Потери

Прежде всего обращает внимание то, что повреждения “Варяга” оказались не только “неслыханными”, но и , по большей части, “невиданными”. То есть, они были настолько тяжелые, что в бою их просто не заметили, а после боя - пришлось искать. Что же было обнаружено? Вахтенный журнал “Варяга:
” По осмотре крейсера, кроме перечисленных повреждений (определенных в бою), оказались еще следующие:
Все 47" орудия негодны к стрельбе.
2) Еще 5 орудий 6" калибра (кроме отмеченных раннее 3 пушек ##3, 8, 9) получили различные серьезные повреждения.
3) Семь 75-мм орудий повреждены в накатниках и компрессорах.
4) Разрушено верхнее колено 3-й дымовой трубы.
5) Обращены в решето все вентиляторы и шлюпки.
6) Верхняя палуба пробита во многих местах.
7) Разрушено командирское помещение.
8) Поврежден фор-марс.
9) Найдено еще 4 подводных пробоины, а также много других повреждений”.

Как видим, ни одно из указанных повреждений (ни все они в совокупности) не предстваляло опасности непосредственно для корабля и не лишало его боеспособности. 6” орудия не указаны (в отличии от 47-мм) “негодными к стрельбе”, а “серьезные повреждения” не объяснены и категория носит не только субъективный, но и анонимный характер. Поробоины в верхней палубе и в одной из труб никакого влияния на боеспособность не имели. Разрушение каюты командира было, безусловно трагично, лично для Руднева, но на способность “Варяга” вести бой влияло не более, чем “пробоины” в палубе. Если Руднев называет течи в ямах #10 и #12 “огромнымой пробоиной”, то можно представить эти 4 другие просто “пробоины”, которые не заметили вообще, по крайней мере за час (с 12:20), когда последний снаряд поразил корабль, до минимум 13:20).

Немного позже на крейсер прибыл капитан Виктор Сэнэс. Командир “Паскаля” пробыл на корабле около 10 минут но тоже оставил свой весьма драматические впечатления о повреждениях. Он, конечно, не отказал своему другу в живописных описаниях и ужасах по поводу состояния корабля. Опять Руднев использует “иностранный” аргумент:

"Я никогда не забуду этого потрясающего зрелища, представившегося мне... Палуба залита кровью. всюду лежат еще не убранные покойники, и санитарная партия обходит тела, разыскивая тех, кого еще можно вернуть к жизни. Ничего не избегло разрушения там, где рвались снаряды: краска на корпусе обуглилась и отслоилась, обнажив борт в язвинах кровавой охры. Все железные части пробиты и посечены осколками, борт изуродован... У орудий, где было проявлено столько геройства, вооружение приведено в полную негодность. Плачевно отвисает перебитое крыло мостика, где, говорят, погибли все находившиеся там сигнальщики и офицеры, кроме чудом избежавшего осколка в сердце командира. Весь легкий калибр выведен из строя. Из двенадцати шестидюймовых пушек относительно годны к продолжению боя лишь четыре - да и то с условием немедленной починки. Произвести выстрел теперь же можно лишь из двух орудий, возле одного из которых, того, что за номером 8, я увидел вставший по тревоге сводный расчет во главе с раненым мичманом. Стальные шлюпки крейсера сплошь прострелены, деревянные - сожжены, и не на чем даже отправить в город раненых, коих число составляет около трети команды. Палуба пробита во многих местах. Офицерские каюты и кают-компания - в огне, и там продолжается тушение пожара. Водоотливные насосы не справляются с быстро прибывающим потоком, и крейсер постепенно ложится на левый борт. Я прибыл с предложением освободить "Варяга" от раненых, чтобы он смог выйти на повторный прорыв, но увидев настоящее состояние крейсера, понял: второго боя не может быть... Он просто умирал у меня на глазах, и помочь ему возможно было только одним - дать приют его усталому экипажу."

