В самой середине Москвы лежит Дохлое Чучело. Однажды в тридцать пятом году оно вдруг село и сказало: Блять! Я блять думаете об этом суки мечтало блять! Тогда пришёл Сталин и застрелил Чучело из пистолета в Хуй. Потому что в этом мире если у кого нет под рукой где-нибудь Хуя, то такого человека все толкают в метро и когда он разговаривает, все зевают и чешут Жопу, а потом палец нюхают и ещё окурок ему на штанину выплёвывают. И Чучело с тех пор совсем умерло. А не нужно было Счастья всем желать, самое умное нашлось. И ещё оно Голубую Чашку разбило и не созналось. Вот и лежит теперь с птичьими лапками скрюченными, и хуй ему а не царствие небесное, и когда нас всех позовут на Страшный Суд, оно так и останется там валяться, только солдаты все разбегутся и электричество погаснет, и протухнет Чучело, и будет ВОНЯТЬ. Потом когда из мавзолея выходить, там ещё много разных людей замуровано: и Жданов, и Суслов, и Леонид Ильич Брежнев, и Гагарин и тихий лётчик Серёгин — любитель домашнего консервирования и поебаться, неизвестно как угодивший в нахуй ему не нужную Вечность. Плохо там, плохо. Страшное Чорное место, прости их всех Господи. И почему, кстати, они не положили в мавзолей Гитлера? А потому что они его убили, и детей его убили, и жену его, и от Гитлера остались только Зубы, и они смеялись над этими Зубами, а потом решили что раз нет больше Гитлера, им теперь можно ВСЁ, например усесться без спросу за чужой стол и жрать в семь часов утра котлету с картофельным блядь пюре, ежесекундно утирая рукавом сопли и читать при этом вслух курс валют. Семь казней на вас и французское на вас нашествие. Такое, чтобы вышел человек из ленинградского вокзала, а там французы кушают Падшую Лошадь, чавкают и жирные руки об штаны вытирают.