нас любопытным "Здрасссссь", возможно это была Дядьколина супруга-сторожиха. В конце поселка мимо нас прошествовал огромный облезлый кот, слегка зашипевший на О'Лая, который вдруг уселся на задницу посреди дороги и заругался на кота тонким, непрекращающимся захлебывающимся лаем, словно жаловался сразу на всех и на вся.

¾ Ладно,¾ сказал я зачем-то,¾ налью я тебе сто грамм.

Не знаю как пес понял, но обратно уже он тащил меня на поводке. Мы изрядно опустошили последнюю бутылку водки, доели остатки закуски. На дне оставалось ровно сто Дядьколиных грамм, чтобы не оказаться без связи с внешним миром, если Санька снова продинамит.

Делать было ну совсем нечего. Я от тоски поиграл в какую-то компьютерную стрелялку. О'Лай, опохмеленный и оживившийся, осваивал татами ¾ притащил туда обмусоленного плющевого зверя и искусственную косточку.

Потом я рубил дрова. Потому что стало уже совсем промозгло, а в логове был камин ¾ хоть и грязный, но с виду вполне. Я уже вошел в дроворубный раж, когда приехал Санька не только с карточкой, но и с сухим и мокрым пайком.

— Это за счет банка,— сообщил он, торопливо закусывая.— На Плоткина спишем, так? А то у него из-за этой бабы совсем аппетит пропал. Все, Боренька, ты отдыхай тут, а мне пора. Не забудь только сразу позвонить, как Света вернется. В любое время, так?

Судя по количеству харчей и явному нежеланию забрать меня в Москву, мой статус не сильно отличался от Плоткинского. Тот же домашний арест "на всякий случай" правда не в камере, а на поселении, но и уровень комфорта не пятизвездочный. Впрочем, меня это устраивало. Санька за харчи нанял меня подкараулить Светика, а я, тем временем, поджидал Умницу с паспортом.

Ожидание, как положено, тянулось томительно. День начинался с выдачи Дядьколе арендной платы и выгуливания шарпея. Санька звонил, но не появлялся. Рассказывал, как его достал Плоткин. Раз в день я звонил Ленке послушать, как ее достал я. Несколько раз общался с ГАОНом. Сначала, из-за моего просроченного паспорта, его доставали чиновники израильского МВД, но вчера ¾ уже российская консульская бюрократия. Так что Умница должен был явиться со дня на день. Если, конечно, пройдет паспортный контроль.

Дачную праздность разнесло вдребезги одним единственным телефонным звонком:

— Че, Мутант, уже догнал или еще тормозишь? — дружелюбно хохотнула Светик.

— Собаку бы хоть пожалела,— буркнул я.— Пес попал в плохую компанию и спивается.

— Во, я ж тебя потому и коннектю. О'Лая, Мутант, засейфь. Патамушта он очень дорогой.

¾ Недешевый, да. Дядьколя экономичнее... Что, поезд ограбила?

¾ Ахха. Не экономь на псе, Мутант. Тебе воздастся. Этта, вези его в Израиль и холи там. Псоевые документы на вывоз в нижнем правом ящике стола. Я у тебя его выкуплю, када можно буддет. Ы?

¾ А этта када? ¾ не выдержал я.

¾ Не зна. Када баяцца кончу. Во, как ты мафию там сделитишь, так сразу. Мутант, ты как паспорт получишь, сбегай в Вестерн Юнион, что напротив банка Оксюморона, ахха? Я тебе туда скопипейстила сумму на псоевые расходды.

— Вообще-то меня плющит от собак и ворованных денехххх. Мож, ну его нахреф? Он для меня слишком метафоричен,¾ разозлился я.

¾ Не обижайся, Мутантик, не здыхай,¾ голос Светика потеплел, чем-то она там звякала. ¾ Кста, ты заценил, что я те с ГАОНом не мешаю? Ниче так ты строишь сюжет, концепт ловишь. Близко к документальному, ахха. Тока этта, че ты все время это дураццкое "ахха" постишь?

Светик хмыкнула. Помолчали.

¾ Ну? ¾ не выдержал я. ¾ Выкладывай!

¾ Жду.

¾ Ладно,¾ сдался я.¾ Буду я лелеять твоего шарпея. Хочешь, от алкоголизма вылечу?

¾ С собой берешь? ¾ настаивала Светик. ¾ Кста, он не бесприданник ни разу, у него буддет полный пансион и... лейб-ветеринар. Ахха?.. Обещаешь? Ешь землю!

¾ Беру. Обещаю,¾ поклялся я.¾ Шобясдох. Но авансом хочу услышать сказку про ограбленный Плоткинский поезд.

Светик как-то странно забулькала. Потом издали просипела:

¾ Обнюхалась, что ль? Ну хва, куда льешь? ¾ наконец, она снова припала к трубке.¾ Этта, Мутант... Этта я не тебе. Тут тупые фсе... Да и я в формат погрузилась. Знаешь, если дама погружаецца в ванну с шампанским, то она остаецца тем же, чем была. Тока тупеет постепенно, ахха, от пузырьков.

¾ Светик, а ты что, правда в ванне с шампанским сидишь? ¾ честно удивился я. Как-то это с ней не вязалось.

¾ Сижу, ахха... И внутырь пью тожжа. Опппп.... Фигассе... Фсе, лапоть утопился тока что. И знаешь, Мутант, грустно четта. И воняет. Динка уговорила, у нее мечта, а у меня ¾ минус лапоть. И вокруг ацтой полный ¾ тока три наших яхты. Куда-то плывут нахреф, курс держат... Мутант! Ты там?

¾ Там-тарарам,¾ отозвался я. ¾ А третья яхта чья, говоришь?

¾ Да лана, хва меня караулить на слове. Ща только скажу... Этта, начинай упырей баяцца! Хы. С трех раз угадаешь?

¾ А чего тут гадать? Не Ревекка же Ашкенази. Ее труп я видел. А вот труп Кабанова не видел. Значит, упырь ¾ он?

¾ Вива, Мутант! ¾ завопила Светик. ¾ Беспесды, вива! Дальше фсе просто... Сам... сам достроишь?

¾ Ладно, попробую. Ты мне завтра позвони ¾ сюжет сверить... А зачем тебе столько много денег, Светик? Жить или для концепта?

Светик захихикала, я услышал плеск шампанского. Потом она разом погрустнела:

¾ Ну... жить. Для концепта не получилось. Стока многа денех сгрузить на себя низзя. Скока могла ¾ сгрузила. Но это мало... Ф смысле ¾ дофига. Но десятина всего. А остальное перенастроила. Пускай за меня моляцца в благотворительных фондах, ахха. Тока они не знают за кого молицца. Ну, пусть... абстрактно. Этта, во, на псов для слепых многа двинула... Ты как, одобря? На слепых, Мутант, это правильно... На хакеров еще... чтоб фсемирный снюх сорганизовать в... неважно где... Хотела, кста, литпремию учинить, но калечит это, вредно, ну их нах, да?.. На поиск Атлантиды утрамбовала, кажецца... На слонофф! В Кении проект есть "Слоны оборзели" — полный уже неформат! Там молодой слоник, он сирота... и рычит, как мотоцыкыл... А, Мутант! В деньгах на кобеля буддет этта... десятину от них отдай Оксюморону, на деду, который без ног... Патамушта "что ты спрятал, то пропало, что ты отдал ¾ то твое..." На зороастрийцев еще многа ушло, во, этта уже чиста для концепта вышло, ахха... ну, многа еще куда... Тока не спрашивай "зачем". Патамушта затем, чтобы никто меня юзать не пытался втемную, этта раз. А два, чтобы Святую Землю сохранить хотя бы для моего шарпея и тебя, ахха?.. Во. Мутант!

¾ Я!

¾ Фсе, я погружаюсь. Я тебя еще сконнектю, не сцы... Во, еще... на компы для маленьких-маленьких кампучийских зайчикофф... Остальное не помню, нахреф практически, наощупь... не целясь ни разу, от бедра...

Светик отключилась. Я сидел с жалобно пищащей трубкой в руке и смеялся. Нет, ну правда, смешно же ¾ на зайчикофф.

Потом я призадумался. С Кабановым мы, конечно, лажанулись. Трупа мы не видели, а сам Кабанов — профессиональный актер. Чпокнул два раза в подъезде, натянул на морду носок и прыгнул в машину. Да, но в машине его кто-то ждал. Причем с заведенным мотором. Жена? Он ей звонил при нас, но у них мог быть какой-то шифр. Но зачем? Зачем, если он Кабанов, а не Плоткин? От страха. На всякий случай. Не понравилось ему наше обращение. Понял, что могут еще найтись желающие с ним разговаривать и не такие вегетарианские, как мы. Правильно сделал, в общем. Санька, конечно, должен был отследить по своим каналам как идет расследование убийства и узнать, что убийства-то и не было. Но, с другой стороны, что бы это для нас изменило?

А вот Светик на этом "кто сделитил артиста Кабанова" просто зациклилась. И в какой-то момент точно поняла, что ну некому было. Да! Она, кажется, потом уже говорила про него не "сделитить", а "заскринить", что, как теперь понятно, совсем не одно и то же. Как же она его нашла? Не должен он был на той же квартире остаться. Хотя... актер. Мог. А скорее как-то на него вышла через тех общих знакомых, о которых они разговаривали в джипе.

А вот как она Дину нашла, интересно? Ну никаких зацепок у нее не было, кроме имени и двух фамилий. Но в данной ситуации это ничто, потому что Дина квартиру точно сменила. Дину Плоткин должен был прятать, как себя, а себя он прятал вдумчиво. Ну и как? Разве что после нашего отъезда от казино кто-то, или даже сам жаждущий публикации великий Ахурамазда, проследил куда Дина пошла. Ну да, конечно! Когда Ахурчик позвонил, я решил, что сейчас услышу истинный, не адаптированный к убогому ментовскому уровню новояз, вслушивался и переводил. Смысл одной фразы я так и не понял, зато, благодаря этому, запомнил. Светик говорила в трубку что-то вроде: "Отследил линк? Че и адресок скачал? Ахха... заскринилась. Все, засейвила." Сейчас я это уже могу перевести, ахха.

Вероятно, Светик как-то сумела убедить Дину, что Эфраим человек конченный, "битый линк" и все что ей остается — это обеспечить себе безбедную жизнь. Наверное, любовь Плоткина была весьма асимметричной и даже освященная хупой не выдержала первых же испытаний. А может Светик шла по моему сюжету, и ревнивая Дина, узнав о первой семье, действительно возжелала мести. Впрочем, это уже не важно.

А важно то, что Дина знала где деньги лежат. А Кабанов хорошо сыграл свою главную роль — Эфраима Плоткина, финансиста. Документы у него были настоящие ¾ раз их не было на Плоткине, значит они хранились у них дома. Жена у него тоже была настоящая, Плоткинская, запоминающаяся лучше, чем он. Да и на фотографию Плоткина он походил гораздо больше нынешнего Эфраима. А время поэкспериментировать с подписью у него было. Да, так получается. Дальше просто. Они втроем летят в какую-нибудь Швейцарию и уносят в клювах сколько поместилось, а остальное распыляют на неразумное, доброе, невечное. Просто и со вкусом.

Мне даже захотелось позвонить теще и порадовать старуху, что Ронен денег никогда не получит. Правда, следующий вопрос будет: "А Левик?" и многозначительное презрительное молчание. Ну, больших денег Левик по-любому уже не получит. Вместо компьютерной фирмы подарю ему новый лапоть. На шарпее сэкономлю, пусть пьет воду, алкоголь же ¾ в умеренных количествах, только по субботам.