Что же, как скромно отмечает Мельников, “ Командир Сэнэс никогда не скрывал своих симпатий к русским союзникам”. Лично повреждения он, конечно не осмотрел (“как говорят”), так как вскоре отправился с Рудневым на “Тельбот”. Но главное - и здесь мы не видим, каких либо “неслыханных” повреждений. С “быстро прибывающим потоком” корабль успешно боролся в течении около 2,5 часов, не только, без “водоотливных насосов”, но и с открытыми кингстонамы. А обгоревшие койки и “язвины кровавой охры”…

Однако, и “восторженный друг” все таки умудрился подложить свинью Рудневу. Внимательный чтатель, конечно же, понял о чем речь…. То самое “орудие за номером 8”, которое полностью готово к стрельбе. Напомню запись из вахтенного журнала:”Возгорание произошло от снаряда, разорвавшегося на палубе, при этом подбиты: 6" орудия № VIII и IХ”. Пушка указана в числе тех восьми, якобы, “негодных”. Теперь оно “возродилось" целехоньким.

Характерно, что в более позднем “варианте перевода”, используемом Мельниковым, упоминание о пушке выброшено:

«Я никогда не забуду это потрясающее зрелище, представившееся мне. Палуба залита кровью, всюду валяются трупы и части тел. Ничто не избегло разрушения в местах, где разрывались снаряды, краска обуглилась, все железные части пробиты, вентиляторы сбиты, борта и койки обгорели. Там, где было проявлено столько геройства, все было приведено в полную негодность, разбито на куски, изрешечено, плачевно висели остатки мостика. Все 47 мм орудия были выведены из строя, восемь из двенадцати 152-мм орудий - сбиты, так же как и семь из двенадцати 75 мм. Стальные шлюпки совершенно прострелены, палуба пробита во многих местах, кают компания и командирское помещение разрушены. Дым шел из всех отверстий на корме, и крен на левый борт все увеличивался».

Но здесь уже “обнажился” другой кусок, скрытый в предыдущем варианте - точная калька с рудневского отчета о количестве поврежденных орудий, указывающий на источник “наблюдений” Сэнэса. Тришкин кафтан. Впоследствии французский капитан еще раз побывал на корабле, но был занять в страшной спешке - “лично содействовал перевозке раненых и команды”.

У нас есть еще одно “наблюдение” повреждений крейсера. В своей работе Мельников отмечает:” В архиве семьи Банщиковых в Ленинграде сохранилась фотография «Варяга», сделанная, по-видимому, в первые минуты после возвращения его на рейд”.

Начет “первых минут”, это весьма голословно - очередная мельниковская фантазия. В действительности на фотографии запечатлена как раз минута, когда корабль покинула команда. На шлюпке у борта - два замешкавшихся матроса из трюмной команды. Именно они покинули "Варяг" последними. Катер с "Паскаля", на котором находился Руднев, отваливший, по его словам, последним, только что отошел и находиться за пределами снимка слева. Неизвестно, откуда Мельников взял идею о "первых минутах". То ли его ввела в заблуждение какая-то надпись на фото. То ли он так предположил. То ли намеренно вводил в заблуждение, полагая что тогда, в 70-х-80-х годах, никто его проверить не сможет...

Но на беду Рафаила Михаиловича, столь символический момент фотографировали не один раз и не с одного места. На других фотографиях прекрасно видно и катер с Рудневым и отсутствие видимого пожара, который командир "Паскаля" описывал, поднявшись на "Варяг" через 20 минут после того, как крейсер отдал якорь. 

Но вот то, что, фотография является гораздо более объективным документом, чем любое описание “ужасов нашего корабля”, заставляет Мельникова не просто утверждать о “неслыханных потерях” но изощряться в попытках доказать, что те царапины, которые крейсеру - как слону дробина, на самом деле, если внимательно присмотреться… ну, вобщем… не так уж и безобидны:

“Снимок сделан с правого, менее поврежденного борта, когда бой шел еще на дальней дистанции Но и он, если посмотреть пристально, раскрывает множество подробностей, полных глубокого смысла Уже спущены боевые стеньговые флаги, поднимаемые, согласно Морскому уставу, лишь «в виду неприятеля», по якорному положению, как и полагается при хорошо налаженной службе, развевается на баке гюйс, но еще трепещет на гафеле иссеченный осколками походный Андреевский флаг, а под ним с полуразрушенного грот-марса уже налаживают тросовые беседки для спуска раненых. До половины погрузившись в воду, повис на цепи, вероятно, сорвавшийся с перебитых походных креплении якорь, может быть его отдачу задержали в ожидании дальнейших действий, а возможно - поврежден брашпиль или заклинена цепь. В походном положении выровнены вышедшие из строя парные орудия на полубаке, принявшие на себя останки мичмана А М Нирода, до предела прижато к срезу борта носовое орудие под полубаком (№ 3), стрелявшее вплоть до поворота у острова Иодольми прямо по курсу вместе с верхними орудиями (№ 1 и № 2), на корму развернуто, очевидно, действовавшее при отходе и еще не остывшее от жаркого боя второе орудие под полубаком (№ 5), и у всех этих орудий, включая и переднее 75-мм, по-боевому (чего нельзя встретить ни на одном снимке «Варяга») откинуты ставни походных портов для обеспечения предельных углов обстрела Под ними, из-под поднятой крышки, высматривает цель бортовой торпедный аппарат, а на корме у неповрежденного и до предела развернутого на корму в сторону врага орудия № 8 замер по боевому чудом сохранившийся расчет Все говорит о готовности «Варяга» продолжать бой С первого взгляда даже кажется, что корабль не так уж сильно и пострадал: на фалах фок-мачты уцелел остановившийся на полпути черный шар, вровень друг с другом, сигнализируя о положении «прямо руль», застыли на грот мачте конусы рулевого указателя, на своих местах остались прожекторы и даже компасы Но если вглядеться в снимок внимательнее, то можно заметить, что рядом с компасом рваными лохмотьями по леерам вокруг обгоревшей ходовой рубки свисают остатки парусинового обвеса и зловещим провалом зияет настил правого крыла мостика, на котором погибли мичман А. М. Нирод и почти все дальномерщики станции № 1 Нельзя не увидеть и вспоротую обшивку кожуха третьей дымовой трубы, просвечивающие пробоины вентиляционной трубы у грот мачты, оспины пробоин в борту корабля и остовы не пригодных для использования шлюпок и парового катера Даже вознесшиеся высоко в небо брам-реи беспомощно перекосились, потеряв свои перебитые оттяжки, а накренившиеся вместе с корпусом мачты говорят о подводных пробоинах крейсера”.

Мы, конечно, весьма благодарны Рафаилу Михайловичу - он объяснил нам то, что мы самы видим на фотографии. Но чтобы больше не отвлекаться и сразу уяснить его степень наблюдательности, зададим риторический вопрос - как Мельников мог видеть то самое, “по боевому готовое” орудие #8, если оно, по его же выводам, вышло из строя и вдобавок находиться с противоположного борта? Вы его видите, уважаемый читатель? Я, увы, не наблюдаю. Как же его увидел Мельников? На ответ даю 3 попытки…

Шучу. Конечно же, он ничего такого видеть здесь не мог, а просто взял “описание” Сэнэса, который весь крейсер, разумеется, не обошел, но именно это орудие видел - оно почти напротив трапа. То есть , Мельников понял, как француз “подвел” версию Руднева. Он видел это место у Сэнэса, но цитируя его в работе, слегка “подредактировал текст”.

Дальше уже можно и не проверять “наблюдения”. Просто оценим те его выводы, которые могут иметь отношение к “исчерпанию всех средств к прорыву”. То, что руль в положении “прямо” никак о безнадежности не говорит. Это опровергает любые догадки о “заклинивании”. Крен легко мог быть выровнен затоплением противоположных ям. Незначительно повреждение одной трубы из четырех не могло существенно снизить скорость. О “зловещих оспинах и лохмотьях тента” не стоило было и упоминать. А главное - большинство этих повреждений кораблю получил уже на отступлении, после отказа от прорыва, когда, как бы в наказание за отсутсвие стойкости, подвергся избиению у острова.

