***

Случается, забываюсь, вставляю латинский знак,
Или вдруг даже цифру в тело русского слова.
Шанс применить свободу - backspace, encore...
Или, бывает, рука мусолит выбранную страницу
В тайной надежде ее расщепить на две -
Увидеть секретный текст, неведомые слова...
Все ненадолго. Я прихожу в себя
Где-нибудь среди стен, под электронным солнцем,
В гильбертовом пространстве, в конце концов...
Нужно ввести возмущенье. Покинуть свою орбиту.
Да, просто снять очки, и в нелинейном мире
Вновь превратиться в приемник сверхтонких волн.

2000

Ночлег

Усталый иудей открыл на стук,
Увидел их - тринадцать у порога.
- Мы пилигримы. Дальняя дорога:
Из Салема весь день мы шли на Юг.

Нам до утра бы, только и всего, -
Твердил один, назойливо, бессвязно,
- Мы заблудились, мы заплатим сразу.
Другой стоял поодаль; на него

Открывший глянул искоса, и вдруг
Об ангелах, свечах и пресном хлебе,
И о пророках, погребенных в небе,
Он вспомнил, и почувствовал испуг.

Как будто тот был близок и далек,
Одновременно - брат и чужестранец,
Властитель-гость и нищий-постоялец...
И отступил хозяин за порог.

Сквозь тьму, как в исступлении мольбы,
Виднелись обетованные дали.
Он бодрствовал; но в схизму сна впадали
Двенадцать соучастников судьбы.

Ни жизнь, ни крест не разделить двоим,
Путь каждого по-своему извилист.
И знал лишь Он: они не заблудились,
На их пути лежит Иерусалим.

2001

два фрагмента

                            I
                                      Но это чудо всем поднадоело...
                                                                   Ахматова.

       Стирает время Каина печать.
Мы не узнаем первого убийцу
в бомже с убогой горстью медной дани,
с изъеденным экземою лицом.

И все же, как и прежде,
как прежде, он не может быть убит.

      Кассандра, Андромаха и Гекуба
стенают у развалин цитадели,
но греками помилован Эней,
и вот уже восходит к славе Цезарь,
понтифик проклинает Византию,
и Троя
           счастливее Эллады.

      Из солнечного черного ядра
рождается сияющая Эос,
и вечная беглянка Артемида,
бледнея, исчезает, торопясь:

пройдя свой путь по диафрагме неба,
она уже не узнает сестру.

Но связь, слабея, остается связью.

2001

                                II
                                                                     L.F.

Я родился под шум дождя, запомнил его
на всю жизнь. Под него и умру. Ты родилась
весной, и тебе, должно быть,
больше найдется, что вспомнить, но это -
выигрыш в энтропии при проигрыше
в мечте. Понимая, что следствие не есть цель
события, удобно быть соглядатаем, портретом
Дориана Грея, удобно подменить красоту
гармонией, удобно писать эти строки, не затрудняясь
поиском рифмы, подчиняющей мозг, давно впитавший, что
жизнь - плохой стоматолог, и боль приходит
внезапно, давая возможность быть
блуждающим нервом
нашего времени.

1994

New Age
                                                                   И.Б.

Неотвратимым эхом Большого Взрыва,
Медленно, неумолимо и непрерывно
Маятник разрушает мгновение равновесья.
И это - твой Новый Год, твой вызов из наднебесья.

Был карнавальный век ненавистью прославлен.
Клюквенный сок хлестал, вьюгой сменялось пламя,
Солнечный спектр дополнил оттенок смерти,
И в океане слов не осталось тверди.

Если бы память ветра легла в архивы,
Если бы все проигравшие были живы,
Боль снесла бы преграды, заполнив простор эфира,
И человек больше не узнавал бы мира.

Но в тенетах времен улов не хранится долго -
Снова чисты листы, кредиторы не помнят долга.
Требует новых смертей, сенсаций, кумиров, денег
Век пустоты, начавшийся в понедельник.

2001

                                       ***

Может быть, только вера имеет размерность Бога,
Может быть, вскоре и нам не избежать итога,
А может быть, только бессмысленность и безмолвье
Уподобляют бессмертье бессоннице в изголовье.

Может быть, вместо прощанья случится смерть в интерьере,
Может быть, созерцанье мешает любой карьере,
Так что за ширмой мира начальник судьбы безликий
И не заметит усилий вглядеться в огонь сквозь блики.