А у Ронена ситуация сейчас непростая. Сделал революцию, а казна пуста. Это очень плохо для авторитета нового дона. Значит, он будет вынужден рисковать, даже на грани фола. И это уже неплохо. Балансирующего на грани фола легко подтолкнуть. А если, все-таки, как-то выманить его в Москву? А как? Что ему тут делать? Нечего, вроде. Что или кто в принципе может выманить его в Москву? Из известного мне ¾ только Плоткин. Но он Ронена патологически боится и правильно, наверное. А страх, как зенитное орудие, меняет направление легко и быстро. Эфраим, конечно, и сам понимает, что пропажу денег Ронен ему не простит. Значит, в его ситуации единственная защита ¾ атака. А единственный шанс ¾ Ронена ликвидировать или изолировать. И сделать это можно только здесь и сейчас. Как бы ему это доступно объяснить?

Я еще повертел ситуацию и, вздохнув, набрал номер тещи.

¾ Альберт Филиппович? ¾ проскрипела старая конспираторша.¾ Зачем же вы тратитесь на звонок? У вас такая маленькая пенсия! Я вам сейчас сама перезвоню.

¾ Да, Боря? ¾ сказала она через минуту.¾ Есть новости? О компьютерной фирме для Левика?

— Нет. По деньгам у нас ничья. Их уже никто не получит. Это я могу гарантировать.

— Значит, программа-минимум,— сухо подытожила теща.— Ну, хоть так. И на что мы с Наумом теперь должны будем жить?

— Да, жить на генеральскую пенсию — это, действительно, очень страшно.

— Левик — мой единственный внук и наследник... Если бы Наум не был таким щепетильным...

— А у Наума что, не осталось других денег?

— Таки скоро не останется. Он намерен пожертвовать все до последнего гроша. Во всякие благотворительные фонды, где эти средства все равно разворуют нечистоплотные люди.

Кажется, для зайчикофф настали хорошие времена.

¾ Я правильно понял, что Наум решил отойти в сторону и Ронену не мешать?

Теща задохнулась от возмущения:

¾ Как же ты плохо знаешь Наума! Боря, мне очень страшно. Он превратил конюшню в тир и все время тренируется. Ты ведь понимаешь, зачем он это делает? У Примуса уже дрожат ноги от этой стрельбы. Это уже ужас, Боря, а будет еще хуже! ¾ торжественно произнесла Софья Моисеевна. ¾ Боря! Если ты сам ничего не можешь, то хотя бы посоветуй мне кого нанять! Ты же знаешь этот ваш мир. Может быть, кого-то из Москвы с собой привезешь? Наверное, это будет дешевле, чем у нас, да и найти потом его будет трудно ¾ вернется в Россию, и дело с концом.

Мне стало жаль стариков. Хоть одна и отравляла мне существование двадцать лет, а второй меня чуть не убил.

¾ Ну, в общем так,¾ наконец решился я.¾ Есть шанс нейтрализовать Ронена.

Теща так задышала в трубку, что я испугался ¾ помрет еще от инфаркта, не дослушав.

¾ Что значит нейтрализовать, Боря? Выражайся яснее, я, если ты не понял, звоню с того же чистого мобильного телефона.

¾ Лет на десять, если повезет. Здесь, на чужой холодной земле.

¾ Хммммм... На зону париться? Это отличная идея, Боря! На шконку его! Поближе к параше! И ты сможешь??? Это действительно реально? А что... откупиться он не сможет, Плоткинских денег у него нет... Остальное пока еще у Наума. Что он мог взять в долг, он это уже взял на свои змеиные интриги... У него даже вилла заложена. А что! ¾ голос тещи звенел.¾ Настоящая российская зона! Ронену! Это даже не хуже Наумовой пули! Боря! Я согласна! Мы согласны! Что тебе для этого надо? Чем тебе помочь? Что ты за это хочешь?

Я задумался. А действительно, что я за это хочу? На фиг все это мне нужно? Ну, во-первых, я не люблю, когда меня и мою страну пытаются использовать втемную. А во-вторых... ну разве что:

— За это вы обеспечите, чтобы домой я вернулся не блудным мужем, а героем. А то как-то Ленка не хочет ничего понимать в этот раз...

— Боря, а как же иначе? ¾ торжественно, как юный пионер, произнесла теща. ¾ Ты же не прохлаждаться в Москву уехал. Ты будешь определять пути исторического развития! Ты же знаешь, я всегда была к тебе справедлива и критиковала тебя потому, что ты ничего лучшего не заслуживал. А теперь будет совсем другое дело... Леночка не сможет этого не понять, когда я ей все объясню.

¾ Ладно, значит договорились. Передайте Науму, что надо срочно сделать. Во-первых, сообщить московскому банку, что все претензии к Плоткину сняты, а счет переоформляется на Ронена. Во-вторых, пусть он объявит среди своих, что признал свершившиеся факты, отходит от дел и что начинает передавать Ронену все дела, связи и прочие полномочия.

Теща опять задышала:

¾ Подожди, Боря... Но ведь это "как будто", да? Я-то понимаю, что это военная хитрость, но... Но Наум может тебе не поверить.

¾ А скажите ему,¾ задушевно предложил я,¾ что не верить человеку, которого несколько дней назад он сам пытался убить исключительно за патологическую честность ¾ это уже вообще свинство.

Теща довольно хрюкнула.

¾ И, наконец, в-третьих,¾ все-таки сказал я то, в чем сомневался до последнего, но не получалось иначе,¾ отдать Ронену жену и детей Плоткина.

Теща притихла.

¾ Ты уверен?¾ наконец спросила она. ¾ Ронен и детей убьет.

¾ Я надеюсь, что не успеет. А без этого не получится, Плоткин слишком скользкий ¾ нужен верный крючок.

¾ Ну что ж,¾ медленно проговорила Софья Моисеевна,¾ у каждого своя непростая судьба.

— Сразу после этого Наум должен резко заболеть и никого не принимать.

— Ладно. Что еще? Ты же будешь нанимать и подкупать людей? Значит, тебе нужны денежные средства.

¾ В том-то и дело,¾ признался я. ¾ Учитывая щепетильность Наума, боюсь, что нам с вами придется сильно залезть в долги.

¾ Боря! Никаких долгов! Ты что?! Ты что, правда не понимаешь, что делаешь общественно-значимое дело, для которого не жалко никаких денег. Наум ведь только на себя и, к сожалению, на меня не готов тратить. А на борьбу он отдаст всё.

Я молчал, чувствуя себя идиотом.

¾ А теперь, Боря, вообрази самую большую сумму, которую ты решишься у Наума попросить,¾ торжественно провозгласила теща. ¾ Вообразил?

¾ Угум.

¾ Теперь умножь ее на два. То, что ты вообразил, возьмешь себе. А то, на что воображения не хватило, отдашь мне. Ну как мне... ты же понимаешь. Сколько мне там осталось... А твой сын ¾ мой единственный наследник. У мальчика должен быть свой бизнес. Кроме того, Наум заслужил гораздо более обеспеченную старость, чем он готов себе позволить. И мы с тобой восстанавливаем социальную справедливость. А Наум сохраняет верность своим принципам.

¾ У меня, ясное дело, принципов никаких нет и быть не может,¾ начал было я, но тещина карточка прекратила дозволенные речи.

Детали операции еще предстояло додумать. Но внутренние часы, шедшие до этого беззвучно, начали громко тикать, все время напоминая, что время уходит. Поэтому я решил позвонить Саньке сразу, а детали покрутить во время выгула шарпея, пока Санька будет ехать.

¾ Что звонишь? Света появилась?¾ воспрял он.

¾ Скорее объявилась.

¾ Где???

¾ На яхте.

Санька засопел и злобно поинтересовался:

¾ На чьей это, интересно?

¾ На собственной, не дергайся. Бесполезно.

Санька дернулся всерьез:

¾ А давай ты не будешь мне тут советовать когда мне дергаться, а когда нет! Ладно, вечером заеду, обсудим.

¾ Нет. Сейчас.

¾ Сейчас, Боренька, я на работе. Работаю я, пока некоторые на дачах прохлаждаются. Причем, работаю сторожем ¾ сижу с этим вашим долбанным Плоткиным. Как он меня достал, если бы ты знал! Эфраим, тут тебе второй мучитель привет передает. Так?

¾ Кстати, Эфраима ни в коем случае не отпускай.

¾ Да я и не собираюсь... А почему?

¾ Ты, может, и не собираешься. А твое начальство вот-вот соберется.

¾ А откуда ты можешь знать хоть что-то о планах моего начальства? Да и нахрен он мне нужен, если начальству ¾ нет? Это ведь уже не мы с тобой, Боренька, его караулим. Это уже чужая добыча.

Мне надоело, и я решил ускорить процесс:

¾ Санька, приезжай немедленно. Я шабашку тебе нашел.

¾ Какую? Я, вообще-то, при деле.

¾ Тебе понравится. Не пыльную. Риска мало, денег много.

¾ Сколько?

¾ Ну... месячная зарплата в сутки. Годится?

¾ Все, Боренька, еду. Через час буду, жди.

О'Лай уже почти признал во мне если не хозяина, то врио. И вполне приноровился к моему шагу ¾ трусил рядом, не мешая думать. Впрочем, думать-то на данном этапе было особенно и не о чем ¾ ясно, что предстояла работа с Плоткиным, вернее правильная его обработка. После которой он сам должен был придумать, как вытащить Ронена в Москву. А Санька должен придумать, как Ронена посадить. Я теперь был вроде руководителем проекта, практически менагером, как брезгливо называла Светик клерков любого уровня. Впервые я оказался в ситуации, когда мне надо было только координировать. Даже моими семейными проблемами занялась теща. Финансовыми ¾ тесть. Эмоциональными ¾ О'Лай. Вот только совесть некому было перепоручить. Может, может замочить Ронен Плоткинских детей, не говоря уже о жене. И никто мне не давал права ими рисковать.

Услышав о Светикиной разбойничьей удаче, Санька, неожиданно для меня, впал в кратковременную прострацию. Перестал нетерпеливо крутить ключи от машины, сунул их в карман и, страдальчески усмехаясь, сел:

— А я, видишь, над Плоткиным смеюсь который день... Какие они все, все-таки... Так, Боренька?

Мне с трудом удалось не дать Саньке водки, потому что он уже решил до утра остаться на даче, разговаривать, вспоминать, пить, курить, грустить и бренчать на гитаре. "В общем, Боренька, по-мужски помянуть бабское предательство, так?" Но по мере того, как конструкции предстоящего мероприятия обретали устойчивость и красоту, Санька все больше ими интересовался. Наконец, он подвел черту:

— Видишь, Боренька. А я ведь тебе сразу сказал: "Вот — женщина!" А ты к ней так, снисходительно. И на меня, как на кобеля. А не-е-ет, это была... И главное — ведь не с мужиком сбежала. А с баблом! Так-то.

— Она еще вернется,— не удержался я.— За шарпеем.

Но Санька только махнул рукой:

— Нахреф.

Всю дорогу до Москвы Санька уже насвистывал и обсуждал со мной детали предстоящего. А предстояло нам все четко обеспечить, связать и скоординировать. Если, конечно, мы сможем убедить Плоткина сыграть ва-банк.

На меня Эфраим среагировал вяло. В люксе он смотрелся бедным родственником, явившимся в этот роскошный номер попросить в долг у откормленного охранника, не утратившего вальяжности даже после появления Саньки. Санька отослал его восвояси. Эфраим как-то отек за последние дни. А Санька говорил — не пил, не ел. Вредное это занятие — многоженство. Причем теперь, когда вторая жена сбежала, Плоткин мог лишиться из-за меня еще и первой. А главное, перестать быть отцом двух детей.

— Чем твое освобождение отмечать будем, Эфраим? — спросил я. — Шампанским?

— С тобой — цикутой, — буркнул он. — И никуда я с тобой не пойду.