Теперь обратимся к японским источникам. В бою, конечно, они замечали только наиболее эффектные попадания. К. Того отмечает 5 вспышек на “Варяге” от попаданий снарядов. Пятая вызвала пожар, который так и не был потушен. Разумеется, самую точную и объективную картину дали обследования корабля японцами в процессе работ по подъему. Они не были заинтересованы в “умалении славы японского оружия” - преуменьшении попаданий и повреждений. Они поднимали корабль, заделывали пробоины, ремонтировали… Они им владели. Всего, после тщательного исследования, было обнаружены следы 11 попаданий, из которых 3 - от 8” снарядов. Практически каждое попадание было рассмотрено автором в описании боя. Именно такое количество попаданий указывется и в некоторых русских описаниях (“Три века российского флота”). Интересно, что и Руднев конкретно описывает именно эти попадания и не упоминает других, “заполняя паузу” анонимными “градом снарядов” и “дождем осколков”. Вот эти 11 попаданий:

Теперь давайте самы проведем сравнительную оценку “много” этих 11 попаданий или “мало”, для того, чтобы корабль “исчерпал все средства к прорыву”. Что случалось с кораблями, понесшие именно такие потери. Наиболее близким аналогом является состояние “Авроры” после Цусимского боя. Однотипные (серия “Варяга” является продолжением серии “Диана” с увеличенной скоростью и вооружением). Равного размера (7 100 т. “Авроры” против 6 500 т. “Варяга”). С одинаковой системой защиты корпуса. “Варяг” более новый, прочный, иностранной постройки и современной системой обеспечения непотопляемости. “Аврора” со щитами на орудиях. В бою оба корабля испытали примерно одинаковую нагрузку (303 выстрела на 8 6” орудий “Авроры” на 425 выстрелов на 12 6” орудий “Варяга”) и получили весьма близкие повреждения.

 «Аврора» имела следующие основные повреждения в корпусе. Осколком большого снаряда выведены из строя крышки клюза правого борта и сам клюз; правый якорь оказался бездействующим. В правом борту от клюза к верхней палубе 10—15 пробоин; две небольших (площадью по 0,18 м2) в 1,2 м от ватерлинии; два шпангоута вогнуты внутрь и в стороны. В помещении носового минного аппарата выбило три заклепки и расшатаны крепления правого якоря; на длине 2,7 м погнут правый борт с двумя шпангоутами; перебит якорный канат. Под полубаком (правый борт) пробоина от снаряда калибра 152 — 203-мм площадью 1,2 м2; во внутренних переборках до 20 пробоин. Разорвавшимся в районе 71-го шпангоута правого борта снарядом в стыке батарейной палубы нанесена большая пробоина и разрывы на протяжении 3,7 м; два шпангоута погнуты. В правом борту в районе 40-х шпангоутов рваная трещина и до 5 пробоин разной величины. Во второй правой угольной яме на уровне ватерлинии 11 мелких пробоин, через которые попала вода, создавшая крен 4° (после затопления угольных ям № 8 и № 9 левого борта был выровнен). Пробоина в левом борту в районе 65-го шпангоута площадью 0,37 м2. Две пробоины в коечной сетке перед боевой рубкой; разбит трап на ходовой мостик. На спардеке в районе 47-го шпангоута (левый борт) пробоина площадью 0,45 м2. Три попадания снарядов в фок-мачту: первым снесло фор-стеньгу и марса-реи, второй сбил стеньгу на треть ее высоты, а третий попал в саму мачту у топа, сделал в ней пробоину и трещину. В передней дымовой трубе пробоина в 3,7 м2; в средней трубе пробоина в 2,3—3,3 м2. И еще целый ряд повреждений: разбиты все шлюпки, катера и барказы, вентиляторные раструбы изрешечены осколками, перебит стоячий такелаж.

Повреждения по артиллерийской и минной частям были следующие. Пять 75-мм орудий (№ 1, 7, 9, 19 и 21) совершенно выведены из строя; 152-мм кормовое орудие правого борта № 29 сильно побито. Правая 37-мм пушка кормового мостика сбита за борт со всей установкой. Правый пулемет ходового мостика получил пробоину водяной системы охлаждения. Выведен из строя элеватор 75-мм снарядов № 8. Боевые и даль-номерные циферблаты системы ПУАО орудий № 13, 17, 18, 21, 29, 30 и бакового выведены из строя. Разбиты марсовая дальномерная станция и два дальномерных ключа, а также единственный дальномер Барра и Струда; выведены из строя 3 микрометра Люжоля — Мякишева. Сбиты прожектор № 5 с правого крыла кормового мостика и фонари цифровой сигнализации.