Может быть, мы опять нашу смерть обманем,
И, зачем жили здесь, ей говорить не станем,
И диалоги наши в четвертом и пятом лицах
Не напечатают больше ни на каких страницах.

Если же все не так, значит, все - не хуже:
Вместо небес - асфальт, вместо облак - лужи;
Жизнь при любом раскладе зависит от повторенья,
Может быть, это скучно, но много скучней - забвенье.

1998

                       ***

Бог энтропии, видимо, безлик.
Безлик и безымянен. Побеждая,
он жертве не дает себя узнать,
и та виновными считает третьих,
по-своему, конечно же, права.

И нить ведет обратно в лабиринт:
нет от пути для путника свободы.

Что верно, как и то, что неудача
не расширяет перспектив. Любовь,
сведя к финалу адюльтер с надеждой,
становится усталым монологом
на грани превращенья в диалог.

2000

Дверь в стене

Когда детский плач находил свой предел,
А каверзный мир исчезать не хотел,
Я слышал их ласковый призрачный смех
И видел их тени за фильтрами век,

Но тщетно потом я искал их следы:
Свободны, как ветер над гранью воды,
Они уносили с собой свой секрет -
Вот только что были - и их уже нет.

Казалось, сродни насекомым они:
Увидел - поймал, только лишь не спугни!
И я, энтомолог, ловил мотыльков
В надежде намека с иных берегов,

Но знаки и символы были немы.
Алхимик, создатель свеченья из тьмы,
Я счел их посланьем искусство огня,
Но сера и ртуть обманули меня.

Когда заполняла бессонница ночь,
И нечем отчаянью было помочь,
Сквозь шорох и звон я с трудом различал,
Рефрен голосов их, далекий хорал:

"Увидеть не сможешь нас, как ни стремись:
Нам жизнь твоя - смерть, твоя смерть - наша жизнь
Забудь нас, усни, потихоньку смирись,
Не встретиться нам: наша смерть - твоя жизнь".

Но долго молился я в келье тоски,
И конусы бреда пронзали виски,
Пока не впадал я в бесформенный сон,
Предательской плотью трусливо спасен.

Увидеть их, знаю лишь, мне суждено,
Когда в то пространство, где все решено,
Я молча войду, незаметен и тих,
И стану причастен к отсутствию их.

2001

Последняя стоянка Ахилла

Разница между морской водою и кровью
Заключена только в цвете и температуре,
Больше ни в чем.

И мы растворимся в море,
Расплетая текстуру белковой вязи,
Возвращая арийский глагол в первичное бормотанье.

2000

Исход

Вначале были волны, много волн
Потом - песок, прибой, и скалы, скалы...
И океан, избытком жизни полн,
Изверг из недр безумное начало;

Потом была бессмысленная боль,
Трава и камни вперемешку с глиной,
Тепло, вода, теряющая соль,
Холмы, тоска, и небо над равниной;

Потом - тревога, неустанный бег,
Слепая бесконечная погоня,
Забвение, триумф и красный смех,
И первый камень в сморщенной ладони;

Потом - леса и город вдалеке,
Гора, равнина, облако и башня,
Забавы нимф в поющем роднике,
Закат и распростершаяся пашня;

Потом пришла наука лгать и мстить,
И мерить время по законам страха,
Пытаясь рассчитать и возместить
Крупицы убегающего праха;

И так, смещая звук и смысл имен,
Во власти неудач и диссонансов
Сменялись, равновесно и бесстрастно,
Каскады исчезающих времен -

Часы надежды и года терпенья,
Века молитв, скитаний и постов;
Но после дней  молчанья  и забвенья
Наступит час утраты многих слов.

И в этот час из области молчанья,
Из замкнутого вакуума толпы,
Застывшей в непонятном ожиданьи
В преддверьи неизведанной тропы,

Неузнанный, несмело отвернувшись,
Уже ни с кем не чувствуя родства,
Проделав шаг вовне, соприкоснувшись
С иною твердью, с миром торжества,

Плененный неожиданной свободой,
Роняя ношу из усталых рук,
Минуя ритуалы перехода,
И, незаметно сделав полный круг,

Вновь зачерпнет из океана воду,
Тревожную и плотную как ртуть, -
Единственный из призванных к исходу,
Прошедший путь и сохранивший путь.

2002