— А я, вроде, и не приглашал тебя никуда,— лениво сказал я. — Просто зашел поздравить земляка с предстоящим освобождением. Все получилось, как ты хотел. Наум сдал дела Ронену. Счет в банке он закрыл, так что тебя вот-вот отсюда попросят. Если поторопишься, сможешь еще успеть сделать несколько звонков за счет банка. Ты ведь позволишь, если я тебя по старой дружбе попрошу? — повернулся я к Саньке.

Но Плоткин не обрадовался. Его явно не устраивали личность и родственные связи Гермеса. Совсем неважно он, все-таки, выглядел. Ну, помятый — это ладно, хоть и пятизвездочная, но неволя. А вот взгляд — тухлый.

Словно в подтверждение моих слов зазвонил Санькин мобильник. Санька, изображая на лице почтение, выслушал шефа и передал трубку Эфраиму.

— Шеф лично приносит извинения,— кивнул он мне.

Наум действовал оперативно.

После разговора Плоткин самую малость повеселел, но на нас продолжал поглядывать настороженно. Санька вернул бывшему заложнику бумажник и мобильник. Эфраим схватил телефон, как фляжку после марш-броска и начал судорожно давить на кнопки.

Нетрудно было понять, что Ронен поздравил Эфраима с обретенной свободой. По ответам Плоткина было ясно, что Роненовская октябрьская революция завершилась полной и окончательной победой молодежи, что связи старика в руках у Ронена, что жена и дети Плоткина забраны от сумасшедшего Наума и находятся теперь в доме у звонящего.

— О'Кей,— радостно реагировал Плоткин,— Беседер! Ахла!

Потом он, довольно похохатывая, пообещал Ронену первым же рейсом вылететь в Швейцарию и закончить все эти многоступенчатые финансовые операции одним мощным аккордом.

— Иврит, — только и констатировал Санька, доставая сигареты.

Мы невозмутимо курили в потолок. Потолок, кстати, был красивый — лепнина, фрески какие-то, явно сделан дизайн по спецзаказу, с оглядкой на прошлое. Люстра свисала тоже непростая, младшая сестра театральной. И ковер был не беспородно-короткошерстный, а вполне себе ворсистый.

Плоткин, тем временем, общение закончил и уже натягивал пиджак.

— Так я пошел,— сообщил он нам. А потом, повернувшись ко мне: — До встречи на родине,— он явно пытался придать фразе некую зловещесть, но у него это не слишком получилось.

— На родине — это правильно,— поддакнул я.— Сэкономишь тысчонку баксов — тебе они теперь не лишние. Зачем же зря в Швейцарию летать. Дорогая страна.

Плоткин походил по номеру, посмотрел на панораму в окне:

— Ты это имел в виду, когда про звонки говорил?

— Ахха.

Плоткин обреченно вздохнул и взял трубку. Он не все еще понял, до конца не верил, но чувствовал, что радость освобождения ему сейчас испортят. Мы с Санькой налили по рюмке коньяка и цедили благородную жидкость, хотя я, честно говоря, вкуса почти не ощущал.

Тем временем Плоткин уже выкрикивал какие-то истеричные фразы на немецком, причем чем дальше, тем громче.

— Идиш? — скривился Санька.

Плоткин отшвырнул трубку и, тяжело дыша, плюхнулся на кресло у балконной двери. И уставился, не мигая, в пространство.

¾ Плоткин, а чего ты такой бледный? — спросил Санька. — Может, тебе чем помочь?

Плоткин вскочил, распахнул балконную дверь и полез через перила — выбрасываться. Я сидел ближе и успел первым. Схватил Эфраимову ногу в самый ответственный момент броска в пропасть.

— Вот же сука! — орал Санька, пока мы втаскивали мешок Плоткина обратно.— Люкс же на мое имя, блять, снят! Урод!

После чего спасенный сел на койку, закрыл глаза, стал раскачиваться и стенать. Санька покосился на него с опаской, передвинул кресло к балконной двери, сел в него и вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и постучал по часам. Санька кивнул, и мы стали молча ждать.

Потом Плоткин заорал:

— Ты убийца! Боря, ты убийца! Ты детоубийца!

— Какого черта? — вежливо поинтересовался я, чувствуя пух на своем рыльце.

— Такого! Ты думаешь, меня спас? За ногу, типа, мать твою! А я все равно — труп! Меня все равно он убьет! А перед этим он еще убьет моих детей!

— А жену? — спросил Санька.

— Он всех! Убьет! Можете радоваться, скоты! Думаете мне это так просто — второй раз себя убивать?! Вы хоть раз пробовали?!

Я протянул ему рюмку с коньяком. Плоткин выпил, как лекарство. Посидел, немного успокоился, прикрыл глаза и зашевелил губами, словно что-то считал. Потом продавил:

— Это невозможно.

— Что именно невозможно?

— Это Кабанов был, да? — отрешенно спросил Плоткин,— Вы еще тогда все это придумали? Объявили его мертвым, чтобы деньги украсть?

— Был, да. Нет, не тогда. И не мы придумали. К сожалению.

— Да куда уж вам... Только тут что-то не то...— Плоткин, как голодный зверек, почуял сладковатый запах надежды,— Кабанов не мог увести столько денег! И даже я сам не смог бы. Никто бы не смог. Слишком мало времени... Если он взял, то мало. Это же афера. Кража. Остальное еще можно вернуть.

— Конечно кража,— согласился я. — Но вернуть уже нельзя.

— Почему — нельзя?

— Потому что станицы пылают уже четвертые сутки, как минимум. И не для бизнеса, Эфраим. Для красоты, просто так. Светик сказала, что они забрали десятую часть.

Плоткин задумался, кивнул:

— Десятую еще могли. Но это тоже... А остальное?

— А остальное долго раскидывали куда ни попадя, мне даже страшно слушать было,— сказал я честно.

— Зачем?! — завопил Плоткин. — Зачем?! Цель???!!!

— А зачем волк режет в овчарне всех овец? — вдруг прорезался молчавший до этого Санька.— Для концепта! Так, Боренька?

Плоткин долго переваривал фразу. Наконец, выдавил:

— А дети мои должны погибнуть тоже для концепта? Боря, это ты виноват! — и заплакал.

Я налил себе коньяка, потом захотел повторить, но Санька, укоризненно глядя, забрал у меня бутылку. Да что же это такое? Всюду, перед всеми и во всем я виноват. А я всего лишь пытался выжить. И пытаюсь. Впрочем, не совсем. Нынче я уже стал на скользкий путь борьбы за лучшее будущего для своего народа и своего государства. А, как известно, настоящий борец за будущее не знает жалости ни к женщинам, ни к детям. Особенно, когда у него нет выбора и почти нулевые возможности. Но все равно сильно канудило.

Плоткин по-прежнему размазывал слезы, но уже не прятал лицо в ладонях, а смотрел на меня с активной ненавистью. Значит, было пора.

— Эфраим,— сказал я без излишнего пафоса и задушевности, но честно,— а ведь ты можешь спасти и семью, и себя.

Он молча на меня смотрел.

— Я вижу всего один шанс. Хочешь об этом поговорить? — я, под диким взглядом Саньки, прикусил свой ядовитый язык.

Но Плоткин уже не следил за стилем. Он следил за выражением моего лица и ждал. Я связно и уверенно раскрыл ему свой план. Плоткин заморгал, и мне даже почудилось в его взгляде какое-то опасливое уважение, но, может быть, это я себе льстил.

— А какие гарантии, что вы сумеете его посадить? — спросил он, наконец.

— Вот же, блин! — возмутился Санька. — Вот же...— он покосился на меня и вздохнул.— Гарантии ему подавай! Честного слова офицера Бренера ему мало!

— Гарантировать я тебе могу только одно,— сказал я,— что если ты не согласишься, то будешь четвертым трупом на одном участке кладбища.

В этот раз Плоткин замолчал уже очень надолго. Наконец, высвободил тяжелый взгляд из-под оплывших век и, как-то внутренне подтянувшись, заявил:

— Согласен. Я знаю, как его вытащить.

С этого момента Эфраим Плоткин преобразился. Все-таки он был игрок. Стоило появиться хоть какому-то шансу, и Эфраим готов был на все ради выигрыша. Он вдруг посмотрел на часы и сказал, что хорошо бы поесть. Потому что нужно как-то скоротать время. Нельзя Ронену звонить тут же.

Мы заказали обед в номер, Эфраим ушел принимать душ, а Санька, кивнув на дверь в ванную, спросил:

— Не кинет?

У Эфраима прорезался аппетит. Нам с Санькой пришлось довольствоваться тем, что мы успели положить на тарелки в начале обеда. Наконец, мы допили кофе, и Эфраим, зачем-то размяв кисти рук, взял свой мобильник и, потыкав в кнопки, уставился на белую стенку так, словно по ней бежали огненные титры. Я сел рядом и придвинул ухо поближе.

Эфраим очень воодушевленно сообщил, что пока он сидел без связи под домашним арестом, его разыскивал Ливанец. Да, лично. Нет, не по телефону, он со вчерашнего дня в Москве. И будет до послезавтра. У него новые идеи. Он намекнул, что у Рябого не грипп, что ему уже не выкарабкаться, и надо к этому заранее подготовиться. Время не ждет.

Тут Ронен проявил осведомленность и заявил, что и по его конфиденциальным сведениям это не грипп, а то ли СПИД, то ли отравление. И если второе, то это очень забавно, потому что не исключено, что произошло у него на глазах, но об этом потом. Главное, что открываются фантастические перспективы. И надо понять, к чему ведет Ливанец. Чтобы правильно использовать ситуацию и не упустить такой шанс. И действовать надо оперативно.

Эфраим с энтузиазмом подхватил, что возможности открываются умопомрачительные. Ливанец хочет резко расширить сферу совместной деятельности. Судя по всему, после смерти Рябого все тайные счета будет контролировать сам Ливанец, через вдову. Науму он больше не верит, о многом знает, о многом догадывается. Во всяком случае, он хочет разговаривать с новым реальным лидером напрямую, лицом к лицу, здесь. А реальным лидером он признает того, кто вернет ему долг Наума.

Ронену все это очень понравилось. Он похвалил Эфраима и приказал в Швейцарию пока не лететь, никаких денег никуда не переводить. Потому что пока Ливанец не получил деньги, можно будет выторговать лучшие условия для нового сотрудничества. Легче вести переговоры, когда партнер ждет от тебя приз за их завершение. И этот приз надо приготовить, чтобы тут же вручить награду — налом. Вообще, тянуть с отдачей долга нельзя, поэтому он послезавтра вылетает в Москву первым рейсом Эль-Аля. И пусть Эфраим, узнав расписание полетов, согласовывает время и место встречи.

— Ещщ! — сказал я, когда мокрый Эфраим закончил разговор.

— Приедет! Так? — обрадовался Санька и хлопнул его по плечу.— Легко ты его сделал!

— Мне так не показалось,— Плоткин взял использованную салфетку с тарелки, промакнул лоб, тупо посмотрел на то, чем его вытер, отбросил ее и сообщил,— Ронен, если что-то почувствовал, найдет способ проверить... Пожалуй, я спущусь в ресторан, вы как?

Дина была хороша. Умнице она сразу понравилась. Даже слишком. Было заметно, что глядя на Дину, ему приходится заставлять себя думать о больших деньгах. Хотя мне казалось, что для религиозной женщины наша Дина слишком кокетничала.

Она, извинившись, что отпустила прислугу, предложила нам кофе с коньяком. Но прежде чем пойти его варить, смущаясь, попросила Умницу показать документы. Умница с явным удовольствием достал свой собственный паспорт, полученный от меня утром, и вложил в узкую кисть.