После боя корабль не только держался на плаву и сохранял способность двигаться, но и сумел прорваться сквозь вражескую эскадру и дойти до Манилы.

Можно привести и еще несколько достаточно близких аналогий. В бою у Шантунга 07.28.04, односерийный с “Варягом” крейсер “Аскольд” во время второй фазы, при прорыве сквозь кольцо японских крейсеров (в числе которых были и “Асама” и однотипная с ней “Якумо” и однотипная с “Акаси” “Сума”), "Аскольд" был поражён двумя крупными снарядами в левый борт ниже ватерлинии, несколько снарядов попало в надводную часть, в результате чего в некоторые из них при большом ходе постоянно заливалась вода. Корабль прорвался на большой скорости (22 узла) и  пришел в Шанхай.

Крейсер "Диана": в конце сражения крупный снаряд разорвавшись на правом шкафуте, разбил стрелу Темперлея, изрешетил дымовую трубу и перебил отросток трубы пожарной помпы, 10" снаряд попав в подводную часть правого борта, под очень острым углом от носа к корме, образовал пробоину 18х6 футов, через некоторое время она была заделана. На крейсере было 10 убитых и 17 раненых. Крейсер пришел в Сайгон.

Как видим, очень похожие на “Варяг” корабли, со сходными повреждениями корпуса и котло-машинной группы, вполне сохраняли способность к прорыву. Из других “роковых факторов” Руднев и позднейшие исследователи упоминают только потери в артиллерии. Рассмотрим их детальнее.

О уцелевшем орудии #8 мы уже достаточно рассказали. Из других, #2 отмеченное как поврежденное (“вышедшие из строя парные орудия на полубаке”) продолжало действовать до конца боя и замолчало не от разрушения (“орудие выходит из угла обстрела”). Неповрежденным показано и орудие #5 (“на корму развернуто, очевидно, действовавшее при отходе и еще не остывшее от жаркого боя второе орудие под полубаком”). Аналогично выглядит и не отмеченное в потерях #7. До конца боя упоминаются действия #12 (о нем немного позднее). В фотографию не поместилось орудие #11 и не видны остальные пушки левого борта (#10, #6 и #4), но никаких конкретных сведены о повреждения именно у них, а равно никаких близких попаданий снарядов (за исключением #4, которое могло быть повреждено в самом конце боя снарядом, разорвавшимся над лазаретом) в источниках не отмечено.

Если исходить из процента потерь людей на верхней палубе (43%) то, пропорционально ему, повреждения (но не обязательно выход из строя) могли получить 5 орудий из 12. При этом мелкие и мельчайшие осколки (один из сигнальщиков получил около 120 ранений и остался жив), потенциально опасны и реально наносившие ранения команде, не могли уничтожить тяжелое орудие.

Очевидно, к таким же выводам пришел и Мельников, который, после попыток показать, что “лохмотья ограждения” серьезными препятствиями к прорыву, стал объяснять, что орудия, они того… только выглядят целыми. А если присмотреться:” Особенно горько было смотреть на поломанные зубчатые секторы подъемных механизмов некоторых в остальном исправных 152-мм орудий”. Эта тема была навеянная, очевидно тем, что: “и «сдача» механизмов при стрельбе, и недостаточная прочность подъемных дуг шестидюймовок Канэ были известны МТК задолго до войны, но лишь в мае 1902 г было принято решение, «поступившись несколько в легкости действия», применить против «сдачи» так называемый тормоз Беккера и усилить подъемные дуги. Решение это, увы, распространялось лишь на новые или поступавшие для ремонта орудия”. 

Но (действительно “увы”, для Рафаила Михайловича), несчастные орудия “Варяга”, не облагодетельствованные таким решением, давным давно прошли соответствующие испытания без проблем. И сообщает об этом сам Мельников:” Из опасения повредить накатные пружины орудий вместо паспортных 20° пришлось при стрельбе ограничиваться 15-17° углов возвышения, вследствие чего осталась незамеченная и присущая этим орудиям слабость подъемных механизмов”. 

