Здравствуйте, любезный мой Александр Исаевич!

Очень благодарен Вам за всё, что Вы сделали для меня. Без Вашей помощи я не смог бы покинуть город, где мне было так тяжело. Вы протянули мне свою руку, и вот я на юге, здесь тихо и хорошо. Я наслаждаюсь каждой минутой жизни. Все страдания, вся боль — позади, думаю, что скоро забуду их. У вас еще не сошел снег, он сейчас грязный и неприятный, а здесь лазурное море отражает солнечный свет, который я и не надеялся больше увидеть. Там, в далеком и холодном городе, я мечтал о юге, как о спасении. Среди пустой и однообразной жизни мечта о юге была единственной иллюзией одинокого человека. Вы дали моей мечте плоть, и нет слов, способных передать мою благодарность Вам.

Они познакомились в Телятниковском парке два года тому назад. Дядя Марии Александровны очень любил кормить зимой снегирей, синичек и прочих пернатых тварей. Часто он брал на свои неторопливые прогулки племянницу, совершенно не сообразуясь с ее желаниями и намерениями. Переспорить дядю не представлялось возможным: он утверждал, что свежий воздух полезен без исключения каждому, а человек, не пользующийся возможностью им дышать, проявляет вздорное и опасное для здоровья упрямство. И раз никак нельзя было отказаться от прогулок с дядей, то Мария Александровна предпочитала не отказываться, терпеливо слушала дядюшкину болтовню, кормила вместе с ним птиц.

Зная характер Газъити и его жены Суги, предполагать «совместное самоубийство семьи по принуждению ее главы» совершенно невероятно. На затылке Газъити обнаружена резаная рана, которую он не мог сам себе нанести. «Дневник инспектора Ногуцы», первое января тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Обращает на себя внимание мнение, высказанное начальником следственного отдела участка Омори в Токио. «Пятое апреля тысяча девятьсот сорок шестого года. Перечислено из Сайтамы, Тода, тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят иен». Чек, выписанный на предъявителя Харуки Табэем... Текст обрывается. В одном случае после двести восемьдесят восьмой страницы следует двести пятьдесят седьмая, в другом — триста двадцать первая.

Пятнадцатикопеечная монета ощущала ладонь, шершавое отопление, без варежек, без перчаток. Двадцать пятое декабря. Ей оставалось жить в этой ладони не более трех минут, по пять копеек на минуту, может, чуть меньше. Без четверти пять. Скоро она присоединится, впридачу с одной такой же точно, к своим беспечным товаркам в кассовом аппарате, а кое-кто возьмет кофе, возьмет сдачу и устроится у большого стекла (и второго такого же, за которым уже заснеженная терраса и дальше пруд).

Полюбоваться на своего создателя: город Крымск в Краснодарском крае основан исключительно ради винзавода «Крымский» после того, как Крым вместе с Украиной отошел от России. После того, как Крым вместе с Украиной прошел мимо России. Выйдя замуж на Фурштадтской, на следующий день пройти мимо института Лесгафта к Крюкову каналу и там утопиться. Вернуть, так сказать, билет. Отличная перспектива, не правда ли? Он сказал, что ему так не кажется. Он спросил: а чем овдовевший самец оказался виноват? Недостаточно самобытен? До такой степени?

Потребность в собеседнике никогда не вызывала симпатии; предпочитал монологи, обращенные в пустоту. Выражался просто: «хочу хлеба», «немного нервничаю, переживаю». Пару-тройку раз видели, как он говорит, спрашивали: с кем? Отвечал: ни с кем. Подозревали, будто говорит с воображаемыми собеседниками, что было неправдой. Раиса Павловна, торговавшая у метро сигаретами, ни разу не видела, как этот старик разговаривает, хотя он был моложе лет на пятнадцать.