— Да, все правильно,— Дина, возвращая паспорт, погладила длинным пальчиком менору на обложке,— Светлана называла мне именно ваше имя. Извините, рэбе, просто на всякий случай. Все-таки такие большие деньги, мне бы не хотелось оказаться жертвой какого-нибудь мошенничества...

На "рэбе" Умница важно качнул пейсами. Их я тоже вернул ему утром. Вообще, когда он на рассвете ввалился на дачу, вопя: "Светик! Ну наконец-то мы снова вместе! Я тебе хумус привез!", я, зевая, холодно сказал ему, что Светика нет, поскольку прошлой ночью моя отмороженная начальница вмазалась на мотоцикле в стог сена. Умница поморгал, потом уточнил: "Куда?" "В стог,— я, конечно, со сна сказал глупость, но надо было уже держаться версии. Поэтому добавил:— а в стогу были грабли. То есть, большие грабли, сельскохозяйственные. Как они там... борона. Вот. Но ничего, просто синяки и вывих. Сегодня вечером уже должны выписать. Обещала тебе позвонить." И честно уставился Умнице в глаза. "А, поэтому она вчера на связь не выходила... Ну ладно,— сказал тогда Умница,— давай сюда мой паспорт. И на тебе твой. Меня знаешь как рассматривали на паспортном контроле! Ужас! Я уже думал — всё. Мы же с Леной нашли только вот эти твои фотографии, где у тебя очень... очень неподходящее лицо, да еще двенадцатилетней давности." "Неподходящее кому?"— уточнил я. "Ну, с такими лицами в хороших ешивах не учатся, знаешь,— усмехнулся Умница. — Мне пришлось даже рожу корчить. А, вот еще, на — это твое полицейское удостоверение, мало ли что... не знаю, правда, может оно уже и не действительно. А Светику что, позвонить нельзя? Неужели до сих пор новый мобильник не купила?" "Да у нее новый мобильник куда-то улетел. В навоз."

Умница тогда мне ничего не ответил, он вообще ужасно нервничал, бегал по даче взад-вперед, причитал, что если сорвется такое важное дело, о котором мне знать не надо, то он этого не переживет, и когда уже Светик позвонит, а вдруг она вообще не позвонит... Но тут раздался долгожданный звонок, и Светик честно и красиво отработала мое обещание холить и нежить ее шарпея сколько ей будет угодно. Она подтвердила версию падения с мотоцикла, даже почти спокойно выслушала "слава Богу, что там хоть стог сена был", продиктовала Умнице адрес Дины, рассказала о проделанной предварительной работе и настоятельно посоветовала взять с собой к Дине кого-нибудь из ментов, чисто для охраны, на всякий случай, а то рядом с большими деньгами слишком часто оказываются всякие гоблины, ахха.

Вместе с хумусом Умница вручил мне немного денег, большой баул и лист с длинным, несмотря на мелкий Ленкин почерк, списком московских покупок. Кажется, теща уже начала мою пиар-кампанию, и мне дали возможность реабилитироваться. Правда, чтобы все это скупить, мне пришлось бы задержаться в Москве еще на неделю. И я попросил Умницу проявить мужскую солидарность и быстренько потерять нафиг весь этот закупочный список. Он хмыкнул и сунул его в карман.

Потом мы пришли к прекрасной Дине за большими деньгами на несчастных агунот и теперь сидели в просторных лиловых кожаных креслах и пили плохо сваренный кофе с хорошим армянским коньяком, примеряясь к предстоящей сделке. На стене, среди нескольких ню, висел портрет покойного Любавического ребе. Прямо на журнальном столике стояли два больших подсвечника типа "смерть шулера". Когда Дина вышла за лимоном, Умница наклонился ко мне и выдохнул, мотнув головой на стены:

— Видел? Смесь порока и праведности. Ох, я ведусь на эти дела...

Умница Дине тоже сразу понравился. Со стороны могло показаться, что лишь уважение перед его духовным званием и важность предстоящих дел удерживают ее от того, чтобы немедленно не броситься ему на шею. Она сразу же согласилась на предложение Умницы заменить крупную одноразовую выплату на пожизненную зарплату почетного президента "Второго счастья" и даже обрадовалась, что так ей будет легче вести подобающий образ жизни. Умница метнул в меня безумный взгляд и снова важно качнул пейсами. Мне даже показалось, что он внутренне приговаривает: "Конечно, сестра моя".

Умница уже договорился с Диной, что после банка они вдвоем пойдут в хороший торговый центр, который под Манежем, и там Дина поможет Умнице купить для моей жены элегантные модные и скромные вещи, которые сам Боря, конечно же, выбрать просто не сможет, да, Боря? Тут раздался звонок в дверь. Хамский хозяйский звонок. Дина вздрогнула. Беспомощно на нас посмотрела. В дверь продолжали звонить. Потом перестали. В замке провернулся ключ.

— Прислуга пришла? — с надеждой спросил Умница.

Дина закрыла лицо руками. А когда отвела их, глаза уже были не те. Не хотел бы я быть мужем этой обманутой женщины. И когда элегантный веселый Плоткин с полновесным букетом белых роз вошел в холл, Дина рванулась ему навстречу с воплем раненой куропатки:

— Ты где был?!

— В Париже,— улыбнулся ей Эфраим.— Здравствуй, зая! — и протянул букет.

— В Париже?! — захлебнулась Дина, схватила себя за пышные волосы и стащила с головы парик. Под ним оказались точно такие же пышные волосы, только потемнее. — С кем ты развлекался в Париже?! С третьей женой? — Дина смазала париком по физиономии отца двух детей. — Сколько у тебя жен, аферист?!

Плоткин, надо сказать, абсолютно офигел. Но при этом от парика уворачивался довольно ловко, прикрываясь букетом. И пытался объяснить, что дело было очень срочное, важное и настолько секретное, что даже позвонить он не имел права. Наконец, парик окончательно запутался в шипах, а Дина зарыдала, упав ничком на просторный фиолетовый диван. Тогда Плоткин заметил нас. И уставился на меня с изумлением:

— Барух, ты?! Ты же Барух, новый зять Наума, полицейский?

Я кивнул и удивился:

— Откуда ты меня знаешь?

— Ну как же... Нас же знакомили на свадьбе Наума, забыл?

Я снова пожал плечами.

— Тебя я тоже узнал,— сказал Эфраим, глядя на резко погрустневшего Умницу. — Ты ведь тоже был на свадьбе, в штраймле? — он очертил круг над головой. И вдруг спросил с горечью: — Это вы ей рассказали? Про Варю? Зачем?

Умница отрицательно замотал головой, потом махнул рукой:

— Да какая уже разница.

— Понял,— кивнул я, вытащил пистолет и навел на Плоткина.

Эфраим испугался и воздел руки вверх. Умница, правда, испугался еще сильнее. Дина негромко, но протяжно визжала с дивана.

— Рабби Зельцер,— уважительно воззвал я,— вам, как духовному лидеру, предстоит решить, что делать с этим евреем.

— Мне??? — возмутился Умница. — Ну, знаешь, Боря... Ты меня в это не втягивай!

— Понял,— сказал я. — Тогда уведите его вдову, рабби, я сам все кончу.

Плоткин вдруг рухнул в кресло со стоном:

— Вдову! Нет! За что?!

— За вранье! — отрезала Дина с дивана. — Женой я тебе уж точно теперь не буду. А не хочешь, чтоб я была твоей вдовой — дай мне гет! Немедленно. В присутствии раввина и второго свидетеля. Мне гет, а раввину — деньги. Все. Ты у меня вылетишь в ктубу! Понял, аферист?

— Ой, да какие такие деньги? — выпучил глаза Плоткин. — Ты же прекрасно знаешь, что эти деньги не мои. А мои ты уже все истратила.

— Я??? — задохнулась Дина.

Умница сидел неподвижно, и только голова его вертелась, как у совы на дневном свету. И глаза были такие же — большие, круглые и совершенно бессмысленные.

— Рабби Зельцер и госпожа Плоткина! — решительно скомандовал я, а моя суперменская усмешка сияла над дулом пистолета.— Идите в банк и спокойно снимайте деньги. Я сделаю за вас всю грязную работу.

Умница, услышав слово "идите", вскочил и бочком двинулся к двери.

— Нет! — неожиданно возразила Дина. — Я не буду снимать деньги со счета в день смерти своего мужа. Это слишком подозрительно.

Все задумались.

— Еще бы! — прошептал Эфраим, растягивая узел галстука. — Не такая уж ты дура.

• О'Кей,— сказал я,— двое суток он у меня тут просидит. Вам этого хватит?

— Нет! Мы с рэбе не успеем! Минимум — три дня! Да, рэбе? А то он отменит чек!

Я осклабился:

— А как он сможет отменить чек, хотел бы я знать? Нет, ни один чек он уже никогда не отменит.

— А нельзя ли его вообще не... отпустить дня через четыре? — вдруг спросил Умница. — Ибо сказано же вам "не убий"... — он пристыженно замолчал, словно сам усомнился в сказанном.

— Как сочтете нужным, рабби Зельцер,— я с недовольным видом откинулся в кресле, покачал ногой, потом достал наручники и швырнул их на столик, рядом с субботними шандалами. — Просто не хотелось торчать здесь лишние два дня.

И тут Плоткин сломался. И плачущим голосом сказал:

— Рабби Зельцер... это будет точно такое же убийство, просто другими руками... если я сегодня вечером не передам деньги по назначению, меня все равно убьют. И Борю, если он окажется рядом — тоже. Но сначала они будут нас пытать и узнают кто забрал их деньги. А потом найдут и вас. И тоже убьют. И детей моих убьют, и жену мою убьют, и наложницу...

— Это кто же здесь наложница?! — завопила Дина.

— Варвару я имел в виду,— злобно пояснил Эфраим. — Лучше убейте меня сразу. Только и вам не жить,— трагически добавил он.

— Надо помочь этому еврею выпутаться из беды,— наконец изрек Умница слова достойные раввина и духовного лидера. После чего требовательно посмотрел на меня.

Я пожал плечами:

— Можно и помочь...— Я вдруг вспомнил про "зайчикофф". И сымпровизировал: — Только кто тогда, рабби Зельцер, поможет бедным агунот? Сколько будет самоубийств среди этих несчастных еврейских женщин, отчаявшихся создать еврейскую семью с любимым человеком? Сколько еврейских детей не родится? Сколько будет сделано абортов? Сколько евреев должно будет вести презренную жизнь мамзера? Сколько их всех будет? Десятки? Сотни? Допустимо ли спасти несколько жизней, чтобы загубить многие?! Имеем ли мы право лишить надежды этих брошенных женщин и отдать деньги Эфраиму? Те самые деньги, которые так нужны для эффективного розыска их беглых мужей!

Наступила тяжелая пауза. Умница смотрел на меня так, словно увидел впервые. Пальцы его слегка шевелились. Не исключено, что он мысленно набирал телефон амбуланса. И продолжал всматриваться в меня с каким-то отчаянным ожиданием. Черта-с-два, не дождется, что подмигну. И я, невозмутимо приподняв бровь, продолжил:

— Рабби Зельцер! Я вижу, что вам тяжело принять мои светские доводы. Но ведь в основе их лежит сострадание к моему народу. Так?

Плоткин тяжело задышал, отвернувшись.

— Мне тоже его жаль,— сказал я, указав стволом на Эфраима. — Но надо уметь выбирать. Кто за агунот?

Мы с Диной подняли руки. Она обе, а я левую, правая при этом, случайно конечно, дернулась в сторону Умницы. Он тут же наклонился завязать шнурок.

— Кто за Плоткина?

Плоткин, не поднимая головы, поднял руку.

Умница завязывал второй шнурок.

— Итак,— деловито сказал я,— двумя голосами "за", одним воздержавшимся и одним недействительным... Короче, всё всем и так ясно. Не всегда все надо формулировать.