Наибольшей дальность стрельбы была в самом начале боя, когда раздался одиночный выстрел в 11:47. Русские оценивали далность как 45 кабельтов, что явно завышено. По японским данным дистанция была не более 35 каб. Но и тогда потребный угол возвышения будет значительно меньше. Для 40 каб он равен 8.5 град, а для 30 - 5 град. и, следовательно, “слабость подъемных механизмов”, так и “осталась незамеченной” в бою.

Как видим, даже по окончании боя крейсер сохранил большую часть своей боевой мощи. А главное, даже эти, незначительные повреждения были нанесены уже после попытки выхода из боя, отказа от прорыва. На тот момент корабль имел абсолютно целые машины, действующую артиллерию (кроме одной пушки #3), никаких подводный пробоин, пожаров и крена.

Все это позволяет сделать главный вывод: “Варяг” погиб не от повреждений, а от открытия кингстонов. Отказ от прорыва был вызван не “исчерпанием средств” к нему, но решением командира. Именно это решение, оформленное, как “стремление к спасению людей” сделало напрасной смерть Алексея Нирода и других дальномерщиков. Именно оно обрекло на гибель 22 убитых и на муки 122 раненых (8 из которых скончались). Именно оно подарило японцам “гордый красавец “Варяг”.

Столь плачевные итого боя, а, главное, решений, принятых командиром русского крейсера и побудили его уделять столько внимания в рапортах и мемуарах несуществующим “тяжелейшим повреждениям”, “потерей управляемости”, собственной “ неспособности по уважительной причине” (“ранен”, “контужен”, “чуть не убит в сердце”).

На последнем обстоятельстве следует остановиться немного подробнее, так как "ранение" не только служит оправдывающим фоном для обстоятельств выхода из боя, но и сосздало Рудневы некий дополнительный геройский образ. Из многочисленых описания и показов событий на "Варяге" создана картина раненого, окровавленного отца-командира мужественно показавшегося из рубки и ободрявшего команду возгласами "я живой" и "целься вернее".

На самом деле, ничего этого не было. Только после боя, обнаружив на себе ссадину от мелкого осколка или брызг окалины, он обратился "за справкой" к младшему врачу корабля.

Вот что записал Банщиков в своей записной книжке: "... вечером после боя командир крейсера Варяг капитан 1 р. Руднев обратился за медицинской помощью вследствие сильных головных болей и общей слабости. При совместном осмотре с Др. Пригент найдено: красноватая ссадина, занимающая височную область, диаметром миллиметров 9 и ожогами второй степени. Впоследствии во время наблюдения к головной боли присоединилось расстройство со стороны питания височной области. Со слов командира, оказывается, что осколочный снаряд, убивший стоявших рядом с ним сигнальщика и горниста, слегка затронул и его, на поранение он обратил внимание только тогда, когда появились головные боли. На основе вышеизложенного заключаем, что поражение можно отнести к разряду ушибленная рана...".

Интересно, что когда Руднев при оформлении пенсии обратился к Банщикову с просьбой выдать ему врачебное свидетельство о контузии и ранении в бою, тот отказал, заявив, что контузия и ранение были лёгкими и не могли быть основанием для прибавки к пенсии. Сведения приведены в книге В.И. Катаева "Варяг" (автор дружил с семьёй Банщикова). 

Другим “мероприятием” из этого списка, стало распространение слухов о, якобы, больших потерях японцев. Уже непосредственно после боя, в вахтенном журнале, в разделе о последней фазе противоборства (12:15-12:40), появляется такая запись:”одним из выстрелов 6" орудия № ХII был разрушен кормовой мостик крейсера «Азама» и произведен на нем пожар, причем «Азама» временно прекратила огонь. Кормовая башня ее, повидимому, была повреждена, так как до конца боя больше не действовала”. 