Умница вдруг вскочил. Но не пошел к двери, где я уже готовился его перехватить, а заходил по комнате. Лицо его приняло не вполне осмысленное, но хотя бы загруженное мыслью выражение. Мне очень нравилось наблюдать нашего рава в роли испуганной жадной обезьяны, запустившей руку в банку с орехами и уже намертво сжавшей кулак.

— Не бывает безвыходных ситуаций! — произнес он то, что давно должен был.— У нас есть огромные деньги и полицейский с большим опытом.— Под ждущим огненным взглядом Дины, Умница распалился и развил мысль,— С Божьей помощью, мы найдем способ и помочь нашим агунот, и спасти Эфраима, его чад и домочадцев от лютой смерти. Правда, Боря?

Я пожал плечами:

— Я человек конкретный. Мне нужна четкая и достоверная информация. Чьи деньги. Кто претендует. Кто угрожает. Мотивы. Адреса. Явки. Пароли. Если Эфраим будет откровенен, то спасем. С Божьей помощью, понятное дело. А будет темнить и недоговаривать, то... сам виноват.

И тогда Плоткин начал давать чистосердечные показания. Когда выяснилось, что деньги уведены у Наума, я изобразил радостное оживление:

— Так это же деньги моего тестя! А он, между прочим, хочет меня убить,— я посмотрел на Умницу, ища подтверждения. Он не возражал.— Тогда я, на правах родственника, претендую на свою долю. Это уникальный случай, когда мои принципы позволяют мне украсть. Причем сразу и много. И я не намерен его упустить!

Никто не возражал. И Эфраим продолжил дозволенные речи.

— Все ясно,— подвел я итог Эфраимовому повествованию.— Ты, действительно, должен отдать деньги этому Ливанцу в присутствии Ронена. Раз твои дети и же... и налож... и их мать в руках Ронена — у нас нет выбора. Но! — я строгим взглядом стер с лица Умницы грустную улыбку облегчения.— Но деньги должны оказаться у нас.

Умница снова улыбнулся. На этот раз той самой сочувственной улыбкой, которой он обычно сопровождал "умные" разговоры со мной.

Роскошный зеленоватый кабинет выглядел изнутри гораздо уютнее, чем на телеэкране. Сплошные драпировки, тяжелые бархатные складки и струящаяся зелень — живая растительная и неживая драпировочная. Не хватало только заплесневелой шкуры О'Лая. Непростой кабинетик. Возникало ощущение, что находишься под королевской юбкой — интим, таинство и допуск, да еще чувство отгороженности и защищенности. Хозяин ресторана, наверное, Саньке очень многим обязан. Иначе он ни за какие деньги не позволил бы нам вытворять то, что происходило только что в этом отдельном кабинете.

Сразу появились официанты в темно-зеленых фраках, быстро и споро навели порядок и принялись накрывать на стол. Я попросил их принести видик, пошел в "кинобудку" и забрал кассету.

Когда я вернулся, на столе уже стояли бутылки любимых Санькиных напитков. Я зачем-то залепил жвачкой объектив скрытой в драпировке видеокамеры и поднял ближайшую рюмку:

— Предлагаю выпить за важнейшее из искусств, коим для нас в данный момент является кино. А именно вот это, — я помахал черной коробочкой.— Сейчас мы его и посмотрим. А Фима нам все переведет.

Хотя я только что наблюдал эту запись из соседней комнатки, из-за полного незнания арабского не все догнал. И оба моих собутыльника активно жаждали зрелищ. Я, впрочем, хотел не только зрелищ, но и хлеба, который намазал черной икрой и уставился на экран. Умница зажал нос и начал имитировать гнусавый "голос за кадром", так знакомый всем нам по просмотру пиратских видеокассет времен Перестройки. Эфраим одобрительно хихикнул.

Первыми в кадре появились Ронен и Плоткин со своими телохранителями. Ронен выглядел, как типичный преуспевающий израильтянин нашего с Санькой примерно возраста. Из тех, кто носит ботинки из крокодиловой кожи, любит всякие гаджеты престижных фирм, но с удовольствием ест шварму в забегаловках, а потом подсчитывает сколько дополнительных минут он должен провести на беговой дорожке.

Охранника Михаэля Ронен привез с собой — коротко стриженый высокий блондин в черных очках, с нагловатой "спецназовской" мордой. Парень считал, что Ронен выбрал его за знание языка и русской жизни. Последнее обстоятельство Михаэля слегка напрягало — его вывезли лет пятнадцать назад, и весь опыт ограничивался начальной школой, да рассказами родителей. А разочаровывать шефа ему не хотелось. Все это мне рассказал игравший роль Плоткинского телохранителя Санька, с которым у Михаэля сразу возникла приязнь. Санька тут же наплел парню о мафиозных стрелках, продажности московских ментов и адреналинной настоящей жизни настоящих же пацанов. После чего у Михаэля должно было сложиться впечатление, что прогуляться вечером по Москве — ничем не хуже, чем прокатиться в джипе по Газе.

Санька по такому случаю тоже нацепил черные очки. А Плоткин привел в порядок свою разбойничью бороду и теперь отличался от Кабанова только отсутствием яхты. Зато к его запястью был пристегнут большой металлический кейс — жемчужина реквизита того самого Плоткинского актерского агентства.

Охранники проверили помещение и ушли караулить за дверь. Плоткин сидел с каменным лицом. Ронен посмотрел на часы.

РОНЕН: Ливанец опаздывает. Как думаешь, почему он выбрал это место? Довольно непрезентабельно.

ЭФРАИМ (пытаясь улыбнуться): Наверное, именно поэтому. Зачем ему появляться с израильтянами там, где его могут знать?

РОНЕН: Эфраим, ты в порядке? Ты что, боишься?

ЭФРАИМ: Да, боюсь. Слишком большие деньги. Большие деньги — большой риск, так тут в Москве говорят.

Ронен одарил его обаятельной улыбкой супермена, которая вдруг сползла.

— Ух ты, это я появился! Видите!— заорал у меня над ухом Умница.— Нажми "стоп", я хочу рассмотреть!

Я остановил кадр, но план съемки был недостаточно крупным, чтобы наслаждаться мимикой потрясенного Ронена. Умница разочарованно махнул рукой, чтобы продолжили показ. И тут же появился в кадре во всей своей красе. Он залихватски метнут куда-то в угол "свой верный кнейч", снял накладные пейсы и поздоровался с партнерами по переговорам на иврите, но с жутким арабским акцентом. Ронен неуверенно улыбнулся и галантно поприветствовал Умницу на арабском. Умница изобразил удивленное восхищение таким высоким уровнем знания неродного языка.

— Тут я зассал,— вдруг признался нам Умница.— У Ронена оказался слишком хороший арабский.

Я снова остановил кино.

— Я же тебя предупреждал,— напомнил Эфраим,— что армейская специальность Ронена — "слухач".

— Ну что же, что предупреждал,— чуть обиженно отозвался Умница,— вы мне вообще такое понаплели... Что, я всему верить должен был? Да я вообще тогда все забыл от страха, когда Ронен на арабском зачесал. Хорошо, хоть на египетском диалекте. Я ведь по роли "Ливанец", у них произношение мягкое. А я у иракца учился. Это совсем не то же самое, что ливанец. Боре-то хорошо было в подсобке у видеокамеры. А я прямо в пасти врага! И вдруг Ронен меня спрашивает, вот здесь, включи!.. Сейчас он как раз мне комплимент отвешивает, что, мол, тоже хотел когда-то научиться иракскому акценту, но у него не получилось. Ну всё, думаю, приплыл. И тут я соображаю, что Ливанец ¾ христианин, а в Ираке есть христианская община. И говорю, что научиться этому акценту невозможно, это надо с молоком матери впитать. А сам думаю — ну не должен Ронен знать откуда родом мать Ливанца, а из Ирака наверняка тогда много христиан от Саддама в Ливан сбежало. И точно, вот, видите — Ронен улыбнулся и всё, больше ничего не спрашивал про акцент. Ладно, перевожу дальше:

РОНЕН: Как здоровье председателя?

ЛИВАНЕЦ: К сожалению, без особых перемен к лучшему.

РОНЕН: Известно ли, откуда идут слухи, что председатель был отравлен?

ЛИВАНЕЦ (важно): Слухи — лишь слуги тех, кто их распускает. Некоторые утверждают, что председатель слег после того, как ему сообщили, что генерал нарушил обязательства и не перевел в срок деньги. Я считаю эти слухи злонамеренными. Слишком многие хотят нас поссорить. Хотя не скрою, я рад, что появилась возможность сотрудничать не с генералом, а с тобой, Ронен.

РОНЕН: Я польщен и благодарен за то, что ты связываешь свои планы со мной. Не скрою, мне было бы сложно работать с председателем. Всегда предпочитаю иметь дело с людьми своего поколения. Я рад, что ты не веришь слухам об отравлении. Просто хотелось узнать, кто распускает слухи об отравлении председателя не просто израильтянами, а навещавшими его недавно друзьями.

ЛИВАНЕЦ: Я понимаю твое беспокойство. Ты ведь тоже был на этой встрече.

РОНЕН: Да. И не только я один. Там был почти весь наш синедрион. Да еще с женами.

ЛИВАНЕЦ (задумчиво): Не думай об этом. Такое отравление — работа для профессионала. Иначе отравились бы все или никто. Давай лучше о деле.

— Кстати, Боря,— Умница отвернулся от экрана,¾ я еще когда Ронену это сказал, подумал... а ведь Софья Моисеевна — вполне профессионал.

— Не думай об этом,— сказал Эфраим. — Переводи давай, интересно же что дальше... Хотя...— он задумчиво на меня посмотрел.

— Сейчас. Да, так вот, Боря. Ерунда конечно, но она ведь со мной разговаривает иногда на всякие биологические темы... а перед этой встречей с раисом просто очень часто стала спрашивать о всяких там... ну, как бы тебе понятнее... в общем, о новейших достижениях. Смешно бы было, да? Жаль, что мотива нет.

Мы все расхохотались. Тут у меня всплыла тещина телефонная фразочка: "Этого мерзавца Ронена я отравила бы собственными руками! А удалить Наума от дел ¾ да, хочу. Пора ему отдохнуть. И удалю. Поверь, я для этого уже немало сделала и один раз даже рискнула жизнью, но это ни тебе, ни Науму знать незачем, с этим пусть историки разбираются." Смеяться я перестал первым. Лучшего способа удалить Наума от дел, чем убрать его главного партнера — не было. И то, что сбилась она на эту тему после слова "отравить", да еще и историков приплела...

Потом Ронен излагал Ливанцу свои антиутопические проекты: о продаже оружия с законсервированных складов ЦАХАЛа; о лоббировании безвозмездной передачи домов поселенцев специальному фонду, который срочно создаст Ливанец; о возможности сделать израильское гражданство сотне-другой тысяч арабов и прочее в том же роде. Ливанец на все это легко и с энтузиазмом согласился и тоже начал рассказывать Ронену о придуманных нами проектах. В мыслях о теще я пропустил кусок перевода. И включился со средины, вздрогнув, как старая скаковая лошадь, на непонятно откуда возникшем слове "ипподром".

ЛИВАНЕЦ: ...а еще я хотел бы, для легализации доходов, построить в районе Кейсарии ипподром. Это привлечет азартных людей. И сама идея — выращивать арабских скакунов в еврейских конюшнях должна многим понравиться.

РОНЕН (офигев): Ты уверен, что тебе дадут зайти так далеко?

ЛИВАНЕЦ (воодушевленно): Конечно! Кто-то же должен начать строить новый Ближний Восток!

Умница почесал кончик носа, поерзал и слегка виновато пояснил:

— Ну я же должен был его поразить! И он поразился, видите?

— Да не то слово,— кивнул я. — Тут ты круто прокололся, вундеркинд. С ипподромом. Видишь, Эфраим даже арабский почти не знает, а и то все понял.

— Я понял, что конец мой пришел,— признался Эфраим.

Ронен в кадре вдруг действительно стал задумчив. А Плоткин, помрачнев, начал торопливо отстегивать чемоданчик от запястья.

ЭФРАИМ (двигая чемоданчик в сторону Ливанца, на иврите): Приятно сознавать, что эти деньги будут вложены в фундамент новых деловых отношений.

РОНЕН (смотрит на Эфраима так, что тот перестает двигать чемоданчик; потом подозрительно смотрит на Ливанца): Эти идеи про ипподром и разведение арабских скакунов я уже слышал. От жены генерала. Вы что, знакомы?

На экране, почти синхронно, Ливанец пригладил волосы, а Плоткин ослабил узел галстука.

— Стоп! — потребовал Умница. Он страшно обрадовался и повернулся ко мне:— Видишь, он первый начал! Так вот почему ты, Боря, так некстати вломился. Я ведь только подал знак, что надо быть настороже. А Эфраим испугался и вызвал тебя, все видели?

Я молча включил видик, но переводить было почти нечего. Побледневший Ливанец буксовал на середине цветистого объяснения, что некоторые идеи носятся в воздухе и случайным образом сталкиваются, создавая калейдоскоп совпадений, когда за кадром раздался шум, а вслед за шумом возник я. Странно, все-таки. Я представлял себя спокойным и грозным, а выглядел взъерошенным и злым. С пистолетом в деснице и полицейским удостоверением в шуйце. За мной ввалились ухмыляющийся Санька и растерянный Михаэль, переваривающий информацию: "Спокойно, особый отдел полиции Израиля, операция скоординирована с Интерполом".

— Однако, подзавели мы с Мишкой тебя на входе,— хмыкнул незаметно вернувшийся Санька.— Аж пар из ушей идет. Если бы я Мишку не одернул, ты бы только через его труп прорвался.

Я нажал "стоп", и мы принялись пожирать Саньку любопытными взглядами.

— А чемодан где? — забеспокоился Умница.

— Сейчас все расскажу,—пообещал Санька,— а то как раз самый экшен начинается. Досмотрим, так?

Мы, нехотя, повернулись к телевизору.

Ливанец на экране устремил на меня светлый, радостный, полный надежды взгляд спасаемого.

— В этот момент ты, Умница, должен был не зырить на меня, а хватать чемодан с миллионами и линять,— осуждающе заметил я.

БОРЯ (направляя пистолет на Эфраима, орет): Всем не двигаться! Полиция Израиля! Отойти от чемодана!

ЭФРАИМ: Какая такая полиция Израиля? Это Москва! А ты — Барух, зять Наума! Засунь пистолет себе в жопу и вали отсюда!

Михаэль на экране явно на что-то решался. Можно легко представить — на что. Но Санька пошептал ему в ухо, и он слегка обмяк. То есть, сняв очки, продолжал следить за мной острым, как кинжал взглядом, но лицо у него стало тупое, как рукоятка этого кинжала.

БОРЯ (Эфраиму): Чемодан — сюда!

РОНЕН (Эфраиму): Кейс — сюда!

ЭФРАИМ (к небесам): И что я должен делать?

РОНЕН: Подумай о детях.

ЛИВАНЕЦ (робко, на неожиданно хорошем иврите): Э-э... Вообще-то это мой чемоданчик. Господа, зачем нам международный скандал?

БОРЯ (переводя пистолет на неуверенно двинувшегося к чемоданчику Ливанца): Куда? Назад!

— Зачем?! — вдруг возопил Умница.— Мутант! Зачем ты навел на меня дуло! Вот где настоящий прокол! Видишь?! Видишь, что из этого вышло?!

Плоткин на экране, с полным агрессивного вдохновения лицом, выхватил из кармана пистолет. И с воплем направил на меня.

ЭФРАИМ (целясь): Ненавижу!!!

Тут я себе даже понравился в роли шерифа. Судя по осмысленному выражению лица, я как-то мгновенно все оценил и, элегантно полуобернувшись, первым поразил Плоткина пулей точно в сердце. Плоткин захлебнулся собственным визгом и, загребя руками воздух, упал навзничь на мягкий ковер. Левая половина его груди обагрилась кровью.

Но торжество мое длилось недолго. Жалкую долю секунды. А потом я получил свою заслуженную пулю от Плоткинского телохранителя — Саньки. Эта пуля тоже попала прямо в сердце. Я умирал ничуть не хуже Плоткина. Руками не греб, не визжал, а просто упал навзничь на мягкий ковер, подкатив глаза. И левая половина моей груди окрасилась кровью того же оттенка.

Но еще хуже двух трупов выглядел на экране абсолютно деморализованный бледнолицый Ливанец. Он вжался в кресло и подзывал остановившимся взглядом злосчастный чемоданчик. Но сам не двигался.

Санька подошел к Плоткину и проверил пульс на шее. Судя по недовольной физиономии, пульса он не обнаружил.

САНЬКА (взволнованно): Хи из дед! Абсолютли дед! Вери мач блад! Летс ран эвей! Нау! Квикли! Мистер Ронен, гоу хоум!

— Тут я чуть не помер в самом деле,— хмыкнул Эфраим.

И действительно, труп Плоткина на экране, уже давно лишенный пульса, вдруг дернулся и издал предсмертный стон. Но этого никто не заметил, поскольку все были заняты. Ронен как раз пристегивал к своему запястью освободившийся чемоданчик. Санька объяснял Михаэлю, как и куда сваливать. Через несколько секунд на экране остались лишь слившийся с зеленоватой обивкой Ливанец, да два трупа.

Первым ожил я. И, глядя на вновь обретенный мир, обвинил Ливанца в утрате чемоданчика. Ливанец оскорбился и ответил невежливо. Пришлось и Эфраиму вернуться из небытия и попытаться нас примирить. Потом я пропал из кадра, поскольку ушел в кинорубку за кассетой.

Мы снова уставились на Саньку в ожидании продолжения. Но он не спешил. Неторопливо наполнил рюмки и произнес:

— За нашу антисемитскую победу! ¾ и хитро уставился на меня, ожидая реакции.

Ну ясно было, что он имеет в виду. Поэтому я молча с ним чокнулся и выпил до дна. Пришлось Саньке слегка разочарованно продолжить:

— Ну вы же все там семиты — евреи, арабы. Значит, ваша маленькая мафия была семитская, а победа над ней — антисемитская. Так? — он заржал.

Я сидел и тихо улыбался. Приятно было сознавать, что дело сделано, а представление продолжается. Теперь, после антракта, весь вечер на арене будет мой любимый клоун. Умница должен был вот-вот проявиться. И он проявился:

— А в чем победа? И где чемоданчик?!

Я расположился в кресле поудобнее. И нейтрально начал:

— Во-первых, нас всех не может не радовать, что Эфраим, его чада и домочадцы будут жить.

Я сделал паузу. Умница быстро кивнул, явно ожидая продолжения. Продолжил Санька:

— Во-вторых, вас всех не может не радовать, что крупный израильский мафиози попал. Так? Крупно попал. Попал, то есть, в объятия московской милиции прямо на моих глазах. С чемоданом недекларированной валюты.

Эфраим облегченно вздохнул.

— С нашим чемоданом! На твоих глазах! — взвился Умница.— Ага! А я думаю — и с твоим участием!

Мы с Санькой с интересом на него уставились. А Умница, сплетя руки на груди, нагловато потребовал:

— Ну давай, расскажи, как оно было. Только подробно, со всеми деталями,— тут он обернулся к нам с Плоткиным.— Детали — это очень важно в таком деле. Все очень быстро становится ясно!

Мы с Эфраимом важно кивнули. Санька окаменел лицом и сконцентрировал взгляд на постороннем предмете — давний наш прием, чтобы не заржать при подследственном. Предметом оказалась жвачка, которой я залепил видеокамеру. Сам бы я на месте Саньки уже не выдержал. Это самое сложное — пытаясь сконцентрироваться, чтобы не рассмеяться, вдруг обнаружить, что концентрируешься на чем-то смешном, даже в самом идиотском смысле этого.

— Сейчас,— пообещал Санька.— Расскажу. Конечно,— он повернулся к столу, взял вилку,— одни только факты. Факты — упрямая вещь,— он, наконец, смог посмотреть на меня. Я поскорее отвернулся.

— Так,— сказал Санька.— Я действовал по плану "Б".

— Ясно, что не по плану "А"! — как-то по-детски съязвил Умница.— План "А" у нас кончился, когда Эфраим от страха за галстук схватился. А ведь еще каких-то пять-десять минут продержаться, и я бы спокойно ушел с чемоданом денег! — он махнул рукой и укоризненно посмотрел на Эфраима.

— Так,— повторил Санька.— Я действовал по плану "Б"...

Только Умница снова его перебил:

— Да какой же это план "Б", господа?! План "Б" у нас кончился, когда Боря, заигравшись в благородного шерифа навел на меня дуло.

— Но ты же знал, что пистолет заряжен холостыми! — возмутился я.

Но Умница уже стал на тропу войны:

— Да мало ли что я знал! Я еще знал с кем имею дело в твоем лице! Знаешь, кто вдруг возник перед моим мысленным взором, когда я заглянул в дуло твоего пистолета?! Сам догадаешься? Вижу, что знаешь! Вы ведь с Ёлкой тоже, типа, не хотели ее убить, да?! Холостыми, наверное, стреляли?

— Идиот,— сказал я во вмиг пропитавшееся любопытством пространство,— в старуху вообще никто не стрелял!

— Это в которую старуху? — быстро спросил Плоткин.

— В старуху-процентщицу,— нервно огрызнулся я и так глянул на Умницу, что любое дуло позавидовало бы.

Умница поежился и перевел стрелку на Эфраима:

— А ты, чем лезть не в свое дело, лучше бы свое дело сделал как следует! То за галстук хватаешься раньше времени, то за пистолет! Мы же все обговорили! По плану "Б" ты должен был схватиться за пистолет только ПОСЛЕ того, как чемоданчик будет у меня в руках. После! А ты схватился ДО. Почему, интересно?

— Э-э, так вышло,— Плоткин развел руками, как старый местечковый еврей при вопросе "как жизнь".— Все же должно было выглядеть настоящим. Я, все-таки, не мог выхватить пистолет, пока Боря в меня целился. Вот и улучил момент... Хотел как лучше, как правдоподобнее...

Ох, Умница взвился:

— Как лучше для кого?! Для тебя все получилось отлично! Ты правдоподобно умер! Да и Александру, кажется, жаловаться не на что! Боря — тот просто не догоняет ничего! Боря, тебе надо разжевать, что тебя кинули? И меня!

Санька покрутил головой, передернул плечами, как будто хлебнул паленой водки без закуски. Представляю, что он проговаривал про себя. И про нас. Потом он прокашлялся и вполне спокойно продолжил:

— Так. Я действовал по плану "Б". Инициировал и обеспечивал поспешное бегство иностранных граждан с места предполагаемого преступления. Я сказал Мишке, чтобы он ехал за мной. Поехал не кратчайшим путем, а кружным. Создавал у ведомых иллюзию запутывания следов на случай возможного преследования сотрудниками правоохранительных органов, оперативно явившимися на место предполагаемого преступления. Для создания соответствующего психологического эффекта, я ехал с превышением скорости. В районе пересечения проспекта Мира с улицей Дурова, нас неожиданно начала преследовать патрульная машина службы безопасности дорожного движения.

— Неожиданно! — саркастично повторил Умница.— Для кого? Разве что для Ронена с Михаэлем.