Такой “факт” мог появиться только в обстановке действительно огромной спешки и “нервного напряжения”. Здесь, как и в случае оставления неповежденного корабля, не будем судить Руднева слишком строго. Это писал через несколько дней после своего первого в жизни боя, командир, лишившийся своего корабля. Он просто повторял слухи (нелепые, как мы уже теперь знаем) и плоды воображения, якобы, наблюдаемых повреждений у врага ( которые очень хотелось наблюдать). 

Кормовая левая пушка действительно могла действовать только после 12:15, когда крейсер был кормой к противнику. Но дело в том, что “Асама” в это время уже повернулась к “Варягу” носом. Попасть в кормовую башню именно тогда было уже черезвычайно затруднительно. Кормовая башня действительно не стреляла (что, видимо, и вдохновило Руднева на этот пассаж), но по более прозаической причине - носовые цели были вне сектора ее обстрела. Попутно, русский командир проговорился о том, что и орудие #12 действовало, даже в конце боя, вполне исправно. 

Но вот в дальнейшем, “по зрелому размышлению”, в своих мемуарах, Руднев не только не отказался от столь заманчивой темы, но “развил” ее. Здесь мы имеем дело уже с преднамеренной попыткой исказить реальные факты боя. Уже были известны основные события прошедшей войны. Уже опубликованы первые отчеты ее участников и наблюдателей. Уже есть послевоенные списки кораблей японского флота в ведущих морских справочниках мира, где продолжают присутствовать участники боя в Чемульпо…. Прекрасно понимая, что если эти вымыслы будут исходить от него самого, им вряд ли кто поверит, Руднев опять прибегает к разыгрыванию карты анонимных “иностранцев”:

” В течение часового боя выпущено 1105 снарядов, коими нанесено японской эскадра достаточно повреждений: та крейсере «Азама» разрушен мостик и произведен на нем пожар, причем «Азама» временно прекратил огонь. 
Кормовая башня его, по-видимому, была повреждена, так как прекратила стрельбу до конца боя. Во время взрыва мостика убит командир крейсера. 
Впоследствии выяснилось: утонул миноносец и один из крейсеров получил столь серьезные повреждения, что затонул на пути в Сасебо, имея раненых с эскадры, взятых после боя для доставки в госпиталь. Крейсер «Чайода» чинился в доке, так же как и крейсер «Азама». После боя японцы свезли в бухту 30 убитых. 
Эти сведения получены от наблюдавших итальянских офицеров, английского офицера, возившего протест японскому адмиралу, в Шанхае из японских и английских источников, также через посредство нашей миссии в Сеуле и официального донесения нашего посланника в Корее”.

Широко размахнулся! Тут и “покойник” Рокуро, геройски управлявший своим, попавшим в тяжелое положение крейсером, в Цусиме, больше года спустя. Тут и миноносцы списанные со службы в 20-х годах и даже крейсер!…
Не удивительно, что Рудневу пришлось такое прикрывать громким “не я сказал!”. Элементарная проверка состава флотов выявляла все участвовавшие в бою японские корабли. Они указаны и в справочнике "Taschenbuch der Kriegsflotten" следующего 1905 года и во всех последующих. 

Вот данные по миноносцам. Списаны из состава флота они были только в 20-х годах:

Англичане Руднева тоже подвели. “офицер, возивший протест” был ссажен до начала сражения (о этом еще не было опубликовано в 1906 году). К. Того:”Английский офицер, который все еще находился на борту "Нанива", поспешно покинул корабль на паровом катере и все японские корабли начали выдвигаться на боевые позиции”. А"Тэлбот" ушел из города еще 28 числа, и никаких контактов с "Нанивой" после боя не поддерживал. “Чиода” с “Асама” оставались в Чемульпо и в док явно не торопились. 

После боя под Порт Артуром в док Сасебо для мелкого ремонта была поставлена “Фудзи”. Но ни один из кораблей отряда Уриу в доке после боя не стоял. Итальянские офицеры так и остались неизвестными. Любопытна ссылка на “нашу миссию в Сеуле и официальное донесения нашего посланника в Корее”. Миссия, вместе с посланником, была эвакуирована из Сеула и принята на борт “Паскаля”. Единственными источниками информации для Павлова могли быть только Сэнэс или… сам Руднев.