— Заткнись,— посоветовал я ему,— дай дослушать! — Санька рассказывал, что произошло на самом деле, и мне это было интересно.

— Могу,— сказал Умница еще саркастичнее.— Я понимаю, Боря, что тебе нужно время.

¾ Я могу продолжать, так? — ядовито спросил Санька.— Короче, в сложившейся нештатной ситуации у меня возникло опасение, что Мишка не отличит дорожную полицию от уголовной и наделает глупостей. Поэтому я попытался оторваться от преследования.

— Поэтому ты наделал глупостей сам,— прокомментировал Умница.

Санька величественно пропустил реплику мимо ушей:

— В какой-то момент Мишка, видимо, решил, что я еду недостаточно быстро и пришпорил своего "мерина". По идее, должны были тормознуть меня. А преследователи увязались за вашими. Ясное дело, Москвы Мишка не знает, вот и загнали его в тупик. Видел своими глазами, хоть и издали. Повязали их, короче.

— А спорим, Мутант, что отделение милиции, в котором раньше работал твой друг Александр, находится в районе пересечения проспекта Мира с улицей Дурова! — обличающе заявил Умница.

Плоткин посмотрел на Умницу с уважительным интересом.

— А я этого и не скрываю,— надменно заявил Санька.

— Тогда спорим, что никакого дела на наших дорогих соотечественников не завели! — запальчиво предложил Умница.— Или отпустили за огромную взятку, или просто все отобрали.

— Ладно, спорим,— легко согласился Санька.— Хоть на полчемодана, хоть на оплату ужина.

— Готовность спорить на полчемодана,— объяснил мне Умница,— многое проясняет. Во-первых, у Ронена забрали все. Во-вторых, доля наводчика — пятьдесят процентов. А в-третьих, это все недоказуемо. Поэтому спорить можно только на ужин.

— Ну хоть на ужин,— кивнул Санька. — А насчет доказуемости... Вполне доказуемо. Если завели дело — много способов проверить. А если нет, так нет. Так?

Эфраим подался вперед и выдохнул:

— Сможешь узнать сейчас?

— Легко. Сейчас позвоню бывшим сотрудникам, все узнаю.

Санька куда-то позвонил, но судя по всему говорил с секретаршей, а потом доложил, что нужный человек сейчас взять трубку не может, но перезвонит минут через десять.

Умница вдруг улыбнулся. Потом хихикнул. Вскочил. И пояснил:

— Ладно, плевать на чемодан. Ясно, что его уже не вернешь. Саша, как здорово, что ты предложил спорить на полчемодана! Иначе бы я не задумался! А так я прикинул сколько это. Вот смотрите сами. Площадь стодолларовой бумажки — примерно квадратный дециметр. Толщина пачки из ста бумажек — примерно сантиметр. То есть, получается сто тысяч долларов на литр. Боря, что ты на меня так уставился? Ну, по-простому это выходит "лимон" на ведро. А сколько ведер в нашем чемоданчике? Два-три. Фигня же это по сравнению с тем, что Эфраим у Наума увел. Так давайте подарим чемоданчик Сашиным друзьям и честно поделим остальное!

Эфраим молча выслушал Умницу, потом горестно вздохнул:

— Нет у меня больше никаких денег.

— Ха! — заявил Умница.— Ха-ха-ха! Это ты Боре рассказывай. А мне не надо. Математика — наука точная. Вот так спасать вас, а вы... Кстати, мы ведь можем спасти тебя обратно, правда, Боря?

Я молча, с улыбкой театрального критика на премьере, смотрел на все это.

— Да черт побери!.. — заорал Умница.

Но тут зазвонил Санькин мобильник.

— Тихо! — рявкнул Санька.

Мы притихли, прислушиваясь к Санькиному разговору. Но он, изложив суть дела, уже только слушал, ограничиваясь лишь междометиями. Потом поблагодарил, передал приветы, отключился и повернулся к нам:

— Ну что, открыто дело. По статье 186, часть вторая — "Изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг, совершенное в крупном размере ". От семи до двенадцати лет лишения свободы.

— Ох... бля... ничего себе! — взвыл Умница.— Мало того, что ограбили, так еще и доллары фальшивые подсунули! Это же вообще беспредел! Александр, зачем?

— Затем,— вдруг стыдливо отозвался Плоткин.— Затем, что у меня уже не было нефальшивых.

Мы все уставились на Плоткина с интересом. Правда, Санька и я — с фальшивым. Умница сглотнул. И выдавил:

— То есть... на месте Ронена мог оказаться... я?! По плану "А" я должен был ходить по Москве с чемоданом фальшивых долларов!!! Да и по плану "Б" — тоже... И все за то, что хотел тебе, Эфраим, помочь? Как же так?!

Наступила тяжелая продолжительная пауза. Никто не хотел ее прерывать. Я разглядывал Умницу и думал, стоило ли грузить Саньку с Эфраимом после тяжелого дела еще и этим. И чувствовал, что стоило. А Умница разглядывал потолок, мыслил и мрачнел.

— Боря,— наконец сурово молвил он, пристально в меня вглядываясь,— а ты знал, что деньги фальшивые? Лично ты! Вот что мне интересно.

— А ты сам как думаешь? — спросил я. Мне почему-то это тоже было интересно.

— Я хотел бы думать, что нет. Разочаровываться в друзьях, Боря, это очень больно! — сказал Умница с искренней тоской во взоре.— Особенно в тех, которым не то, что последнюю рубашку, а собственный паспорт отдавал!

Почему-то стыдно мне ну совсем не было. И, видимо, это было заметно. Но и лукавить я не стал:

— Знал.

— Ну, раз даже ты знал... Я так понимаю,— наконец горько молвил он,— что все присутствующие были в курсе? Что деньги фальшивые. А значит, использовали меня втемную. Или даже зачем-то нарочно хотели подставить! — он захлебнулся жалостью к себе.— Боря... как ты мог?! Я же тебя совсем недавно спас от смерти и позора!

Все по-прежнему молчали, предоставив сцену мне с Умницей. Я уже было открыл рот для обличительного монолога, но тут неслышно, словно боясь спугнуть лезущую на стол кошку, возник официант в зеленом. Практически из ниоткуда, словно от зеленой портьеры отделился. Он интимно осведомился у Саньки нет ли каких-то дополнительных пожеланий и можно ли подавать горячее.

Умница переживал утрату дружбы, денег и чувства интеллектуального превосходства. С последним он смирялся, как правило, очень ненадолго, поэтому я за него не беспокоился. И точно, его резиновая психика уже восстановилась, отскочила от пола и ударила с другой стороны:

— Скажи-ка мне, Боря. Если ты знал, что в чемодане деньги фальшивые, то ты знаешь где настоящие? Плоткин только что сказал, что нефальшивых у него нет. Значит, где они? Все-таки у Дины? Не могли же вы их вернуть Науму.

— Ну что ты!— сказал я.— Чтобы я позволил вернуть деньги Науму, человеку, который жаждет моей крови, который потратит их на то, чтобы меня найти и убить?! Ты что, меня совсем идиотом считаешь?

— А... ну да...— Умница отвел взгляд. — Значит, деньги у Дины... Ага... Так это замечательно. Значит, она контролирует в семье все деньги... Это хорошо... Тогда я пошел. О чем мне с вами говорить? Саша, сколько я должен тебе за ужин?

Санька фыркнул и отмахнулся.

— Ну как же,— сказал Умница сухо,— пари есть пари.— Он достал бумажник, открыл его, посмотрел на стол, прикидывая стоимость заказа, но вдруг захлопнул бумажник и сунул обратно в карман.— Что-то у вас тут не стыкуется. Боря, кончай врать! Дина сегодня утром говорила, что полностью деньги не контролирует. Она уверяла, что Эфраим может отменить чек, и ты готов был его убить, чтобы исключить такую возможность. И тогда, чтобы по-честному поделить все деньги, я решил спасти Эфраима от Ронена. И, рискуя жизнью, стал "Ливанцем". Значит, Эфраим имел возможность набить свой кейс настоящими долларами. А набил фальшивыми. Почему? От жадности? Почему вы на это согласились? Где деньги, и за кого вы меня держите?!

— Хорошо спросил,— кивнул Санька.

— Да,— признал я,— тут мы действительно прокололись.

— То-то же,— самодовольно усмехнулся Умница.— Поэтому я и спрашиваю — где деньги? Плоткин, где деньги?

Санька начал хихикать. Я, впрочем, тоже. А Эфраим, наоборот, обозлился:

— Да идите вы все в жопу со своим "Плоткингдеденьги"!!! Нету у меня денег! Бабы обобрали, а мужики квохчут "где-где-где"! Надоел мне этот спектакль, всё! Никто меня убивать не хотел,— он взглянул на нас с Санькой,— во всяком случае, сегодня утром. Никто из присутствующих. Короче, Фима, убивать всерьез меня стал бы только Ронен. И то не сразу. Зато всю семью. За то, что исчезли все его деньги. А утром с Диной был спектакль, специально для тебя. Нам срочно нужен был "Ливанец", человек, хорошо говорящий на арабском. Боря сказал, что ты сможешь... И поверь, Фима, что всю оставшуюся жизнь я буду тебе благодарен за то, что ты для меня сделал — спас моих детей и меня от Ронена.

— И Варвару... — тупо добавил Умница. — Боря, значит, сказал, что смогу... Ну, с этим Борей давно все ясно. А почему вы все остальные такие сволочи?! Неужели нельзя было по-человечески сказать... попросить... мол, помоги, Фима, мы оказались в сложной ситуации, нам нужен надежный толковый человек с хорошим знанием арабского, времени нет, никого другого уже не найти... А вы театр на дому устроили! — он задохнулся и со всхлипом набрал воздух.— Полные гады!

Санька с Эфраимом пожали плечами и обернулись ко мне, переадресовывая упрек.

— Нельзя было по-человечески, сам знаешь,— огрызнулся я.— С тобой по-человечески у меня никогда не получалось. Да и как-то слишком опасно выходило для обычной дружеской услуги,— добавил я, чтобы смазать обидный смысл предыдущей фразы.

Тут Умница как-то сосредоточился, явно пытаясь взять себя в руки:

— Ну да, Боря! У тебя же специфическая мораль, как я мог забыть. Для обычной дружеской услуги — слишком опасно, а посулить чемодан денег, которых вроде уже и нет — это нормально! Да что с тобой говорить! Но каковы женщины, а?! Сама же обобрала, сама же и в спектакле играет, чтобы помочь обобранному мужу уйти от возмездия, да?

— Смесь порока и праведности,— с апломбом процитировал я Умнице — Умницу.

— Как-то все это на грани правдоподобия,— засомневался Умница.— Почему я должен вам верить? Надо с Диной разговаривать. Ронен уже не опасен. Пожертвовать деньги на агунот она решила давно, вне всякой связи с Ливанцем. Без вас разберемся. А ты, Эфраим, раз уж есть оказия, можешь передать Дине через меня гет.

Тут нас пробило. Через несколько минут в зал заглянул официант и испуганно исчез. Еще через несколько минут он вернулся с хозяином. Мы все еще хохотали в три глотки, но коллективная истерика немного ослабла. Санька уже мог показать жестами хозяину, что все нормально.

Умница застыл, презрительно глядя поверх трех корчащихся в смехе придурков. На лице его угрюмом отражались лишь отблески мыслей об отмщении. Я, приложив ладони к скулам, пытался показать Умнице жабры, а Санька, сняв галстук, крутил его над головой, изображая винт вертолета. Плоткин содрогался в смехе и размахивал руками, как дрессированная горилла, крутя огромный штурвал океанской яхты. Наконец, я выдавил:

— Ди... ина... плывет... сейчас... в открытом море... хрен знает где... То есть... она... Умница! Она плывет в шам... шампанском... среди пузырьков!

Умница чуть скосил на меня вопросительный взор, но удержался.

— Да! — продолжил я.— Не смотри на меня так! Я говорю правду! Дина. В шампанском. Шампанское ¾ в яхте.

— Ы-ы-ы! — взвыл Санька, гребя руками.

Но я смог продолжить:

— Яхта — в открытом море... Море — хрен знает где.

— Идиот,— снисходительно, но все же обеспокоенно ответил Умница.— А сосчитать, что Дина не могла за несколько часов из Москвы перенестись в открытое море — на это у тебя мозгов не хватает?

Тут уже Эфраим заколотил по столу, как заяц по барабану и, наконец, выдавил:

— Она... фальшивая! Как доллары! Всё, всё фальшивое!

Санька в это время махал перед носом Умницы двумя пальцами, пока ему не удалось членораздельно произнести:

— Дина-два! Так?

Умница облизал пересохшие губы, сел. Потом заложил ногу за ногу и светски спросил:

— Ну и что? А что же тут смешного? Считаете себя такими крутыми и умными, а деньги у Плоткина жена родная увела, да?

— Вторая! Жена-два! — снова заржал Санька.— Плоткин, прости, ради Бога, хоть твоего, хоть моего, так?

— Хоть десятая. Мне-то какое дело,— холодно продолжил Умница. И вдруг простонал с надрывом: — Ну почему, почему дуракам всегда везет? Ведь если бы не эта нелепая случайность со Светиком, деньжищи бы уже были на счету моего агентства! А так... Ну ясно, что вышло. Светик звонит Дине из больницы... в аварию попала, не приду... а Дина, по глупости, решила, что это была не авария, а подстроенное покушение... испугалась... подалась в бега... Чего вы ржете? Все логично.

Описать творившееся с нами было невозможно. Смех наш уже не был общим, мы распались на три индивидуальных смеховых генератора и гоготали каждый по отдельности и каждый над своим. Мы уже не видели ни друг друга, ни Умницы. Он вообще размылся от выступивших у меня слез и теперь плавал мутной черной рыбкой в зеленой воде. И эта рыбка, кажется, била плавниками и орала:

— Почему вы теперь-то ржете, дебилы?!

Наконец, я слегка отдышался. И смог объяснить ему, почему мы ржем. Умница смотрел на меня широко открытыми глазами, в которых плавало детское недоумение от неправильного устройства этого мира . Потом он глаза прикрыл, подозрительно шмыгнул носом и вообще как-то увял. Но через пару минут слегка встрепенулся:

— Ты врешь опять! Я же со Светиком в запароленной гостевой план действий обговаривал еще позавчера!

— Ахха,— кивнул я.— Да лана, ГАОН, не тормози нахреф. Ацтой ты, троян моржовый. А мы со Светиком — неформат, мы жжом. Ы?

— Всё? — помертвевшим, но гордым голосом спросил Умница.

— Фсё! ¾ ответил я.

— Зачем же она?

— Ненавидит, когда втемную ее юзают,— развел я руками.

— Еще и звонила утром... Тебе подыгрывала зачем-то...

— Ей тоже захотелось поюзать тебя втемную.

Умница поморгал, склонил голову. Потом тихо спросил:

— А ты зачем? Всё это?

— Не зачем, а для чего. Сначала мне нужен был паспорт. Потом я придумал, как мы с тобой избавим нашу маленькую страну от Ронена.

— Это и так ясно. А издеваться так зачем?

— А это уже не зачем, а за что. За то, что скрыл от меня, что могу вернуться. За то, что и меня юзал втемную. За жену-блондинку, которая тебе "дает всё",— я перечислил это и понял, что главную причину мне даже озвучивать не хотелось. Невыносимо было представлять, как Левик читал про меня все то, что ГАОН писал ПОЭТКЕ.

Потом мы поглощали остывший, но все равно вкусный ужин. Молча.

Потом Умница швырнул на стол купюры.

Потом он, походкой зомби, шел к двери. И вдруг, уже открыв ее, обернулся. И мы увидели его вполне розовое и живое лицо:

¾ Смешно. Девчонка ведь совсем... Ты же, Боря, все время рядом был. А она увела у тебя из-под самого носа такие деньги! Эх ты, МЛАДШИЙ детектив. Я решил — чего на тебя обижаться... Свои люди — сочтемся. До встречи в Шереметьево. О, надо же! И Шереметьево у нас тоже — "два"... Хммм... Пока-пока.

Несколько секунд мы смотрели на закрывшуюся за Умницей дверь.

— Ну теперь ты доволен. Так? — хохотнул Санька.

— Почти,— честно сказал я.— Одну вещь упустил. Ронену зуб не выбил.

— Зачем? — удивился Плоткин.

— Для концепта! — хором ответили мы с Санькой.

Санька вызвался отвезти нас с шарпеем в аэропорт. По дороге рассказал, что уже практически отмазал Мишку от фальшивомонетного дела, поскольку чувствует нашу ответственность за судьбу парня. В общем, Михаэль пойдет как свидетель, а сегодня-завтра его уже выпустят под подписку о невыезде. О чем можно свидетельствовать, а о чем нельзя, парень уже знает, так что Эфраиму нечего бояться. А освободившаяся Светикина дача — очень кстати. И подработать парень сможет в банке, будет тренировать Санькиных охранников, а то зажрались и обленились, так?

В аэропорту нас уже ждал вполне бодрый Умница с Диной-2 и большой набитой сумкой, которую он тут же всучил мне, пояснив, что это всё они с Наденькой покупали по списку Ленки и надеются, что ей все понравится. Стоило, конечно, недешево, поскольку все приобреталось в хороших проверенных фирменных магазинах, а не на занюханных рынках, вот чеки, так что дома подсчитаешь сколько должен. Там еще квитанции за продление твоего загранпаспорта и за российскую визу.

— Спасибо,— злобно сказал я, взваливая на плечо этот тяжелый баул.— Ты настоящий друг моей жены.

Документы О'Лая были в полном порядке — Светик и тут оказалась на высоте. Принявший "на посошок" и приободрившийся, он суетился вокруг меня, чувствуя изменения своей собачьей судьбы и привлекал симпатии к нам обоим, во всяком случае какие-то объедки улыбок доставались и мне. Так что все предполетные формальности мы миновали легко, хотя по-настоящему легко мне стало лишь после того, как я сдал в багаж тяжелый Ленкин баул.

Полет прошел нормально. Я отсыпался после предотлетного загула. Умница делал то же самое. Зато встреча оказалась бурной.

На выходе было черным-черно от любавических хасидов. При появлении Умницы они затихли. Он вскинул руку в приветственном жесте, и толпа издала ликующий вопль. Умницу подхватило черное цунами и вознесло на плечи огромного хасида. Карабас-Барабас загарцевал по залу, а толпа завихрялась вокруг него, распевая и приплясывая. Я успел заметить маленькую группку моих родственников, не решавшихся к нам приблизиться.

— Где?! — возопил один хасид.

— Где?! — подхватил другой.

— Где-где-где?!!! — подхватил хор.

Умница медленно поднял длань и плавным торжественным жестом указал на мой, вернее Ленкин баул.

С почтительными возгласами, но безумными глазами, толпа ринулась к моей тележке. Я было хотел встать на защиту собственности, но меня ласково подхватили черные воды, и я обнаружил себя сидящим на плечах вороного хасида, уже гарцующего рядом с тележкой. Разграбление баула я наблюдал с высоты новообретенного социального и духовного положения.

Молнию на бауле заело, поэтому его растерзали по живому. Ленкины тряпочки разлетелись по залу. Краем глаза я увидел нечто кружевное, зацепившееся за кнейч, стянутое с него, с ужасом рассмотренное и засунутое в карман. Остальное затаптывал кордебалет. А счастливый солист черного балета, выхвативший большой сверток из моего баула, уже отшвырнул упаковку, воздел над головой старинный свиток Торы и осторожно вращался с ним, запрокинув застывшее в счастье лицо.

О'Лай с волочащимся поводком сначала метался, потом, когда на поводок стали наступать, нервно реагировал на одергивания, потом осерчал, уселся на пол и, воя, стал шарить нехорошим взглядом вокруг, ища меня.

Тем временем Ленка пыталась собрать с пола какие-то тряпочки, но танцующие наступали и наступали на них, она тянула и тянула, была уже красной и злющей. Левик в стороне угорал от хохота. Расфуфыренная теща оттащила Наума подальше и делала вид, что увлечена светской беседой со своим спутником и не имеет к происходящему религиозному мракобесию никакого отношения, но периодически метала в меня старые недобрые взгляды. У Наума было лицо человека, не понимающего как он мог оказаться в подобном месте без оружия.

Когда наши с Умницей кони поравнялись, я цапнул его за локоть.

— Боря! — повернул он ко мне вдохновенное лицо.— Радуйся! Мы с тобой привезли этим евреям реликвию! Этот свиток читал сам Старый Рэбе! А до него еще много кто! Свитку столько лет, что для него в музее даже создали специальный микроклимат!

— ГДЕ???!!! — заорал я.— В каком музее?! Ты что, спер музейный экспонат?!

Умница счастливо смеялся:

— При чем тут я?! Это все ты! Слава Богу, таможня тебя не зацепила. Да брось, это даже не чемодан фальшивых баксов! Мелочь! Лет на пять максимум! Ха-ха-хааааааа......

Наши кони, почуяв недоброе, вовремя разъехались в разные стороны.

Толпа пела и плясала. Я пытался спешиться, но коню это было пофиг, он танцевал, зажав мои ноги подмышками. Вспомнив рассказы коллег из конной полиции, я уже было собрался сунуть ему под нос зажигалку, но тут меня спас О'Лай. Он как раз догадался поискать меня на верхнем уровне, встретился со мной взглядом, обрадованно взвился и вцепился в штаны моего коня. Конь понес отборную брань. Я спешился и попал в объятия рыдающей Ленки, которая хоть и тише, чем окружающие, но тоже вопила:

— Боря! Я все знаю! Прости меня!

Теща из-за ее спины ласково смотрела на меня и даже один раз подмигнула.

В Наумовом "Вольво" мы могли бы разместиться и вшестером, но Умница предпочел продолжить праздник. Теща поинтересовалась породистая ли это собака и замолчала, погрузившись в изучение родословной О'Лая. Наум сообщил, что меня уже чуть не уволили за прогул, да он вовремя вмешался, и теперь мое отсутствие оформлено как отпуск. Так что в этом году отдых мне больше не светит, что, впрочем, не так страшно, поскольку мне все равно было бы не до отпуска — скоро меня переведут на весьма ответственную должность.

Уже перед Иерусалимом, на одном из последних подъемов, теща повернулась ко мне и сообщила светским тоном:

— Ну, вроде ничего документы. А вообще, как там Москва? Люди, архитектура? Не было ли каких случайных встреч?

— Была одна встреча,— не удержался я.— Разговорился с одним старичком, он в парке на скамеечке грелся. Назвался Яковом Лазаревичем Гольдфельдом, представляете?

Теща всплеснула руками:

— Ну надо же! Жив сволочь! Левик, знаешь кто это? Это тот самый следователь, который вел мое дело в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Нас называли "кремлевские отравители"...

— Ба, я знаю,— сказал Левик, слышавший это чаще, чем "Красную шапочку".— И только смерть Сталина спасла тебя от Сибири...

— Подожди,— недовольно каркнула теща.— Так что этот Гольдфельд, Боря? Конечно меня уже не помнит?

— Наоборот. Прекрасно помнит. Вы произвели на него в свое время очень сильное впечатление. Он даже уверял меня, что раису не выжить, потому что это именно вы его отравили, представляете?

Теща слегка покраснела, резко отвернулась и сказала Науму:

— Фу, глупости какие! Из ума выжил совсем! — и вдруг хихикнула.